Земля-воздух (СИ) - Лимова Александра - Страница 14

Но отработанный многолетний рефлекс выдал отказ, вызвав в его глазах просто торнадо негодования. Только подкрепившего мою слабую уверенность в себе.

— Да ну и похер. — Недовольно отстранился, всем своим обликом являя крайнюю степень неудовольствия. — Киса все равно будет наказана.

Недовольно подобралась на сидении и забилась в дверь, настороженно глядя на его четкий профиль, занятый приведением своего вида в порядок.

— Это чем же?

— Я так понял, киса весьма дорожит своей работой. На том и сыграем. Разочек, ибо шантажирующим ублюдком, подгоняющим под себя правила жизни, чтобы всегда оставаться в выигрыше, я себя никогда не считал. — Хрипло рассмеялся и, открыв окно, подозвал водителя, пасущегося неподалеку. — Сыграю один раз в шантаж. Киса, слушай мои условия. В ближайший час мне придет идея, я тебя в ней понуждаю поучаствовать и мы в расчете за несостоявшийся секс. В противном случае заявлю твоему начальству о весьма хуевом фрилансе, а там, так понимаю, для тебя грядут свои гнилые пряники.

Грядут. Захлестнуло горячей волной раздражения, смыв к чертям всякое подобие возбуждения. Какой грязный шантаж! Хотя и одноразовый. А дорога до отеля составляет как раз-таки час. Что может случиться в бескрайних полях объездной дороги Цюриха? Водитель уже был за рудем и запускал двигатель.

Я ожидала подлянки, но ее все не наступало, поэтому я, опасно гарцующая под гнетом алкоголя в крови и деланным равнодушием его персоны, пытаясь хоть как-то отвлечься, чтобы не сойти с ума и с интересом вглядывалась в окно, утратив всякую бдительность. И зря, но тогда я об этом еще не знала.

Смотрела на идеальные луга проплывающие совершенные за окном, выглядящими будто поля для гольфа. В отгороженных милым белым заборчиком местах паслись образцовые симпатичные коровы. Это смотрелось отфотошопленными фотографиями. И осознание, что это не картинки, а действительно реальность, вызывало непроизвольную улыбку и успокоение. Все в Швейцарии призвано находить спокойствие и умиротворение, вся эта непоколебимая надежность и уверенность в завтрашнем дне, чувствовавшиеся в людях, в идеальном пейзаже, в воздухе витавшем по улицам застроенным не особо высотными и даже не современными домами, но каким-то уютными, чарующими своей схожестью с европейским обликом и нотками швейцарской непоколебимости… И я растворилась в этой атмосфере. Расслабилась. И, забывшись к нему повернулась.

В изумрудных глазах блеснуло нечто похожее на озорство, что меня тут же заставило насторожиться. Он бросил поверх моего плеча в окно и заметил, что мы проезжаем фермерские угодия. Я почти успела испугаться, потому что поняла, что это чем-то все обернется, когда он попросил водителя остановиться.

— Ты чего это удумал? — С подозрением спросила я, глядя как он прикусывает губу, в попытке сдержать улыбку, когда машина съезжала на обочину.

— Корову подоить.

Я поперхнулась и в бесконечном удивлении смотрела в его красивое лицо, усмехнувшееся при виде моего шока, когда я поняла, что он не шутит.

— Обещал же фарс, в который тебя втяну. — Улыбнулся Паша, вытягивая меня из машины. — Не поверю, что тебе чужды авантюры. А если поверю, то у меня есть запасной вариант, относительно шантажа. Выбирай, киса.

— Ну не коров же доить! — я с неверием смотрела на свою руку, зажатую в его пальцах.

Он рывком выдернул меня из машины и зачем-то последовала за ним, решительно шагающему к фермерскому дому, который мы проехали. И охуевая от него. И от себя, с любопытсвом ожидающей что будет дальше. Авантюры-то мне и вправду не чужды Но это вообще какое-то безумие.

— Как вообще в голову пришло? Коваль, ты нормальный? — Не знаю, что было такого в моем голосе. Как ни странно, ничего плохого, хотя сам весь фарс ситуации как бы предрасполагал.

— Да брось. Хотя, чего это я тебя уговариваю? Я ж шантажист сегодня. — Он рассмеялся, и по злодейски поиграл бровями, рывком дернув меня за руку на себя, кратко скользнув языком по моим губам.

