Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл - Страница 18

Растущая толпа проводила восхищённым взглядом тело тигра и обернулась к нам. Слышались глумливые смешки. Люди колотили палками по прутьям клетки, тыкали и толкали нас. Они строили нам рожи, и дети потешались над нами, высовывая языки. Все орали, визжали и улюлюкали. Некоторые победоносно палили из ружей в воздух. С каждым выстрелом малыши теснее прижимались ко мне, прятали личики у меня на груди, под мышкой, на шее.

Я смотрел на толпу решительным немигающим взглядом и всё это время, словно мантру, читал про себя первые строки из стихотворения про тигра:

И эти слова звучали как призыв у меня в голове. Они не давали угаснуть моему мужеству, поддерживали мой боевой дух.

Путешествие через крикливую толпу стало настоящей пыткой для маленьких орангутанов. Наконец клетку поставили возле расшатанной деревянной лачуги с двумя дымящими трубами – по одной с каждой стороны. Судя по запаху и виду, это у них было что-то вроде кухни. Я заметил внутри на огромной плите несколько сковородок, от которых поднимался пар. Снаружи, под козырьком крыши, был длинный низкий стол, весь заваленный мелко порезанными овощами и фруктами. Видно, те, кто готовил еду, всё побросали в спешке и побежали глазеть на нас.

Рядом стояли трое охотников со своими ружьями. В обнимку они позировали для фотографии, а мёртвый тигр лежал, распростёртый перед ними. Один из них – с красной банданой на голове – поставил ногу тигру на голову и торжествующе потрясал кулаком, снова и снова. Толпа каждый раз восторженно орала. Красную бандану я помнил. Этого человека я видел на поляне, он потом вёл пикап. Вид у него был властный, наверное, он у них тут за главаря. По крайней мере, уж точно он герой дня. Охотник в красной бандане легко угомонил толпу взмахом руки и начал говорить, не снимая ноги с тигриной головы.

Вскоре стало понятно, что это рассказ об охоте. Человек в красной бандане говорил пылко, с воодушевлением. Я, естественно, ни слова не понимал, но суть улавливал: охотники засели в засаде возле реки, и тут тигр явился поплавать, и они его подстрелили прямо в воде и выволокли на берег. А потом охотник принялся тыкать пальцем в сторону нашей клетки – очевидно, речь зашла об орангутанах. Он сосчитал вслух по-английски, сколько они убили: «Один, два, три, четыре, пять, шесть…» Так он считал до пятнадцати, паля в воздух из ружья с каждой новой цифрой. И толпа одобрительно ревела в ответ.

Они убили пятнадцать орангутанов.

Толпа тем временем гомонила и веселилась. А потом, продолжал охотник, они обнаружили, что один из орангутанов вовсе и не орангутан, а «обезьяний мальчик». Он это тоже произнёс по-английски – «обезьяний мальчик», и толпа радостно заржала. И дальше пошли какие-то ещё истории, кто-то отпускал шуточки, появились бутылки, и все начали пить. Вскоре восторги улеглись, и все ушли, унося с собой тигра. Наконец нас оставили в покое. Малыши-орангутаны задремали, но очень чутко, всё так же крепко держась за меня.

Но покой наш длился недолго. Шахтёры и их семьи подтягивались к кухне и выстраивались в очередь за едой. Проходя мимо нас с полными мисками, многие дети нагибались пониже поглазеть на нас, и это не было невинное любопытство. Они дразнили и изводили нас, совали нам пищу и в последний момент отдёргивали руки. Некоторые, приблизив лицо чуть ли не вплотную к прутьям клетки, верещали:

– Обезьяний мальчик! Обезьяний мальчик!

Кое-кто даже пытался вымучить несколько слов по-английски:

– Ты кто? Обезьяна? Американская обезьяна? Английская обезьяна?

А я сидел перед ними, с непроницаемым лицом встречая каждый любопытный взгляд, каждую издевательскую рожу, и про себя повторял строчки из стихотворения про тигра. Чтобы дух тигра не угасал во мне, чтобы он становился сильнее. Чтобы мне самому быть сильнее.

