Лезвие (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 29

Асама со мной не разговаривала. Она называла меня русской тварью, как и мою мать, и не признавала во мне члена семьи Нармузиновых. Каморку выделила мне. А на самом деле чулан какой-то. Там раньше муку держали и зерно. Дом у тетки был большой, похожий на особняк бабки покойной, и в нем ее два сына жили с невестками многочисленными и оравой детей. Мужа я ее не видела ни разу. Мне не позволяли есть с ними,выходить во двор или появляться в доме. Я нечистая и прокаженная. Должна жить, как неверные твари, в чулане. Где мне самое место. Я слышала, как Асама давала распоряжение обо мне своим двум младшим невесткам, видимо, думая, что я на чеченском не говорю. А я знала его, как родной. Бабка Зухра меня учила в свое время, только на чеченском со мной и разговаривала, хотя сама и была узбечкой. Дед ее в свое время получил в уплату долгов от ее родителей, а она умудрилась от всех соперниц избавиться и остаться единственной женой. Асаму, сестру дедову на двадцать лет младше его самого, выдали за троюродного брата, чтоб связь между семьей укрепить. К ней меня отец и отправил. А я ее только в детстве видела, когда они приезжали к нам со своим выводком. Я их всех поколачивала. Особенно сыновей ее жирных, неповоротливых, которые обзывались и за волосы меня таскали. Асама говорила, что я отродье дьявольское и меня надо сечь так, чтоб на мне каждый шрам напоминал о неповиновении. Бабка меня никогда не била. Я думала, что отец не позволял, а на самом деле Саид запретил. Я как-то слышала, как он ругался с матерью своей, когда та заперла меня в подвале. Он говорил, что не позволит бить ребенка. Единственного ребенка в нашей семье. И это было правдой. Сыновья Зухры так и не обзавелись наследниками. Эдакое проклятье Нармузиновых. Только я одна. Конечно, меня баловали. Но только не Асама, которая считала, что я вообще не член их семьи. Мне было наплевать. Лишь бы не трогал никто. Ухаживала за мной Заза, тихая женщина с очень живыми глазами. Молчаливая, с совершенно неслышной поступью. Она приносила отвары в глиняном кувшинчике, мазала мое тело, синяки, ссадины, и она же меня кормила и поила странным чаем, от которого у меня все плыло перед глазами. Не знаю, что там у нее были за отвары, но боль они снимали и раны от пряжки ремня заживали очень быстро, даже шрамов не осталось. Наверное, благодаря ее странным зельям меня тогда не сожрало полное отчаяние. Я не могла ни о чем думать, я находилась в состоянии наркотического дурмана, и боль физическая притуплялась от этого состояния.

Три недели я прожила у тетки, а потом за мной отец приехал.

Я когда звук подъезжающих машин услышала, то от страха в стену чулана вжалась. Меня буквально трясло от ужаса, а от звука его голоса захотелось заорать. Как оказалось, это он приказал меня в чулане держать и относиться как к отребью. Но, как и всегда, момент ярости у него прошел, и он приехал в прекраснейшем настроении, как я поняла, с подарками для тетки и ее детей и внуков. Когда Заза привела меня в дом к накрытому столу, он развел руки в стороны. Приглашая меня в свои объятия, а я метнула взгляд на нож, и мне непреодолимо захотелось всадить его ему в грудь и несколько раз прокрутить.

- Иди, поздоровайся с отцом, дочка. Не смотри волком. Сюда иди, я сказал.

Улыбка на его губах все еще играла. Но глаза оставались по-змеиному холодными. Такими же раскосыми, как у Зухры. Я медленно подошла и наклонилась, подставляя лоб для поцелуя. Он коснулся губами, а меня передернуло от отвращения.

- Выглядишь очень хорошо. И тебе к лицу такая одежда и смирение. Надеюсь, у тебя было время осознать свои ошибки и принять правильное решение, Александра. Только больше я так тебя звать не буду с сегодняшнего будешь носить свое настоящее мусульманское имя - Севда. Помнишь его?

Я вздрогнула, но промолчала. Пусть говорит, что хочет. Мне все равно. Имя я это ненавидела. Пробабку мою так звали. Я ее никогда не видела. Только на старых фотографиях пожелтевших у бабушки. Помню только, что глаза у нее были страшные, черные и цепко, даже со старой бумаги, в душу врезались взглядом едким. Мне казалось, что если меня так звать будут, то она у меня за спиной стоять начнет и сверлить этим взглядом прямо в затылок.

