Мальчик из джунглей - Морпурго Майкл - Страница 35

– Это Уна, – пояснил я. – Просто Уна, бабушка. Ну… она так разговаривает.

– Боже всемогущий, до чего же я напугалась! Так вот, о чем я?.. Ах да, о том, что всё будет, как ты захочешь, Уилл. А знаешь, что я сделала перед отъездом? Я позвонила в нашу ближайшую школу и рассказала там о тебе. Тамошняя директриса – очень милая дама. Сказала, что ждёт с нетерпением, когда ты появишься. Они там все на седьмом небе от радости. И форма у них, кстати, симпатичная – пиджаки в полоску, чёрную и бордовую. Очень элегантно, правда, дедушка? Тебе понравится, Уилл. У тебя там уже полно друзей. Ты ведь на всю Англию прославился, подумать только. Да что там на всю Англию – на весь мир.

– Как это? – недоумённо спросил я. Я никак не мог взять в толк, о чём это она.

– Так о тебе все газеты писали, солнышко. И «Сан», и «Миррор», и даже «Таймс». И на первой полосе ты побывал, между прочим. Мы эти газетные вырезки храним, все до единой. Ты сенсация. Это же какая история: слон спас тебя от цунами и ты всё это время прожил в джунглях. Маленький Тарзан – вот как тебя прозвали. А завтра в аэропорту тебя будут ждать фотографы, целая толпа. Правда, здорово? Я хотела привезти их прямо сюда, чтобы они сфотографировали тебя со слонихой и орангутанами, но дедушка не велел. Сказал, тебе нужно время, чтобы обвыкнуться. Может, и не надо было его слушать. Но всё равно завтра в шесть у тебя пресс-конференция в аэропорту. Это посольство в Джакарте расстаралось. До чего он милый, этот посол, да, дедушка?

– Завтра? – переспросил я. – Мы улетаем уже завтра?

– Да, солнышко, нам уже пора домой. – Бабушка коснулась моих волос. – Волосы у тебя папины, цвет тот же. Может, чуточку посветлее, на солнце выгорели. И твой папа тоже их длинными носил – ну покороче, конечно, – пока в армию служить не пошёл. Там-то уж пришлось стричься коротко, да, дедушка? А он просто ненавидел стричься. В этом Ираке всё ещё война. Безумие какое-то. Молодые ребята гибнут, и, спрашивается, чего ради? – Бабушкин голос задрожал. – Они ведь все чьи-то сыновья. Или братья, мужья, дочери – все до одного. Ох, не обращайте внимания, – сказала она, утирая слёзы. – Так о чем это я?.. Ах да, твои волосы, Уилл. Когда приедем, обязательно подстрижём тебя перед школой.

– Зачем? – Мой вопрос прозвучал резко, гораздо резче, чем я хотел. – Не нужно мне стричься, бабушка.

Все тут же посмотрели на меня. Понятно, я огорчил бабушку. Весь остаток вечера я рта не раскрывал, чтобы не ляпнуть чего-нибудь неправильного.

Ночью я вышел на крыльцо – посидеть с Уной. Спать я всё равно не мог, да и не хотел. Я, наверное, всю ночь проговорил. Всё, что роилось у меня в голове, всё, что было на душе, – обо всём я рассказал Уне. Ни с кем я не мог вот так поговорить, а теперь уже и не смогу. Вот бы эта ночь никогда не заканчивалась, а утро не наставало. Но утро настало. И случилось это довольно быстро.

Мы торопливо позавтракали, но я так и не сумел проглотить ни кусочка. Уна всё стояла возле дома. И когда пришло время прощаться, я не мог отделаться от чувства, что бросаю её. Предаю. И мне хотелось только одного: чтобы прощание не затягивалось. Смотреть на Уну я был просто не в силах. Я просто закрыл глаза и обхватил её хобот.

– Оставайся тут, ладно, Уна? – прошептал я. – Не ходи со мной к причалу, а то я разревусь. Не хочу реветь.

С опушки джунглей за нами пристально наблюдал Большой. Я увидел его, когда открыл глаза.

Я оторвался от Уны и зашагал к причалу. Все работницы приюта провожали меня. Они выстроились вдоль берега; нянечки держали на руках маленьких орангутанов. Мани шла рядом, и Чарли тоже – малышка всю дорогу цепко держала меня за руку. Я хотел было остановиться и попрощаться с Бартом и Тонком, но не рискнул. Иначе бы точно разревелся. Но Тонк вылез вперёд и сграбастал мою руку. Его приёмная мама еле-еле уговорила его отцепиться.

