Черневог - Черри Кэролайн Дженис - Страница 82

• Предыдущая
• 82/93
• Следующая

Ее мать даже не моргнула при этом. Она была абсолютно уверена. «Я готова», — эти слова она произнесла с внутренней силой, будто посылала свое заветное желание. Ее мать хотела направлять ее поступки, ее мать хотела, чтобы она не повторила сашиных ошибок.

— Ивешка, да слышишь ли ты меня? Кави использует этого мальчика. Он послал его сюда, чтобы открыть дверь. И он будет следовать его желаниям, и ты знаешь, что ждет затем твоего мужа. Что ты теперь собираешься делать, Ивешка?

— Я не могу думать, мама, пожалуйста замолчи!

— Ты так и не оставишь свои сомненья? Сомненья вредят, они одновременно и враги волшебства… и его друзья. Сомненья удерживают наше волшебство, не позволяя ему бесконтрольно распространяться, они удерживают бесполезные желанья и не дают им прорваться через границы нашего разума, ограничивая наше… жизненное пространство для наших мыслей. Но ты не можешь позволить, чтобы сомненья управляли всей твоей жизнью. Следуй за мной. Это совсем нетрудно, совсем близко, стоит сделать лишь шаг.

Но она не хотела. У нее кружилась голова и поочередно пропадали то слух, то зрение.

— Это совсем близко, — повторила Драга. — Все, что ты должна сделать, это захотеть обладать силой, но только захотеть этого на самом деле.

— Но я не могу сделать это!

— Ивешка, только следуй за мной. Одно отчетливое желание, единственное желание того, что ты действительно хочешь. Разве это так трудно? Твой муж, твой дом, в конце концов, твой юный друг, разве это не то, что ты выбираешь во всем окружающем мире?

— Нет! — закричала она, и тут же прижала ладони к губам, будто ужаснувшись того, что может вырваться из нее, но когда она попыталась пожелать лишь Петра, то сомненья целым потоком хлынули на нее, они заставили ее задуматься, а любит ли она его, или все-таки больше она любит себя… и так продолжалось до боли в сердце, пока она не почувствовала, что вот-вот упадет в обморок.

А мать сказала, заглядывая ей в глаза:

— Ведь ты любишь своего мужа, не правда ли?

— Да!

— Больше всего на свете? Это самое главное для тебя, Ивешка? Ты это точно знаешь? И что ты будешь делать, если решишься на это?

Все в окружающем мире наталкивало ее на сомненья. Ивешка сжала ладони между коленей и попыталась ответить на это. «Спасти Петра», была ее первая мысль. Но тут же она подумала о том, что отец непременно сказал бы: «Дура!"

— Когда ты пытаешься обратить свое желание в волшебство, — продолжала мать голосом, едва ли более громким, чем потрескивание горящего дерева, — ты должна быть уверена, что требуешь вполне достаточно, иначе это будет похоже на сделку. Потому что в царстве волшебства ты навечно будешь стоять на той ступени, которую выберешь сейчас. И именно сейчас ты должна решить, какую часть от мира естества ты сможешь удержать, и ты уже никогда не сможешь получить больше, чем выберешь.

— Ты пугаешь меня.

— Да, именно так, дорогая. Это смертельно опасный вопрос: знать, что ты хочешь. Решай же, сколь многого ты хочешь. И для чего. Хочешь ли любви? Или ты хочешь волшебства?

— Я не знаю, мама, я не знаю!

— Или ты хочешь лишь своего мужа? А может быть, ты хочешь получить свободу?

«Свободу?» — подумала она. «Но ведь есть еще этот проклятый ребенок…"

«Господи, что означает это для нее? А для Петра?"

— Это означает, что ты хочешь ребенка, — сказала мать. — Но Кави определенно не хочет, чтобы он родился, если не сможет прибрать его к своим рукам. Так ты на самом деле хочешь ребенка? Вот в чем вопрос. Ты действительно хочешь вернуть своего мужа? Именно мужа ты хочешь вернуть прежде всего, или получить полную свободу от своего отца? Это у тебя теперь есть. Что ты будешь решать?

— Дай мне подумать! — закричала она, с ожесточением отбрасывая волосы, которые падали ей на лицо. Она не могла освободиться ни от собственного беспокойства, ни от дурных предчувствий, и охватившие ее сомнения были все те же самые, как и всегда не позволявшие ей решиться на что-то.

