Любовница коменданта - Семан Шерри - Страница 26

Когда слова иссякли, я посмотрел на нее поверх очков. Она стояла как вкопанная. Ее волосы не были заплетены в косу, а свободно падали на плечи; она подрезала их. Она была очень бледна, почти как тогда, в лагере. Когда я протянул ей книгу, моя рука предательски дрогнула, и я мысленно посетовал на себя за это, но из ее груди не вырвалось даже легкого вздоха.

— Ja, — сказал я.

Я снял очки и сунул их в карман рубашки. Я опустил руку, и страницы книги, разделенные моим большим пальцем, сомкнулись.

— Ja.

Я поклонился, с трудом удерживаясь от того, чтобы щелкнуть каблуками. Было душно от палящего зноя. Моя рубашка под пиджаком сделалась совершенно мокрой. Она по-прежнему молчала. Даже когда я повернулся, чтобы уйти, она не проронила ни слова. Дверь, затянутая сеткой, разделяла нас, как тень. Я все понял. Кивнув, я положил книгу на широкий бортик веранды. Солнце слепило мне глаза, когда я спускался по ступеням.

Скрип открывшейся двери заставил меня оглянуться.

Она стояла на веранде, придерживая дверь своим хрупким плечиком. Котята жались к ее ногам, настороженно поглядывая на меня. Утренний ветерок трепал белое полотенце в ее руке. Солнце освещало книгу, лежащую на разделявшем нас бортике веранды.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Только память позволяет понять, где левое, а где — правое. Гертруда Штейн

ГЛАВА 1

И вдруг я увидела его. Он стоял, окруженный людьми в черных мундирах, выделяясь среди них своей статью, и его серебряные пуговицы и ордена сверкали в свете прожекторов. Держа дубинку обеими руками, он наблюдал за толпой, состоящей из охранников с собаками, лагерных старожилов, а также только прибывшего пополнения, и время от времени кивал. Я спрыгнула с подножки товарного вагона и помогла спуститься родителям. Люди кричали, толкали друг друга. Слышался детский плач, лай и рычание собак. И среди всего этого гама и толчеи стоял он, высокий и невозмутимый. Бритоголовые люди в полосатых формах выбрасывали из вагонов узлы и чемоданы вновь прибывших.

— Они перепутают наши чемоданы, — сказала мама, схватив меня за руку. — Скажи им, что так нельзя.

— Тише, — шикнула на нее я.

Вооруженные охранники с собаками подошли к вагонам, выкрикивая команды:

Los! Los! Aussteigen! Aussteigen!

— Что они кричат? — спросил меня отец.

— Они велят всем выходить из поезда, — объяснила я.

— Ты должна с ними поговорить, — сказал отец.

— Нет, — ответила я.

— Но они сваливают все вещи в кучу, — возразила мама. — Мы не найдем своих чемоданов, а папе нужны лекарства.

— Нет, — повторила я.

Лучи прожекторов ощупывали платформу. Высокий немец повернулся в нашу сторону. Поверх голов прибывших и охранников, минуя все это скопище людей, лающих собак и плачущих младенцев, он посмотрел на меня. Потом направился к нам.

— А теперь молчите, — шепнула я родителям. — Ни слова больше.

— Raus! Raus!

— Тебе не следовало ехать с нами, — сказал отец. — Мы должны были запретить тебе ехать Тебе нужно было остаться…

— Шшш.

— Эйман! — воскликнула мама, узнав парня из нашей деревни, и помахала ему рукой. — Посмотри. Самуил, это Эйман!

— Мама, ты привлекаешь к нам внимание.

— Ничего подобного! Я только позвала Эймана.

Немец подошел к нам в сопровождении нескольких охранников. Он взглянул на родителей. Потом на меня. Эйман уже стоял рядом с мамой, комкая в руках шапку.

— Что здесь происходит, Йозеф? — осведомился высокий немец.

— Воссоединение семьи, господин комендант, — объяснил его помощник.

— Что он сказал? — спросил отец, теснее придвигаясь ко мне и дергая меня за рукав.

— Видно, он здесь самый главный, — сказала мама. — Скажи ему про багаж.

— Мы из одной деревни, — объяснил Эйман по-немецки.

— Еврей, говорящий по-немецки? — удивился комендант и похлопал его по плечу дубинкой. — Занятно, занятно.

— О чем они говорят? Что он сказал? — спросил меня отец.

— Скажи им, что произошла ошибка, — не унималась мама. — Пусть они ее исправят.

