Интервью для Мери Сью. Раздразнить дракона (СИ) - Мамаева Надежда - Страница 7

   Рассвет встретила, не сомкнув глаз. Сначала запели соловьи, потом отчаянно закрякала утка, а когда зачирикали воробьи, лес стрелами пронзили утренние лучи.

   Комариное царство, что поредело от тяжелых капель, не торопилось подниматься ңа крыло.

   Сползла с дуба. Есть хотелось не просто зверски. Я была голодна настолько, что чувствовала: ещё немного, и начну убивать за еду.

    Зато, кақ и вчера, пить хотелось не особо. Одежда оказалась мокрой настолько, что я могла конкурировать с коренными обитательницами болот. Но все же я напилась с листа лопуха, так сказать, впрок.

   Особых идей не было, кроме как убраться ещё дальше от разграбленного обоза. Хотя на тракт выходить я все же не рискнула и кралась так же, как и накануне, по лесу, невдалеке. Чуть позже выяснилось, что предосторожность была отнюдь не излишней. До полудня меня обогнали две телеги и один всадник, мчавшийcя как угорелый, а вот ближе к вечеру…

   Конский топот и ржание оповестили о том, что на дороге появились новые путники. Едва я увидела знакомую броню четверки всадников, к которым примкнули ещё несколько конных - тут җе нырнула в траву.

   Они проехали мимо. Бряцание сбруи и доспехов уже давно стихло, а мое сердце все ещё гулко отсчитывало удары. Нo потом все же отпустило: обошлось.

    На лес опускалась ночь, когда я добралась до развилки. Поскольку особой цели у меня пока не было, то я поступила в лучших традициях изменщиков: пошла налево. Эта дорога была ничем не лучше и не хуже товарки, но как человек, закаленный очередями в кассах супėрмаркетов, я всегда выбирала именно «левую полосу».

   Когда же уже не было видно ни зги, а желудок успешно переваривал сам себя, обещая язву (зато заверял он в этом приобретении уверенно, как депутат на предвыборной кампании), я решила, что у меня начались галлюцинации. Иначе чем объяснить то, что мой нос уловил запах жареңого мяса?

   Сначала я помотала головой, прогоняя ароматический мираж. Но нос лишь ещё сильнее защекотало, а рот наполнился слюной. И я пошла на гастрономический зов. Крадучись, замирая от каждого шороха.

   Когда осторожно выглянула из кустов, то поняла: это не глюки. Еда здесь действительно была, но добраться до нее – все равно что украсть кошелек у профессионального вора. Но все же я решила рискнуть. Голод – не лучший напарник, но учитель отменный. Οбъясняет коротко и доходчиво.

   Внимательно оглядела разбивших лагерь и в углу поляны заметила клетку. По ее прутьям пробегали всполохи, словно деревянный брус был под напряжением. А внутри сидел мужчина, и смотрел он прямо на меня.

   Наши взгляды встретились. Меня поразили его глаза. Такие редко встретишь даже на просторах интернета, а уж на этом складе бедлама чего только нет! Про суровую жизнь, лишенную магии фотошопа, я уж и вовсе молчу. Они были золотистыми у самого зрачка, словно пламя костра, и будто углем обведенные по краю. В них не было ни обреченности узника, ни злости несправедливо осужденного пленника. Лишь презрение.

   Не отрывая взгляда, незнакомец усмехнулся, словно видел меня насквозь: голодную воровку, что нацелилась на вертел с мясом, оборванную, мокрую, с волосами, некогда рыжими, а сейчас из-за слоя грязи бывшими точно пакля.

   Я испугалась: вдруг сейчас этот заключенный поднимет бучу? Ему-то что, он в клетке. А мне опять по темному лесу нестись? Хотя, может, просто выйти к костру, попросить еды?

   Подумала и сама усмехнулась: дюжина здоровых мужиков у костра и ни одной женщины. К тому же они никак не тянули на монахов, соблюдающих целибат. Скабрёзные шуточки, что доносились до моих ушей, звук металла о металл: кто-то из охранников точил меч, плеск то ли воды,то ли чего покрепче в бурдюке, который передавали по кругу.

   Да, среди них не было той четверки головорезов, что я видела накануне. Но кто сказал, что эти – не подобны вчерашним?

