Путь самурая - Щепетнов Евгений - Страница 6

Но я не о том. Не понимаю, почему в фильмах о ментах так врут?! Неужели трудно попросить проконсультировать о содержимом сценария какого-нибудь обычного мента, с земли? Кого-нибудь вроде меня, убогого! Того, кто хлебает с этой земли дерьмо огромными ложками и кто не собирается врать! Ну, если только… для дела. Но точно не по Системе. Что мне терять? «Дальше фронта не пошлют». Дальше народного хозяйства не отправлюсь. Не бандиты же, в конце концов, не убьют! Менты!

– Я тебе бумагу отписал… – Гаврилов чуть замешкался, что тоже странно, этот человек, как я давно заметил, никогда не сомневается. Если решил, назад дороги нет! А тут… ощущение такое, будто он сомневается, надо мне это говорить или нет.

Помолчал, продолжил:

– Ты разберись там… история мутная. Мне бы хотелось, чтобы ты подошел к этому делу с разумом и… в общем, правильно разобрался.

Офигеть! Гаврилов меня просит! МЕНЯ! С какого это перепугу?! И что значит «с разумом»?! Что я должен сделать? Закрыть дело? Отписаться? Или наоборот – раскрутить, найти свидетелей? Почему такие загадки?!

– Разберусь, товарищ полковник! – четко, как положено служивому человеку.

Показалось или нет? Поморщился. Служаке не понравилось мое рвение? Так ты же этого добивался – превратить подчиненных в бессловесных долбоособей, способных изъясняться лишь штампованными фразами! Или не этого добивался?

– Там один… пенсионер избил парня. Руку ему сломал, два ребра и нос, – задумчиво продолжил Гаврилов. – По пьяному делу. Со слов потерпевшего. И вроде как не одному ему нос сломал. Только остальные не обращались за помощью. Потерпевший, как ты понял, в больнице. Пенсионер пока дома. Дела еще не возбуждали. Разберись, выясни все как следует. Как ты уже понял, пенсионер непростой, военный пенсионер. Ему шестьдесят лет.

– Шестьдесят лет?! И он троих как минимум уложил?! – поразился я, не веря ушам. – Это что за громовержец такой?!

– Не знаю, – сухо ответил Гаврилов, не глядя на меня. Но я почувствовал – врет. Знает. Только говорить не хочет. Или не может. Разницы никакой, но…

– Это вам лично нужно? – прямо спросил я, не вдаваясь в подробности, что именно «нужно». Имеющий голову – да поймет.

– Просили сверху как следует разобраться. Вот и разбирайся. А я посмотрю, как ты умеешь разбираться!

Угроза? Или намек на поощрение? Щас прям… дождешься от него поощрения! Хорошо, если не накажет! Вообще, в нашей работе «не наказание» – это уже поощрение. Не трогают – и ладно. Нервы не треплют, не полощут на каждой планерке – вот и слава богу. Система такая. Глупая система? Может быть. Но надо сказать честно – эффективная. А что касается справедливости – это категория субъективная. Справедливо все, что ведет к цели. Кто так сказал? Я так сказал!

– Разберусь, товарищ полковник! Разрешите идти?

– Подожди…

Гаврилов снова посмотрел мне в глаза, внимательно, будто хотел просветить до самых пяток. Секунд пять смотрел, не меньше, я даже слегка заменжевался – чего это он? Еще что-то решил пристроить на мою многострадальную шею? Какое-то особое дело?

– Перегаром от тебя тащит за версту. Глаза красные. Одежда несвежая. Лицо бледное, отекшее. Вывод – вчера ты хорошенько наподдал. Но скорее всего – ночью. Потому что живьем тащит. Каргин, ты понимаешь, что катишься по наклонной?

Сука! Я без тебя не знаю, что ли? Чего ты мне тычешь?! Зачем? Хм… а вот зачем – чтобы КАК СЛЕДУЕТ разобрался! Намекает, что, если я разберусь неправильно, прямая мне дорога… Куда? Ага. В него. В народное.

– Понимаю, товарищ полковник! Я все понимаю!

Не много ли в голосе «понимания»? Я должен каяться и кивать головой, а не подпускать в голос яду! Зря это я.

– А раз понимаешь, иди работай. Работай, Каргин, работай! Пока что…

И я пошел. Пока что. Работать.

Вот почему так? Сцука, нельзя было по-человечески попросить? Мол, сделай так, а не эдак, и будет тебе счастье!

Нельзя было. Потому что он – Старый Служака, а я – Щегол На Крючке. Мне намекнули, что, если я сделаю не так, небо мне покажется с полушку. А если сделаю так, как надо, мне позволят и дальше катиться по наклонной плоскости.

