Властелин Темного Леса
(Историко-приключенческие повести) - Сенак Клод - Страница 3

— Но я хотел бы все-таки знать… — упрямо продолжал Нум.

Ури проснулся окончательно. Он сел на подстилке и, схватив младшего брата за руку, сжал в своих сильных пальцах узкую мальчишечью кисть.

— Слушай внимательно, малыш, и никогда не забывай того, что я тебе сейчас скажу. Ни один из воинов племени не задал Абахо ни одного вопроса. А между тем все они со времени своего совершеннолетия приобщены к Тайнам, о которых ты и представления не имеешь. Сегодня ночью Абахо будет вопрошать Великого Духа…

— Великий Дух покровительствует нашему Мудрому Старцу, — живо сказал Нум, — все знают об этом.

— Но тебе он своего покровительства не окажет, если будешь лезть в дела, которые никак тебя не касаются! Иди-ка ложись спать! Спокойной ночи!

Ури выпустил руку Нума и протяжно зевнул.

— Вы могли бы, по крайней мере, сказать мне… — снова начал неугомонный Нум.

— Если ты сию же минуту не замолчишь, — взорвался внезапно Тхор, — я встану с постели и тогда…

Младший брат одним прыжком очутился в своем углу и бросился на подстилку. Рука у Тхора была тяжелой, он знал это по опыту. Лучше не возбуждать его гнева…

Не успел Нум улечься и пристроить поудобнее больную ногу, как с постели близнецов донеслось мощное равномерное дыхание. Секреты мудрецов и Тайны Природы мало волновали воображение старших братьев: они уже спали.

Нум долго не мог заснуть. Недоуменные вопросы продолжали терзать его.

Почему Мудрый Старец Абахо предпочитает заниматься своими размышлениями посреди сырого и холодного болота, а не в хижине Совета, самой большой и благоустроенной из всех летних жилищ Мадаев?

Почему он потребовал, чтобы его оставили одного? В какие одежды он облачился, собираясь провести ночь на болоте? Какие моленья возносит он Великому Духу, Отцу и Создателю всего сущего? Почему? Как? Почему?..

Нум ворочался с боку на бок на подстилке из сухой травы и листьев, стараясь не шуршать, чтобы не разбудить близнецов. К счастью, Тхор и Ури спали как убитые.

«Хорошо им жить на свете, — думал Нум, — они никогда не задают вопросов, на которые не могут сразу же получить ответ. Когда придет время, они выполнят приказ — только и всего. Беспрекословное послушание, конечно, очень хорошая вещь, очень даже хорошая… но я… я все-таки хотел бы знать…»

С бесконечными предосторожностями Нум поднялся с подстилки, уперся здоровой ногой в земляной пол и взял в руки палку, с которой теперь не расставался: прямой и крепкий сук случайно уцелевшего от пожара каштана, на гладкой коре которого мальчик с грехом пополам нацарапал костяным ножом силуэт бизона. Два дня тому назад Мудрый Старец Абахо, увидев у Нума эту палку, взял ее в руки и внимательно осмотрел.

— Ты сам вырезал этого бизона, сын мой?

Нум покраснел до корней волос.

— Да, сам. Я теперь не могу играть и бегать с другими ребятами, и поэтому…

Слова оправдания замерли на его губах. Он был уверен, что такое занятие недостойно мужчины и сына вождя. Но Мудрый Старец смотрел на мальчика пытливо и задумчиво.

— А ты пробовал изображать других животных?

Нум опустил голову, словно чувствуя за собой вину. Мог ли он признаться Абахо, что в долгие часы бездействия и одиночества он начал потихоньку рисовать пальцем на влажном песке, чтобы хоть на время забыть о своем несчастье? Мог ли Нум рассказать Мудрому Старцу о голоде, который мучил его до такой степени, что стоило ему закрыть глаза, как он сразу же видел перед собой тучные стада оленей и косуль, быков и диких лошадей? Разве будущему охотнику и воину пристало рисовать эти голодные видения?

Нум решил скрыть от Абахо свои недостойные истинного мужчины занятия. Все так же, не поднимая глаз, он пробормотал:

— Нет, нет… Нум ничего не рисует…

Абахо осторожно положил украшенную силуэтом бизона палку на землю и молча удалился. Костыль калеки — только и всего!

