Наставники. Коридоры власти
(Романы) - Сноу Чарльз Перси - Страница 10

После его резкой, почти грубой реплики все замолчали. Через несколько секунд Кристл проговорил:

— Нам придется привыкнуть к тому, что он умирает. Иного исхода тут быть не может.

— И нам придется привыкнуть к тому, что он надеется скоро выздороветь, — добавил Джего. — Я сегодня был у него и должен сказать, что это мучительно.

— Я тоже у него был и тоже измучился, — подтвердил Кристл.

— Он убежден, что скоро поправится, — сказал Джего. — И это самое страшное.

— А вы решились бы его разубедить?

— В первый же день.

— Да, решительный вы человек, — с явным осуждением проговорил Винслоу.

— Я решительно уверен, что это необходимо.

— Господа, я думаю, что доктор Джего вряд ли прав. — Винслоу обвел взглядом присутствующих. — Мне кажется, что на месте леди Мюриэл я поступил бы в точности так же, как она. Я подумал бы: ему можно дать несколько счастливых дней или недель. А раз можно, то, конечно же, нужно: ведь никакого иного счастья в его жизни уже не будет, — вот как я бы решил. Разве это не верно? — Винслоу посмотрел сначала на Кристла — но он промолчал, — а потом на Брауна, и тот ответил:

— Я, признаться, об этом не думал.

— Разумеется, не верно, — вмешался Джего. — Вы присваиваете себе право, на которое никто не смеет претендовать. — Он говорил сейчас без всякой неловкости — естественно, спокойно и проникновенно. — Мы редко сталкиваемся с коренными вопросами бытия, но один из них — как встретить свою смерть — человек безусловно должен решать сам, и тут уж никто не вправе навязывать ему своих решений. Нельзя быть тактичным или добрым, когда речь заходит о смерти: в этом случае предельная честность — наш святой долг.

Теперь все взгляды были устремлены на Джего.

— Господин казначей, — продолжал между тем он, — мы редко сходимся во мнениях. И ни вы, ни я не были друзьями Ройса. Нам обоим это известно, и сейчас не время лицемерить. Но в одном, я думаю, у нас с вами не может быть разногласий. Мы оба всегда его уважали. А ведь он неизменно смотрел правде в глаза, какой бы горькой она ни была. И мы прекрасно знаем, что он не захотел бы прятаться от правды перед лицом собственной смерти.

Винслоу молча глядел в свой пустой бокал. Тишину нарушил голос Кристла:

— Я целиком и полностью согласен с вами.

Снова наступило молчание. На этот раз его прервал Браун:

— Долго они смогут скрывать от него правду?

— Три или четыре месяца, — ответил я. — Если не меньше. Врачи утверждают, что через полгода все будет кончено.

— Я все время думаю, — сказал Браун, — как тяжело будет леди Мюриэл, когда ей придется сказать Ройсу правду.

— А я все время думаю, — проговорил Кристл, — как тяжело будет Ройсу ее узнать.

Принесли кофе. Пока Винслоу раскуривал сигару, Браун заговорил о наших житейских делах.

— Мне кажется, — сказал он, — что на очередном собрании мы должны сообщить о болезни ректора.

— Я уверен, что это необходимо, — поддержал его Кристл.

— Собрание состоится в первый понедельник после каникул, — напомнил Браун. — Нам придется обсудить вопрос о выборах нового руководителя колледжа. Это очень мучительный и деликатный вопрос, я понимаю, но другого выхода у нас нет.

— Мы не можем проводить выборы, пока Ройс жив, — сказал Кристл. — Однако я считаю, что нам нужно подготовиться к ним заранее.

И тут Винслоу опять показал свой характер. Он был раздражен удачной речью Джего, а умение Кристла и Брауна направить разговор в нужную им сторону окончательно вывело его из себя. Он сказал — намеренно медленно и неторопливо:

— Вы правы, было бы очень неплохо начать обсуждение этого животрепещущего вопроса именно в нынешнем триместре. Кое-что мы действительно можем решить заранее. — Он остренько глянул на Джего, а потом, как бы размышляя вслух, повернул голову к Брауну. — О некоторых весьма существенных подробностях нам нужно договориться уже сейчас. И вот одна из них — будем ли мы подыскивать нового руководителя на стороне или попытаемся найти его в нашей среде? — Винслоу немного помолчал и обходительно, почти елейно закончил: — Многие наставники считают — и у них для этого есть веские, как мне кажется, основания, — что нам следует пригласить руководителя со стороны.

