Ветер удачи
(Повести) - Абдашев Юрий Николаевич - Страница 63

— Может быть, может быть. Во всяком случае, со мной что-то произошло, словно я сбросил с себя неимоверно тяжелый груз. Это как искупление грехов, как очищение. Есть такое греческое слово — катарсис. Именно это оно и означает. Если мне не изменяет память, буквально это слово переводится как омовение. Омовение… — задумчиво повторил он. — Любопытно чем? Слезами? Кровью?

— Да-да, милый, это именно так. Катарсис, кажется, так ты сказал? Пусть это поможет тебе, вселит надежду. И ты поплывешь к своим островам…

— Как там у Лонгфелло?

— Ну-ну, не сердись, я ведь пошутил. Смешно, — Усмехнулся он. — Маврикий, Реюньон, Родригес — всего три острова. Самый большой — семьдесят пять километров в длину, а в ширину и того меньше. Почему меня так тянет туда? Может быть, это попытка совершить путешествие не к Маскаренским островам, а, как теперь говорят, в страну далекого детства?

— Ты знаешь, — сказала Вера Алексеевна, — по-моему, сейчас как раз тот несчастный случай, когда все эти самоанализы ни к чему. Ты просто живи, как подсказывает тебе сердце.

Святославу Владимировичу дали на год инвалидность, и в конце мая они с женой уехали в Якорный, поселившись в пустующем доме. Ходить на костылях он научился довольно быстро, говорить же сейчас о протезе было рановато. Теперь его стол снова был завален книгами и чертежами, а пепельница не вмещала окурков.

В последние годы все больше людей рисковало пускаться в одиночку на небольших парусных суденышках, откровенно бросая вызов то ли величию мирового океана, то ли скучной благоустроенности современного быта. Специальные журналы печатали технические данные, а иногда и чертежи этих парусников, разбирая недостатки и сильные стороны их конструкций. Святослав Владимирович отлично знал, что мореходные качества яхты, ее остойчивость, ходкость и поворотливость находятся в строгой зависимости между собой. При желании у любой яхты одно качество можно было изменить за счет другого. Все это открывало простор для творчества.

Вообще же его интересовало все, что было связано с морем. В те дни он много читал и размышлял над прочитанным. Видимо, так уж устроен человек, что всякая неразгаданная тайна, а тем более окруженная романтическим ореолом, приковывает к себе внимание. Особенно в наши дни.

А в море нередко происходят вещи, которым до сих пор не дано сколько-нибудь серьезного объяснения. Одна из неразгаданных тайн океана — бесследное исчезновение экипажей вполне исправных судов в таких районах, где не отмечалось никаких штормов. Подобная участь постигла команды трехсоттонного парусника «Сибёрд», британского трехмачтового корабля «Дэмфришайр», американского брига «Мэри Сэлист», немецкого барка «Фрейя» и многих других. Ни одно из них не было хоть сколько-нибудь повреждено. И в пятьдесят пятом году в Тихом океане встретили брошенный экипажем пароход «Джайта». Спасательные средства остались нетронутыми, о судьбе моряков и поныне ничего не известно.

Все эти случаи давно уже причислены к разряду хрестоматийных. А вот о странной гибели моряков-одиночек известно немного. Непостижимым образом исчезли со своих яхт участник все той же «гонки столетия» Дональд Кроухерст и направлявшийся в одиночку на «Вагебоне» из Англии в Австралию Питер Уоллин. В те дни в Атлантике у 35-й параллели всего за полмесяца было замечено пять парусников с бесследно исчезнувшими обитателями. Годом позже две покинутые яхты нашли в районе Азорских островов. На их борту были запасы продовольствия, пресная вода. И опять никаких следов борьбы, грабежа или аварии.

Сколько их, этих призраков моря, начиная с пресловутого «Летучего голландца» и кончая мертвым пароходом «Дэнмор», уже успевшим превратиться в легенду, до сих пор бороздят воды океанов, послушные ветрам и течениям? Здесь было над чем поломать голову…

Однажды Вера Алексеевна пришла домой немного взволнованная.

— Ты знаешь, — сказала она прямо с порога, — у меня две любопытные новости для тебя. Во-первых, директор здешней начальной школы предлагает мне место.