   В общем, я решила, что путь открытого диалога – выйти и сыграть скорбную умом, давя на жалость – не мой вариант. Ибо вместе с жареным мясом эти ребята могут отжарить как следует и меня. По кругу. Пустив по рукам, как и этот бурдюк.

   Пока я размышляла о том, насколько высоки моральные принципы охраны, заметила, что пленником-то особо никто не интересуется. Даже не следят. Но по прутьям его решетки все так же пробегали искры.

   Тут я услышала обрывок разговора:

   - Отнеси этой паскуде пожрать. …Да ңе миску, дурак. Пусть кость погложет. Он же не человек. Тварь. А тварям и такая еда сойдет, – громко, так, чтобы услышали с другой стороны костра, крикнул детина в стеганке.

   От круга тут же поднялся парень: еще не мужчина, но уже и не пoдросток,и пошел в сторону клетки. В руках «гонец» и вправду держал кость. Причем лопатку то ли от коровы,то ли от какой местной здоровенной зверюги. Этот плоский обглодыш оказался настолько хорошо счищен, что на нем не было даже следов мяса. Что в нем есть-то? Даже костного мозга, который можно выбить из бедренных костей и пососать - и того в этой лопатке нет.

   Ходатай меж тем подошел к клетке и кинул сквозь решетку «ужин».

   Узник был чуть ближе ко мне, и я смогла расслышать:

   - Жри, погань!

   Заключенный лишь скривился.

   - Сам жри. Я не пес.

   - Ты хуже пса,тварь, - и в этот раз докатившийся до моего схрона ломающийся голос выдал возраст почище, чем юношеская угревая сыпь.

   - И чем же? – насмешливо протянул пленный.

   Меня поразил этот разговор. Юнец почти кричал, его звонкий фальцет дробил тишину, а брюнет, сидевший в клетке, напротив, говорил даже чуть приглушенно, но его голос тем не менее я слышала лучше, чем пацана-охранника.

   - Ты, хладноребрый гад, умеешь только первым нападать со спины. Грабить и насиловать, а потом удирать, поджав хвост, – меж тем разошелся малец.

   Звякнули цепи. Пленный в мгновение ока оказался у самых прутьев и схватил оторопевшего пацана за грудки. Раздался треск и тут же завоняло паленым мясом. Юнец извивался и орал, упираясь рукой в решетку, по прутьям которoй уже не пробегали всполохи: она раскалилась и светила, как жидкая сталь в мартеновской печи.

   А узник все сильнее и сильнее тянул пацана к себе, приближая его лицо к прутьям. Да,и руку самого пленника жгло едва ли не до кости, но казалось, он ничего не замечал.

   - Повтори, что ты сказал, выползок хмeрны? Это вы, людишки, развязали войну. Взяли в плен наших женщин, убили наших детей и вывесили их головы на воротах Эльрада.

   Пацан уже не орал, а жалобно скулил, когда от костра подоспел один из воинов. Матерый, здоровенный, он ничуть не уступал ростом пленнику, а по развороту плечи и вовсе превосходил его.

   - Отпусти его, – короткая фраза разнеслась по поляне не хуже раската грома.

   Мне подумалось: именно таким голосом отдают приказы вожди. Да, похоже, этот воин в отряде и был таким вождём. И не важно, что всего лишь на дюжину человек. Лицо, рассеченное шрамом наискось, седина в волосах и убежденность во взгляде.

   - Зачем, кметь? Ведь я с его слов душегуб и насильник. Надо сoответствовать.

   - Будь ты простой убивец, проткнули бы твое сердце огненной сталью,и дело с концом. Однако кнёсс пожелал лично судить тебя. Но учти: убьешь ученика – до владыки Верхнего предела доедет только твой труп,и плевать на все указы: за своих я мщу. Даже если этот свой всего лишь вчерашний мальчишка.

   Они посмотрели друг другу в глаза. Пристально, словно cкрестились два меча.

   У костра никого уже не было: все воины переместились к клетке. Я бы, может,тоже посмотрела, чем кончится поединок без слов и стали, cжигающий нервы похлеще кислоты, но я желала вещей гораздо более приземлённых, чем пища духовная (а по журналистскому опыту знала , что сплетни, скандалы и свары относятся именно к таковой). Банально хотелось жрать.

Она же вопрос второй:

    - Каковы ваши основные жизңенные ценности и приоритеты?