Нум постарался изгнать из мыслей это унизительное воспоминание. Бесшумно раздвинув завесу из коры, закрывавшую вход, он высунул голову наружу и огляделся.

Перед хижинами летнего становища простиралось обширное пустое пространство. В центре его горел большой костер, который двое караульщиков должны были поддерживать всю ночь, отгоняя от стоянки волков и других хищников. Один из ночных стражей дремал, положив подбородок на рукоятку массивной палицы. Второй, по-видимому, отправился в обход становища. Где он мог находиться?

Нум ждал затаив дыхание. Ночь была совсем светлой. Круглый щит полной луны сиял над опаленными пожаром вершинами ближнего леса. Было свежо, даже немного прохладно. Человек у костра тихонько свистнул; слева, из-за хижины Большого Совета, донесся ответный свист.

«Он на другом конце становища, — подумал Нум. — Я могу спокойно выйти».

Выскользнув наружу, он бесшумно зашагал прочь, стараясь держаться в тени хижин. Из-за тонких стенок летних жилищ до него доносилось равномерное дыхание спящих людей. Где-то заплакал во сне ребенок…

Миновав последние хижины, Нум выбрался на тропинку, которая вела к Большому болоту, и пошел по ней так быстро, как только позволяла ему больная лодыжка. Земля под ногами была неровной и твердой. Каждый камень, каждый корень, каждая выбоина отдавались жгучей болью в искалеченном суставе. Пришлось закусить губу, чтобы нечаянно не вскрикнуть.

Наконец земля на тропинке стала мягче, и Нум остановился, чтобы отдышаться. Прошлым летом ему не раз случалось углубляться в лабиринт Большого болота, и он довольно хорошо изучил опасные места. Но за год знакомые тропинки могли зарасти травой и исчезнуть. А без них легко потерять направление, пробираясь среди густых и высоких зарослей камыша, или оступиться и попасть в бездонную топь, никогда не возвращающую своих жертв.

Нум осторожно двинулся дальше.

Влажный ночной воздух над болотом был полон таинственных шорохов и звуков, внезапно смолкавших при его приближении. Лягушки звучно шлепались в трясину и прятались под широкими листьями водяных лилий; выдры бесшумно ныряли в черную воду; перепуганные водяные крысы опрометью кидались к поваленным деревьям, под корнями которых скрывался вход в их жилище. Но болото продолжало жить своей загадочной ночной жизнью. На поверхности его то тут, то там с тихим шипением лопались пузырьки газа, что-то хлюпало по воде, что-то влажно чмокало; в камышах слышалось потрескивание сухих стеблей, осторожные шелесты и шорохи. Воздух был насыщен болотными испарениями, терпким запахом гнили и разложения.

Тропинка, по которой шел Нум, извивалась среди высоких трав с острыми режущими краями и вела к протекавшей посреди болота речке. Пружинящая, зыбкая почва хлюпала при каждом шаге. Ноги вязли по щиколотку в липкой грязи, брызгавшей сквозь траву. Прикосновение холодной болотной жижи к воспаленной лодыжке облегчало и успокаивало боль.

Палка Нума, глубоко вонзавшаяся при ходьбе в пропитанную влагой землю, мало помогала мальчику. В конце концов Нум сунул ее под мышку и продолжал осторожно продвигаться вперед, напрягая слух, зрение и обоняние. Он чувствовал, что его со всех сторон окружает враждебное молчание населяющих болото живых существ. Как человек, он внушал всем этим существам страх, но и сам, в свою очередь, опасался их.

Вдруг Нум остановился с бурно забившимся сердцем. Больная нога его ударилась с размаху о полусгнивший корень, очертания которого напоминали кольца огромной змеи. Слева от тропинки вспыхивали в тумане призрачные зеленые огоньки, мерцали несколько минут и также внезапно исчезали, словно растворившись в темноте ночи.

«Это души умерших без погребения, утонувших в болоте», — думал Нум, вздрагивая.

Он уже раскаивался, что покинул уютную хижину, где мирно похрапывали Ури и Тхор. Удастся ли ему разыскать на темной тропинке следы Абахо? Вязкая болотная грязь быстро затягивала его собственные следы. Нум посмотрел назад: дорога, которую он только что преодолел, казалось, делала ему тайные знаки, приглашая вернуться; тростинки приветливо покачивали верхушками, словно кланяясь; расхрабрившаяся лягушка хрипло квакала у самого края тропинки.