— А во-вторых? — спросил Святослав Владимирович, откладывая в сторону карандаш.

— Ты недоволен? — Она подошла к нему и, откинув назад его голову, заглянула в глаза.

— Отчего же. Просто все это слишком неожиданно. Раз ты надумала прочно устраиваться здесь, значит, считаешь, что вернуться на работу мне уже, как говорится, не светит. Так надо понимать?

— Ну что ты, милый, что ты… — Вера прижалась Щекой к его лбу. — Просто мне хочется помочь тебе довести дело со шлюпом до конца. Я вот сегодня узнала (кстати, это вторая новость), что здесь собираются решать на металлолом старый сейнер. Там кое-чем можно разжиться. Я уже успела посмотреть. Иллюминаторами, например. Они прямо как новенькие. Сантиметров двадцать пять в диаметре. Как раз что надо. Говорила с Шумейко, ты должен помнить его. Он теперь за главного инженера в колхозе. Мне показалось, он сочувствует нам. Он даже сказал, что может устроить для тебя новый якорь или даже два. По-моему, верпом называется. Есть такой, я не перепутала?

— Есть, мой дорогой корабел. Им пользуются для стаскивания судов с мели. Но нам он будет в самый раз. Хотя бы потому, что якорь этот вдвое легче стоп-анкера, не говоря уже о главном якоре, которому подавай машину. Голыми руками его не возьмешь. А тебе этот Шумейко не сказал, между прочим, — усмехнулся он, — что якорь — это символ разбитых надежд?

— Не думала я, что и ты когда-нибудь скиснешь, — с горечью вырвалось у нее.

— Отнюдь. Я просто упражняюсь в остроумии.

— А помнишь, ты говорил: человек, отказавшийся от своей мечты, отказывается от самого себя?

— Действительно говорил, хотя это и не мол слова. А в общем все справедливо: пока волчок вертится, он не падает.

— К сожалению, это все, что я могла сделать, — подвела итог Вера Алексеевна. Она отодвинула в сторону чертежи (до чего же хорошо она знала их!) и присела напротив, подперев рукой щеку.

— Прости меня, — сказал он смущенно. — Ты действительно великая женщина. Мне никогда не следует этого забывать. Я уверен, что нашу яхту ты представляешь себе не хуже меня по одним только чертежам.

— Еще бы! — засмеялась она. — Между прочим, мне кажется, что давно пора уже придумать для нее подходящее название.

Он серьезно посмотрел ей в глаза и опустил голову. Вера заметила, как на его худой руке с набрякшими венами, которая покоилась на столе, резко напряглись пальцы и медленно сжались в кулак.

— Видишь ли, — проговорил он, слегка покусывая нижнюю губу, — название для нашей яхты уже давно есть.

— И ты до сих пор молчал? — Она взъерошила его прямые длинные волосы.

— Видишь ли… это не так просто. Я не хотел… Ты все поймешь. Она будет называться «Надежда».

Вера Алексеевна зябко передернула плечами.

— Это ты славно придумал, — сказала она, слегка бледнея. — Очень славно.

Все, что он скажет, она знала заранее, и тем не менее слова мужа глубоко взволновали ее.

А в конце лета произошло событие, которое оставило след в душе Святослава Владимировича. К нему в гости заехал его ученик Сережа Русев, окончивший десятый класс года три тому назад. Сейчас он дослуживал действительную на одном из вспомогательных судов Военно-Морского Флота. Корабль, переоборудованный из коммерческого сухогруза, недавно вернулся из большого похода, и теперь его поставили в док на ремонт, а Сережке дали двухнедельный отпуск.

Он сидел напротив своего учителя, бронзоволицый, с крепкой, почерневшей от загара шеей. Раздавшиеся плечи так и распирали синюю фланелевую форменку с эмблемой электрика на рукаве.

— Много повидал, наверно? — похлопывая парня по плечу, сказал Святослав Владимирович. — Небось исходил полсвета, а?

— Да приходилось, — явно смущаясь, неопределенно отвечал Сережка. Ему трудно было отвести взгляд от костылей, прислоненных к столу, хотя он и делал над собой усилие. — Вот недавно вернулись из Индийского океана. Заходили на Маврикий, брали пресную воду в Порт-Луи.