Капитан Два Лица - Ригби Эл - Страница 64

— …Куда он исчез? Тот Сокол? Откуда он взялся? Его повесили? Или…

На губах Вударэса опять появилась улыбка — не снисходительная, не торжествующая, даже не сочувственная. Пожалуй, она была тоскливой и… немного недоверчивой.

— Это был сын Сокола-предателя, покинувшего твоего деда. Единственный из всей той семьи, оставшийся с твоим юным отцом. Единственный, кому он беспрекословно верил… и тот, кого Габо ле Вьор уличил в блуде с твоей матерью. Но даже после этого Воитель не смог сделать с ним то, что собирался сделать с остальными, хотя больше всего он боялся повторения истории, а история, казалось, повторялась такими витками, что стоило бояться. Сокола изгнали, но не повесили. И едва ли он забыл королевскую семью, даже в изгнании оставался рядом с ней. Всегда. Фамилия его была…

Из дальних комнат, со стороны коридора, раздался грохот, потом — шумное топанье. Но еще до всего этого по гостиной отчетливо и ясно прокатился знакомый голос, перебивший Вударэса.

— Фамилия его была Эйрат. Все верно, тилманец.

На пороге стоял Железный.

Он зашел, сделал два быстрых шага в сторону — и следом влетели проскакавшие, видимо, несколько комнат без роздыху Торн и Ронг. Поняв, что им не удастся никого схватить, они попытались затормозить, и Ронг выронил меч. Плинг тревожно взвизгнул. Король Вударэс только лениво потянулся и качнул ногой.

— Какой интересный у меня получился визит. Здравствуйте, мальчики.

Дуан едва слышал его голос. Взгляд приковала знакомая фигура, укутанная мокрым плащом. Король Альра’Иллы ничего не произносил вслух, но, шевеля губами, повторял себе набор букв.

— Эйрат…

Железный приблизился и слегка наклонился к нему.

— Я гнал девочку как мог, она едва не сгорела. Я хотел…

— Дарина мне рассказала.

— Отлично.

Тайрэ даже не прикоснулся к плечу Дуана. На широком лице застыла необыкновенная, непривычная настороженность. Отстраненность. Казалось…

— Ваша светлость, он, этот тип…

Дуан скорее почувствовал, чем действительно понял, что это говорит Торн или, может быть, Ронг. Бесцветным высушенным тоном он приказал:

— Оба вон. Никого не звать.

Стражники вышли. Они не задавали вопросов и старались даже не смотреть ни на что, кроме носков своей обуви. Вскоре в гостиной снова стало тихо, тогда Дрэн Вударэс небывало отчетливо и громко спросил:

— Когда ты наконец прекратишь это, Багэрон, так и быть, назову тебя так? Или мне все ему…

Дуан поднял взгляд, чтобы встретиться с блеклыми глазами. Рука Железного наконец сжала его плечо, — ледяная, необходимая. Он вцепился в нее, как цеплялся бы за доску, потерпев крушение. Голос Тайрэ звучал хрипло, с явным усилием, но твердо:

— Я расскажу ему сам, Вударэс. Обещаю. Но сейчас я явился за другим. Ино…

— Да?

В горле пересохло. Голова, и без того кружившаяся, уже начинала постепенно раскалываться.

— Мы видели твою сестру. В плену на бригантине у Мелкого Капитана. Это было недалеко от гоцуганских берегов. Возможно, они везут ее продавать в рабство. А может, она уже куплена.

Дальние приливы

…У маленького наследника Овега Ученого сначала был только один друг — ребенок нушиадского военного посла Катберта ле Вьора, убитого вместе с женой еще на заре приграничных войн. Овег и сам любил Габо, любил настолько, насколько можно любить тень и последнюю частицу своего ушедшего друга, поэтому сирота не нуждался ни в чем: жил как принц, имел слуг и большие покои, полную свободу, личного коня, отца и брата. Сирота…

Да, они росли бок о бок, но это позволили не просто так; было у решения короля Альра’Иллы здравое второе дно. Проницательный Овег видел склад ума дерзкого, диковатого и умного Габо — настоящего воина. Видел мягкий нрав сына — ходить бы тому в жрецах, а не в правителях! И вспоминал то, что когда-то, совершенно без задней мысли, наболтал один из замковых поварят; Овег вообще любил послушать иногда прислугу с ее прямыми, но меткими суждениями. Поваренок сказал: «Самые тупые ножи можно заострить, если попадется правильное точило, ваша светлость».