Наконец все они убрались восвояси, повара тоже ушли, кухню заперли. Я решил, что надо бы поспать. Я лег и попытался вытянуться, но куда там. В тесной клетушке толком было не улечься, да ещё малыши всё время ползали по мне. Они искали еду и приставали, чтобы я их покормил, но кормить было нечем. Так они мне точно уснуть не дадут. Мне-то есть хотелось не меньше, чем малышам, но просить пищу у этих людей я уж точно не стану. Не на того напали. Правда, рядом была кухня с её запахами, поэтому совсем не думать о еде не получалось. Я знал, что поможет мне только сон. При нынешнем раскладе уснуть у меня вряд ли получится, но попытаться стоит.

И, надо сказать, у меня получилось. Я уже почти что спал, как вдруг послышались шаги и чье-то дыхание.

– Мальчик! – позвал чей-то голос.

Я поднял взгляд и увидел возле клетки скрюченную фигуру. Секунду-другую я соображал, кто это, а потом узнал одного из поваров – он раскладывал рис по тарелкам. Сейчас в одной руке он держал нож, а в другой огромный фрукт размером с небольшой мяч для регби.

– Дуриан, – шёпотом пояснил он. – Для орангутанов. Это фрукт. Ты им дай. Сам поешь тоже. Запах плохой, но очень-очень вкусно. Они такое любят. Все орангутаны любят. Тебе понравится. Сам увидишь. Охотники, они приносят маленьких орангутанов из джунглей. Много раз приносят. И всегда говорят мне: «Покорми их, Кайя». Но эти совсем маленькие, таких кормить трудно. Они возьмут еду только от мамы. Но они знают, что мама умерла. Им страшно. Охотники говорят мне: «Кайя, мёртвого орангутана никто не купит. Мёртвый совсем паршивый. Если они сдохнут, мы побьём тебя, Кайя». И они били меня много раз. Я говорю им, что не виноват, маленькие орангутаны не берут от меня фруктов. Они ведь не дураки, так я им говорю. Я говорю: «Они же знают, что я не мама. Они возьмут еду только от мамы. От меня не возьмут». И тогда они умирают. Но эти охотники, они слушать ничего не хотят. Просто бьют меня, и всё. А ведь маленькие орангутаны умирают не от голода, а больше от грусти, так я думаю. И эти тоже очень грустные, как и все остальные. Но я смотрел на тебя. Они думают, что ты мама. Они тебе верят, я вижу. Они станут есть, если ты их покормишь.

Он разрезал фрукт и протянул мне через решётку.

– Это правда? – продолжал он. – Ты дикий обезьяний мальчик из джунглей?

Я взял фрукт, но не произнёс ни слова.

– Кайя – твой друг, мальчик, – сказал повар. – Помни об этом. Мне надо идти. Я ещё приду.

Когда Кайя ушёл, я обнаружил, что накормить малышей – это не самое сложное. Это-то как раз пустяки. Главная трудность в том, чтобы поделить фрукт. Они набросились на него, рвали его на части, отнимали друг у дружки. Я-то надеялся, что и мне хоть кусочек перепадёт – но как же, держи карман шире. Малыши всё слопали и хотели ещё, чавкали шкурками. Как бы то ни было, одного фрукта им хватило, чтобы утихомириться и заснуть. Чего я и добивался. Сам я был весь в семечках и иголках, тело затекло, но пошевелиться я не осмеливался: орангутаны и во сне крепко за меня цеплялись, я боялся их разбудить.

Вскоре снова появился Кайя – пришёл, как и обещал. Он бежал к клетке мелкими шажками, согнувшись вдвое и настороженно поглядывая по сторонам. А добежав, присел и приблизил лицо к прутьям клетки.

– Что, всё съели, весь фрукт? – шёпотом спросил он, поднимая обглоданную шкурку.

Я кивнул, но ничего не сказал.

Кайя глянул через плечо:

– Ты, верно, хорошая для них мамочка. Я принёс тебе воды, мальчик, и кокос. Кокос любишь? Мой сын так просто их обожает. У меня сын, как ты, только постарше. Дома, в деревне. Я работаю здесь, потому что надо кормить его. Надо кормить всю семью, отца с матерью тоже. А отец совсем старый, больной. На что им прожить, если я не пришлю им денег?