«Господи, да я не знаю сама, хочу ли я этого ребенка».

— Защити его, — сказала Драга. — Или освободись от него, если это не так важно для твоих желаний.

— Но ведь он принадлежит и моему мужу…

— Тогда защити, если ты хочешь и того и другого. Я могу спрятать его, вот и все. Все это время, все эти долгие годы я ждала тебя. Мы вдвоем, дорогая, должны справиться с ним.

— Что это значит, мама? — закричала она. — Оборотни и тому подобное?

— Они совершенно безвредны, если ими управлять.

— Но это гнусность!

— Ничего нет более гнусного, чем беспомощность. Ты до сих пор держишь при себе свое сердце, и я надеюсь, ты хорошо подумала об этом. Но я надеюсь, что это не было просто непродуманным решением. Может быть, ты хочешь, чтобы я позаботилась о нем? Я могу это сделать.

— Нет! — коротко ответила одна.

— Или Бродячий может подержать у себя два, если только это поможет твоим раздумьям. Дорогая, пойми, что мы не можем сидеть здесь и ждать, когда мир изменится в лучшую сторону. Нужно принимать жизнь такой, как она есть.

— Нет! — вновь воскликнула она.

— Тогда что же ты хочешь?

— Мама, только дай мне подумать, дай мне подумать! — Она опустила голову на руки и попыталась придать хоть какую-то форму своему желаниию, но даже думая о Петре, она не могла обрести уверенности. Ее глаза блестели от слез, а в носу неприятно щипало. Она привела лицо в порядок и захотела…

Она захотела чего-то бесформенного, недостижимого и злого, что лишь на какой-то миг мелькнуло на хвосте убегающей мысли, на самой границе изнуряющих ее навеваемых удушливым дымом видений.

Захотела…

Господи!

Ее сердце подскочило, голова дернулась вверх, и она обнаружила, что смотрит прямо в желтые глаза, отчетливо выделяющиеся на бурой морде.

Ужас сковал ее будто зимний холод. Она смотрела в глаза медведя, раздумывая: «Где он был? Откуда появился здесь?"

— Он все время был здесь, — успокоила ее мать, чуть коснувшись ее руки, стараясь привлечь ее внимание. — Он все время был здесь, и не нужно бояться. Кави только этого и хочет. Но ты не должна этого делать.

Но все-таки что-то еще было за дверью. Она знала, что там что-то есть, не могло не быть. Бродячий был здесь, и он был совершенно спокоен. Ведь он не допустил бы, чтобы что-то постороннее было около ее матери.

— Тебе ничто не угрожает, — уговаривала Драга. — С тобой все хорошо, радость моя.

Она искоса взглянула на дверь, прислушиваясь к тому, что говорила мать о ее безопасности, и вновь почувствовала, что там что-то есть. Она была уверена в этом, потому что ощущения постороннего присутствия были абсолютными и пугающими.

За дверью было то, что она сама только что призвала, то, о чем говорила ей Драга, и теперь она была убеждена, что должна проверить это…

— Дочка? — окликнула ее Драга.

Она должна встать, подойти к двери, независимо от того, сколь ужасен мог быть ответ, все-таки это был ответ, ее ответ, раз и навсегда. Она положила руку на задвижку, подняла ее и распахнула дверь…

Волки встретили ее на пороге. Целая стая их бросилась к ней.

Они не нападали, нет, они не пытались кусать ее… они принимали ее, они вихрем кружились вокруг нее, осторожно дергая ее за подол платья, и лизали ей руки. Их мысли были такими же быстрыми, как их движенья: они заполонили все пространство вокруг нее и постоянно перемещались с места на место, как только Драга отступила к печке, а Бродячий отпрянул назад и ощетинился, угрожая огромной пастью…

Теперь она больше не боялась. Волки со всех сторон обступили ее, они заняли все пространство двери, прижимаясь к ее ногам, и куда бы она ни посмотрела, везде были волки, но в то же время это были и не волки: это был сплошной хаос из листьев, поднятых бурей. Никто и ничто не могло поймать их. Не было такого желания, которое могло бы удержать их, ни одно желание не могло собрать их всех вместе, или направить в одно русло их мечущиеся как стрелы мысли.

• Предыдущая
• 82/93
• Следующая