Правильное точило. Так повторял себе Овег, наблюдая, как охотно учится стрелять Габо и как вяло, промахиваясь мимо самых больших мишеней, делает это Талл. В конечном счете Ученый, конечно же, оказался прав. Чуть позже. Тогда же случилось еще и другое событие.

…Тогда, на параде, где участвовали и военные корабли, и Соколы, принц увидел судно, у штурвала которого стоял светловолосый мужчина — красивый высокий маарр с благородной осанкой, так не похожий на сутулившегося, коренастого отца! С мужчиной был такой же светловолосый мальчик возраста престолонаследника и пятеро юношей. То были барон Хангазо Эйрат и шесть его сыновей: Коэн, Цанелл, Лимберт, Дэнгрит, Тиккел и самый младший, Гаррэн. Они вели «Ганиранду» — фрегат с прекрасной рострой, изображавшей богиню Луву.

Эйраты были крепкой семьей, цветом знати. Образчиком одновременно силы, недюжинного ума, богатства и удачи. Правда, они были бы чуть счастливее, если бы последние роды не толкнули красавицу-баронессу в вечный сон раньше срока. Тень этого неосознанного, неумышленного преступления, казалось, так и лежала на голубоглазом мальчике, который понравился принцу ловкостью, силой и смелостью: как кошка, взлетал на мачты, чтобы поставить паруса, а как метко стрелял! От Овега это не укрылось. Он опять вспомнил поварскую присказку о ножах и не стал возражать, чтобы мальчишки познакомились. Не возражал он, и когда они стали дружить.

Но так или иначе, Соколы были пиратами. Что бы они ни делали, какие бы подвиги ни совершали, никто никогда не забывал, что они были пиратами, не подчинявшимися ведомству по Безопасности. Они служили королю и только королю. Для советников, для большинства мирных альраилльцев они не были желанными гостями в тавернах и кабаках, на праздниках и улицах. Многие восхищались ими, но даже те, кто восхищался, еще и опасались. Соколы — не ручные птицы, мало ли что придет им на ум? В бальном зале куда лучше держать соловья, нежели сокола, разве нет?

Поэтому не все радовались частым появлениям Гаррэна в Альра-Гане. Чтобы навестить друга, ему приходилось пользоваться даже не черной, а грязной лестницей — тайной, проходящей через отхожие места, зато ведущей прямиком на верхний этаж флигеля, где жил Талл. Младший сын барона один-единственный имел личный ключ от этого хода.

Принц тянулся к нему и хотел чаще видеть рядом. Вместе было веселее учиться, строить корабли, читать и даже играть во все то, что так нравилось третьему в этой странной компании. В войну. Вот только эта война, вместо того чтобы, как обычно с возрастом у мальчишек, поутихнуть, становилась все более настоящей. Прилив за Приливом.

Конечно, Габо ле Вьору появление еще кого-то, с кем Талл мог проводить целые дни, пришлось не по нраву. Как мальчишки обычно выражают свое «не по нраву»? Дерутся. Гаррэн с Габо тоже дрались, принц со смехом разнимал их, уверенный, что вместе они — трое — уже навсегда, а ссоры однажды пресекутся сами собой. Наивный добряк…

Что думал о такой дружбе барон Эйрат? Это осталось загадкой.

Но то, как сильно Гаррэн, не особо любимый отцом и братьями, не Сокол, а облезлый птенец, привязался к принцу Таллу, как принял его доверие, загадкой не было. Его верность стала беззаветной. Такой и оставалась.

А тем временем снова вспыхнула война.

Всем и каждому, даже самому несмышленому ребенку, известно, что миром правят боги и что одна из них — Рыжая Моуд — не терпит нарушения равновесия. Раз за разом Рыжая возвращает смертным каждый поступок сторицей, как плохой, так и хороший. Моуд — Переменная богиня, не свет и не тьма. Моуд не знает, не видит разницы между злом и добром. Она видит только весы.

Где-то за пару Приливов до очередной нушиадской войны Овег Ученый сманил к себе на службу тилманского адмирала. Звали его Дариус Ноллак, он был еще сравнительно молод и амбициозен. Для Тилмы, пусть даже избалованной хорошими военными, это была значительная потеря. Но она восполнилась с лихвой, когда правитель искусников сделал ответный ход. Он предложил семейству Эйратов богатства, от которых трудно было бы отказаться, в обмен на верность. Он не получил бы согласия, ведь он говорил не с Крысами, а с Соколами. Не получил бы. Если бы дело было лишь в богатствах…