А что? Все логично. Каждый человек – кузнец своего несчастья. Я – своего. И всем глубоко наплевать на мои личные трагедии, и вообще на всех – кроме самого себя. Ну и кроме своих близких, само собой разумеется. Это я – гол как соко́л, ни семьи, ни отца-матери. Бывшая теща не в счет. Тем более что она меня ненавидит лютой ненавистью, будто это я виноват, что Маши больше нет. Мол, связалась с этим уродом и погибла.

Кстати, в этом есть своя правда. Не связалась бы со мной, не было бы Настеньки, мы бы не пошли в парк погулять, их не сбила бы машина. Значит, кто виноват? Я! Я? Я… Может, потому я и пью? Может, потому… а может… достало все! Все достало! Совсем – все!

Уселся за свой стол, видавший виды, исцарапанный, залитый чаем, водкой, пивом, шампанским… не знаю, чем его еще заливали, – может, и совсем уж таким… экзотичным для отделения милиции, но не суть важно. Все здесь было старое, потертое, и запах – знакомый уже мне запах. Запах канцелярии, застарелой грязи, табачного дыма, въевшегося в стены, пол и стулья. Я не курю (спасибо отцу и деду), но те, кто курит и остается на дежурства, не отказывают себе в удовольствии покурить в кабинете. А что – форточку открыл и смоли себе на нездоровье! Начальства ночью нет, а выходить в поганый, загаженный туалет, чтобы получить в легкие порцию такого желанного, ядовитого дыма – это влом. Получать удовольствие над унитазом – это для мажоров в ночном клубе, трахающих молоденьких шлюшек, а не для уважающего себя жестко-конкретного мента. А то, что потом вся обстановка в кабинете воняет табачным дымом – да кого это волнует? Некурящих? Перетопчутся!

Я бы сцукам этим курякам рты позашивал! Хотя бы на время!

В кабинете уже сидят пятеро моих коллег – бумажки перебирают, что-то печатают на раздолбанных машинках – треск стоит, будто работает взвод пулеметчиков. Когда у нас, в конце-то концов, будет нормальная техника? Ну, черт подери, конец двадцатого века на дворе! А мы все на раздолбанных машинках фигачим! Даже не электрических – простых машинках! Кабинеты ободранные, линолеум порванный – это что такое? Небось в Кремле нет подранного линолеума!

М-да. Вот так, на контрасте, и растет оппозиция. Впрочем, я не оппозиция, я не прокремлевский. Я просто мент, который пытается выжить и сделать свою работу. Какую? А вот сейчас узнаем какую…

Вот она, главная бумага. Та, за которую мне обещали повесить барабан на шею и отправить в долгое эротическое путешествие. Итак, что мы имеем… ну да, сообщение из травмпункта. Что же еще-то? Сотрясение мозга. Кстати, штука эфемерная и трудно доказуемая в отношении симуляции. Скажи, что тебя тошнит, что в глазах двоится – и вот уже ты на больничке, и вставать тебе нельзя, и, само собой, трудиться. И можно навесить статью – телесные средней тяжести, это если ты пролежишь на больничке больше 21 дня. А чего бы не пролежать, если у тебя ребра сломаны и рука?

М-да. Вот это старичок! Интересный старичок!

Итак, что делать? Ну а что еще делать – ехать в больницу, опрашивать потерпевшего. Узнавать, чего он хочет. Вообще-то даже интересно: что там за эпическая битва?

Собираться – только бумаги утрамбовать. Так, посмотрю, что там еще есть… ага… заявление гражданки Сидоровой о том, что… что такое? Черт! Опять психическая! «Надо мной произвели уникальный опыт. В подвале нашего дома выкачали мою кровь и перелили мне кровь от моей сестры. Этот уникальный опыт был записан на видеокамеру…»

Черт! Ну как же они надоели, эти психи! Время от времени приходится их проверять. По графику. Зачем? Если бы я знал… Вот, например, пришел я «в гости» к парню, который зарубил топором свою мать, после чего отсидел полгода в психушке, типа полечился, и теперь снова живет дома. Пришел я и смотрю на него. Дальше что? Дожидаться, когда он меня зарубит? Когда зарубит соседей? Чего именно мне ждать? Что писать? Как обычно: «Находился дома, по адресу… Состояние адекватное, признаков… не замечено». Все! И дальше пошел! А он через пять минут взял и зарубил соседку топором! Тьфу-тьфу. Что дальше последует? Участковый виноват! Допустил! Не проследил!