- А кого в мужья выбрали, племянник? Ты мне так и не сказал. Угощайся долмнаш, дорогой. Назира и Заза специально к твоему приезду готовили. Свежее все. Барана на рассвете зарезали.

Лучше б его самого кто-то на рассвете зарезал. Чтоб лица его не видеть и взгляда этого пристального, с презрением и ненавистью ко мне. Он их за улыбкой ехидной прячет, мстительной. Потому что по его все вышло. Как он хотел.

- За Исхана пойдет. Сына Фатимы и Айдамира Масхадовых.

- А-а-а. – усмехнулась уголком рта, - так и не нашли ему невесту, значит?

- Лексу, а-а-а... не-е-ет, Севду-у-у за живодера Ису отдадут. Он ей перья ощипает, как курице.

Асама подзатыльник старшему внуку дала, и тот уронил кусок лепешки на пол. Тут же подбежал тощий кот и утянул выпавшую из нее начинку.

- Как видишь, нашли. Я как раз приглашение привез, тетя. Уже и день свадьбы выбрали.

- Иншаллах*1 – сказала тетка и грозно посмотрела на среднего внука, который бросил коту кусок своей лепешки.

- Вначале в столице распишутся, а мах бар*2 здесь уже пройдет. На помощь твою надеюсь, Асама. Мать схоронили недавно, сама знаешь. Гостей много будет. Из столицы приедут. Партнеры мои из заграницы.

Сам с ней говорит и на меня смотрит, а мне кусок в рот не лезет. Лучше б я в том чулане сидела и похлебку Зазы хлебала, чем с ними за одним столом.

- Что молчишь, дочь? Где радость твоя и благодарность отцу?

- А чего мне радоваться? Я замуж идти не хотела.

- Встала и вон вышла. Я с тобой потом поговорю. За дверью меня жди.

Я даже не спорила. Тарелку отодвинула и вышла из гостиной.

- Нелюдимая она у тебя, своенравная. Сразу чужую кровь видно. Если б мне на воспитание отдал, а не Зухре, я б ее научила.

- Мать моя любила ее. Единственная внучка как-никак.

- Да, что-то ни Саид не торопится. Ни Бакит с Камраном покойные не порадовали. Как будто кто проклял семью нашу.

- Не говори ерунды. В проклятия пусть неверные верят. У Бакита свои проблемы имелись. А жена Камрана выносить не могла. Ну, а Саид… у него еще время есть. Я ему давно говорил жену себе еще одну взять.

- А что ты сам, Ахмед, не женишься никак? Сына б тебе, а то и нескольких.

- Пока не до этого мне. Ты лучше скажи, когда Шамиля сватать будешь и нашла ли невесту?

Отец вышел ко мне где-то через час. Все это время я стояла у стены и смотрела в одну точку, слушая их разговоры и чувствуя, как все еще болит сломанное ребро. Не будет свадьбы этой. Я лучше себе вены перережу. Пусть договаривается, пусть гостей созывает. Ахмед напротив меня остановился и голову мою за подбородок поднял.

- Ну что? Спесь еще не поутихла?

Я дернулась, уворачиваясь от его пальцев.

- Молчишь? Нет, значит, не поутихла. Ты, Лекса, лучше б думала, как угодить мне и мужу будущему, чтоб жизнь твоя в кошмар не превратилась.

- Ты меня за живодера душевнобольного отдаешь. Тебе плевать, что он сумасшедший.

- Это ты сумасшедшая! Ты! – заорал мне в лицо, и я зажмурилась. - Ты спуталась с врагом моим, ты меня вынудила на такие меры. Я к тебе по-хорошему относился. Я все твои капризы выполнял. Я гордился тобой. А теперь мне стыдно, что ты моя дочь.

- А мне уже давно стыдно, что ты мой отец… и не только стыдно, но и страшно.

Ударил по щеке. А я даже не моргнула.

- Вот и бойся, Лекса. Бойся. Не зря боишься. Только один неверный шаг сделаешь, и я покажу тебе, что значит живодер.

- Ты уже показал.

Он нервно ухмыльнулся.

- Еще покажу. Ты плохо рассмотрела. Собирайся иди. Домой поедешь.

*1 - Если на то есть воля Божья (Это молитвенное ритуальное высказывание, или междометное восклицание, которое арабы и жители других мусульманских стран используют в знак смирения перед волей Всевышнего. Обычно это высказывание мусульманин употребляет, говоря о своих планах или о событиях, которые должны произойти в будущем). Источник сайт «Ислам сегодня».