Наверное, в тот самый миг, когда Тонк попытался на меня вскарабкаться, я и передумал. Ко мне подошла попрощаться доктор Джеральдина, и я встал на цыпочки и прошептал ей на ухо:

– Я слонёнок. Моё место здесь, рядом с Уной, с орангутанами и с вами. Я остаюсь. Я буду вашими глазами и ушами в джунглях.

А потом я повернулся к дедушке с бабушкой. По их лицам я прочёл: они обо всём догадались. Они знают, что я сейчас скажу и сделаю.

– Дедушка, бабушка, простите меня, пожалуйста. Но мой дом теперь здесь, – произнёс я.

Бабушка умоляюще протянула ко мне руки, но дедушка, обняв, удержал её.

– Оставайся, Уилл, – сказал он, хотя глаза его были полны грусти. – Если ты хочешь жить здесь, значит так тому и быть. Главное, будь счастлив. А если ты будешь счастлив, то и мы с бабушкой тоже.

Я развернулся и стремглав кинулся вверх по тропинке к дому доктора Джеральдины. Уна так и стояла там, не двинувшись с места. Завидев меня, она тут же опустилась на колени. Я мигом вскарабкался ей на шею, мы размашистым шагом пересекли лужайку, углубились в чащу и пустились бегом. В ветвях над нами кувыркался Большой. Всё вокруг ликовало и приветствовало нас – орангутана, слониху и мальчика из джунглей.

Лучше бы эта история никогда не случалась. Я желал этого всем своим существом. Но она случилась. И так уж вышло, что началась она со страшной трагедии, но обернулась самым радостным и уж точно самым важным событием всей моей жизни – а ведь мне минуло шестьдесят пять, и я кое-что повидал на своём веку. Сначала мы потеряли любимого сына, потом любимую невестку и думали, что потеряли Уилла тоже. Но чудом он выжил, и мы всё-таки нашли друг друга. Из горя родилась радость.

Но едва мы нашли его, как тут же снова утратили – и нам казалось, что теперь уже навсегда. Он скрылся в джунглях верхом на Уне, а у нас с его бабушкой так и не хватило духу с ним расстаться. Мы приняли решение – и, наверное, это было самое правильное решение в нашей жизни. Коротко говоря, мы на пару месяцев вернулись в Англию, в Девон, чтобы продать ферму. А потом мы приехали сюда и поселились в приюте с Джеральдиной и её сиротами-орангутанами. Нам хотелось быть как можно ближе к Уиллу.

Джеральдина твердила нам, что он вернётся: так оно и случилось. Он вернулся, и не один, а с новыми осиротевшими малышами, которых приют взял на попечение. Бабушка стала воспитателем – у неё уже трое приёмных детёнышей, и она учит их, как жить в джунглях, как быть диким зверем. Скоро у неё и четвёртый появится. Ей нравится, и получается у неё хорошо – на ферме она всегда ловко управлялась с оставшимися без мам ягнятами. А я погрузился в бумажные дела. Управляю тут всем, ищу средства для приюта – плечом к плечу с Джеральдиной. Приют стал нашим домом.

Уилл объявляется, когда ему что-то надо. Ему уже исполнилось пятнадцать, совсем не мальчик. Каждый раз, когда он приходит, он рассказывает нам ещё немного о своём спасении от цунами и о том, как ему жилось в джунглях с Уной. Есть такое, о чём ему не хочется говорить, – я это чувствую. О каких-то вещах ему, наверное, до сих пор больно вспоминать. Но раз за разом мы узнаём от него всё больше и больше.

Мысль о книге пришла в голову вовсе не Уиллу, а Джеральдине. Как-то раз после ужина мы все вместе болтали и играли в «Эрудит». Уилл сидел, привалившись к бабушкиному колену; Уна, как всегда, поглядывала на нас в окно.

– Я тут подумала, Уилл… – начала Джеральдина. – Мне кажется, твою историю стоит поведать миру. Написать книгу, чтобы все могли её прочесть. То, что с тобой случилось, Уилл, это ведь важно, о таком не грех рассказать людям. Потому что твоя история полна надежды и мужества. А нам ведь этого так не хватает. Кто-то должен написать о тебе. И это будет совершенно особенная книга, ведь история ещё не закончилась, она продолжается. И книга как бы станет частью этой истории, она повлияет на то, как дела пойдут дальше, на то, чем всё закончится.