— Успокойся, мама. Прошу тебя.

— Значит, это ваши родители? — спросил комендант, отстраняя Эймана и подходя ближе ко мне. — А это — ваша прелестная жена?

— Что? А, нет, — сказал Эйман, оглянувшись на меня. — Нет. Мои родители умерли. Это…

— У вас очень красивая жена, — сказал комендант, разглядывая меня.

— Очень миленькая, — поддакнул кто-то из его свиты.

— Для еврейки, — усмехнулся стоящий рядом с комендантом человек по имени Йозеф.

— Это не моя жена, — сказал Эйман.

— О, прошу прощения. Должно быть, я не понял, — сказал комендант. — Это ваша невеста.

Эйман растерянно оглядывался по сторонам. Одна из собак зарычала, оскалив острые белые клыки. Комендант не сводил с меня глаз. Охранники ухмылялись.

— Наверное, не стоит ему надоедать, — сказала мама.

— Замолчи, Ханна, — одернул ее отец.

— Вы ошибаетесь, господин, — проговорил Эйман.

Еще несколько немцев подошли поближе, заинтересовавшись происходящим.

— Я никогда не ошибаюсь, — ответил комендант. — Не угодно ли вам перед смертью обвенчаться со своей невестой?

— Я… Я уже женат, — робко возразил Эйман. — Моя жена… дома… в…

— Как вам не стыдно! — воскликнул комендант. Охранники укоризненно покачали головой и зацокали языком. — Ваша подружка знает, что вы женаты?

— Он должен сделать из нее настоящую женщину, — сказал помощник коменданта. — Хотя она и еврейка.

— Да, он обязан на ней жениться, господин комендант, — поддержал его один из охранников.

— Порядочный человек поступил бы именно так, — поддакнул другой.

Комендант подал знак нам с Эйманом выйти вперед. Охранники схватили нас за руки и толкнули друг к другу. Я взглянула на коменданта. Его лицо, с резкими, суровыми чертами, казалось высеченным из камня. У него были холодные, типично немецкие глаза.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — молвил Эйман. — Я же объяснил, что…

— Согласны ли вы взять в жены эту женщину? — спросил комендант.

— Но я же сказал вам, что уже…

Удар пистолетом по лицу заставил его замолчать. Комендант разбил ему губу в кровь. Мама вскрикнула, а отец чуть слышно пробормотал что-то. Эйман попятился назад, моргая и зажимая ладонью окровавленный рот. Кто-то из охранников грубо подтолкнул его ко мне. Я во все глаза смотрела на коменданта. Он улыбнулся мне.

— Я полагаю, несмышленый жиденок, что на мой вопрос вам следовало ответить «да», — сказал комендант.

— Да, — чуть слышно произнес Эйман. — Да, господин.

— Прекрасно. По праву офицера Третьего Рейха и коменданта этого лагеря объявляю вас мужем и женой.

Комендант поднес пистолет ко лбу Эймана.

— Теперь можете поцеловать новобрачную, — сказал его помощник по имени Йозеф.

Комендант спустил курок. Мама заплакала. Эйман повалился на меня, потом соскользнул вниз, на платформу. Слезы хлынули у меня из глаз, но я старалась не двигаться. Позади меня, обняв плачущую маму, отец начал читать молитву.

— Примите мои соболезнования, — сказал комендант, потрепав меня по щеке в черной перчатке. — Теперь вы — вдова.

Его подчиненные загоготали.

— Обожаю свадьбы! — изрек Йозеф.

— А теперь за работу, — скомандовал комендант.

— Мне нравится, как вы работаете, — сказала пожилая женщина в книжном магазине, протягивая мне книгу. — Надпишите ее для меня, пожалуйста.

— Боюсь, что вы ошиблись, — ответила я. — Это не моя книга.

— Как же так? — удивилась она. — Мне сказали, что ее написали именно вы.

— Очень жаль, но вас ввели в заблуждение.

— Разве вы не…

— Я — Рашель Леви. Вот эта книга действительно написана мной.

Она обвела взглядом стол, на котором лежали стопки романа «Ничейная земля», прижимая к груди ту, другую книжку. К столу подошла еще одна женщина и, протягивая мне купленный ею экземпляр, попросила дать ей автограф. Я надписала книгу. Она поблагодарила меня и, радостная, поспешила к мужу. Тот улыбнулся, и они медленно направились к выходу, рассматривая на ходу мой автограф. Первая женщина не отходила от стола. Она смотрела на меня.