— Коваль, я тут короче могу спектакль закатить, что дескать спасите-помогите, корову заставили доить. И что дальше будет, понятно. — Рассмеялась я, инстиктивно подавшись вперед, чтобы впиться в него поцелуем, но вовремя себя отдернув. — Но как-то не то. Давай баш на баш? Я с удовольствием поучаствую в этом фарсе, а ты скажешь почему именно коровы. Я думала что-нибудь похабное замутишь.

— А я и думал про похабное изначально. — Хохотнул он, довольно глядя мне в глаза и дразняще пробигаясь пальцами по спине, и задержав руку на пояснице, мягко подтолкнул идти с ним в сторону дома. — Пока коров не увидел. Я до десяти лет у бабушки в деревне жил. Она уже тогда старенькая была, многое сама не могла делать. Я и коз и коров доить помогал. Потом мать забрала к себе в город, хотя уезжать от бабушки я не хотел, она меня с детства растила, пока мама в городе деньги зарабатывала и пересылала. — Он остановился и, стянув пиджак, накинул его мне на плечи в ответ на порыв прохладного ветра. Я отчего-то застыла под изумрудным потемневшим от воспоминаний взглядом. — Сейчас ехали, коров увидел, и ностальгия такая накатила… Пока к матери не переехал, не подозревал, что счастлив был…

Перехватило дыхание. Может быть, от тени в его глазах. Внутри что-то дрогнуло, посылая в одурманенный алкоголем и его влиянием мозг желание прильнуть к нему. Просто. Просто прижаться. Без цели. Странное желание. Идиотское какое-то. Он стряхнул с себя липкую, неприятную паутину воспоминания и как-то неожиданно шкодно мне улыбнувшись, снова потянул в сторону деревянного бревенчатого дома утопающего в цветах недалеко от дороги.

Когда мы сошли с шоссе на мощенную булыжником подъездную дорогу к дому, он повернулся ко мне лицом и дернул на себя, вынуждая прижаться к его груди. Улыбающиеся губы скользнули по моей скуле.

— Она химера в Vuitton’е и мой пьяный бред… — хриплым полушепотом на ухо, и одно движение, заставляющее меня повернуться к нему спиной, прижаться к его телу и скользнуть по его груди плечами, согласно подсказывающим пальцам, подчиниться слышимой только ему мелодии. — Химера в Vuitton’е и мой пьяный бред…В соборе так людно на фоне тусклых стен… фрау хочет в плен…*

Внутри вспыхнул жар ярким предзнаменованием грядущему сумасбродству, и вторя хриплому полушепоту над ухом, вызвал безотчетную улыбку, когда он мягко подтолкнул бедрами моим ягодицы, подсказывая сделать одно вызывающее, упоительное своим порочным акцентом движение.

— Что за песня? — усмехнулась я, поворачиваясь к нему, и пробегаясь языком по его улыбающимся губам.

— Не знаю. По радио играла, когда я в аэропорт ехал. В тот день, когда впервые встретились. — Фыркнул мне в губы, обхватив одной рукой мой затылок, а пальцами второй пробегаясь по спине от бедра к шее. — Надо бы найти… в голове постоянно крутится, когда я смотрю в твои кошачьи глаза.

— А ты сентиментален, я смотрю. — Должно было прозвучать насмешливо, но оттенка выверенного яда на это не хватило.

— Во мне вообще много хороших человеческих качеств. Ты удивишься. — Усмехнулся, снова направляясь к дому и потянув меня за руку.

Что-то определенно было в этом странном человеке. Что-то пугающее, затягивающее, непонятное. Что-то такое сумасбродное, бредовое, иррациональное, несмотря на его чаще прохладный облик. Диего бы никогда подобное на ум не пришло. Женьке уж тем более. А ему пришло. И я бы ни с Диего ни с Женькой ни в жизнь не согласилась. А с ним… Это что-то зарождалось в груди и будоражило чувства и сознание своей незаконченностью, неоформленностью, неопределнностью… Что-то, заставляющее меня покорно переставлять шпильки по темному, ровному швейцарскому асфальту и поддаваться сумасшествию обуявшему его дурную голову, ведущей его вместе со мной к большому бревенчатому дому, за котором виднелись ангары, а за ними восхитительные белоснежные пики Альпийских гор, которые нежно целовал такой теплый оранжевый закат.

— Слушай, ну я же в платье… — сама рассмеялась своей фразе, вслед за ним поднимаясь на бревенчатое крыльцо. — Господи, да я просто стюардесса и…