Я заметил, что Льюк напряженно пригнулся вперед и его лицо ярко пылает от волнения. Жизнерадостный, но уравновешенный и рассудительный, он весь вечер упорно молчал, а сейчас, когда Винслоу обдуманно, с наслаждением разрушал надежды Джего, тем более не собирался вмешиваться. Но он превосходно все понимал: от его острой наблюдательности не могла, конечно, укрыться холодная враждебность, затопившая уютно обогретую камином профессорскую.

— Я не имел в виду, — по-обычному степенно, но с оттенком торопливости проговорил Браун, — что нам следует принимать сейчас столь кардинальные решения. Мне думается, что пока нам нужно только объявить на собрании о смертельной болезни Ройса, и не более того. Это даст нам возможность обсудить некоторые вопросы в частном порядке. Ничего другого мы, по-моему, делать сейчас не должны.

— Я совершенно с этим согласен, — сказал Кристл. — И считаю, что нам всем надо последовать весьма разумному совету Брауна.

— Вы так твердо верите в частное предпринимательство? — спросил у Кристла Винслоу.

— Мы твердо верим, — ответил за Кристла Браун, — что, обсудив кое-что в частном порядке, мы, быть может, придем к решению, которое удовлетворит всех членов Совета.

— Что ж, пожалуй, это прекрасный проект, — сказал Винслоу. Он опять мельком глянул на Джего: тот сидел очень прямо, и его гордое лицо с плотно сжатыми губами было мрачно нахмурено.

Винслоу встал, взял с кресла свою университетскую шапочку и, широко, чуть расхлябанно шагая, пошел к выходу.

— Доброй вам ночи, — сказал он у двери.

На другой день я отправился к Брауну: накануне вечером, прощаясь, он предложил нам с Кристлом встретиться у него в одиннадцать часов утра. Его служебная квартира располагалась как раз рядом с моей. Изначально она была распланирована и отделана хуже, чем моя, но, хотя Браун каждый вечер уезжал к себе домой на Уэст-роуд, ему удалось превратить свою служебную квартиру в очень уютное жилище. Когда я пришел, он стоял спиной к пылающему камину, приподняв сзади фалды фрака и придерживая их по бокам засунутыми в карманы брюк руками. Зоркий взгляд его пронзительных глаз был направлен в заснеженный дворик за окном, однако я заметил, что ему явно приятна уютная обстановка его гостиной — мягкие широкие кушетки, глубокие покойные кресла, два полускрытых электрокамина, — глядя в окно, он как бы охватывал все это боковым зрением. Стены гостиной были увешаны акварелями английских художников, и в подборе картин, которых год от года становилось все больше, чувствовался вкус опытного, терпеливого, но отнюдь не самодовольного собирателя и знатока. На столе стояла бутылка мадеры.

— Надеюсь, наши вкусы совпадают, — поздоровавшись, сказал Браун. — Мы с Кристлом считаем, что для утренней беседы ничего лучше не подберешь.

Через несколько минут появился Кристл; он отрывисто, по-военному пожелал нам доброго утра и без всякого вступления проговорил:

— Винслоу устроил вчера прискорбнейший спектакль. Я не мог отделаться от мысли, что попал в балаган.

Меня позабавило сравнение профессорской с балаганом.

— Он всегда был тяжелым человеком, — отозвался Браун. — И годы ничуть его не смягчили.

— Он не смягчится, даже если доживет до ста лет, — сказал Кристл. — Поэтому-то нам и хотелось поговорить с вами, Элиот.

Мы сели за стол, и Браун разлил по бокалам вино.

— Я думаю, что начать надо мне, — сказал он. — По чистой случайности это дело в большой степени зависит от меня. Или, говоря иначе, не будь я наставником, нам, возможно, нечего было бы и обсуждать.

— Правильно, начинайте вы, — согласился Кристл. — Но Элиоту необходимо знать, что все это должно остаться между нами. Никому ни слова, понимаете?