Город Змей - Шэн Даррен - Страница 47

Оторвав взгляд от умирающего парня, я оборачиваюсь, чтобы посмотреть, не нуждается ли в помощи мой отец: он уложил четвертого юнца и вернулся к третьему, чтобы забить ему в рот отрезанное мужское достоинство. Затем он делает несколько шагов в сторону, намереваясь помочь старику. Тот еще жив, но один его глаз выбит, а на груди и животе страшные раны.

— Я вам помогу, — кидаюсь к нему я, когда он пытается подняться на ноги.

— Эльза, — хрипит он, умоляюще глядя на меня.

— Мертва, — говорю я, поддерживая его за плечи и на глаз пытаясь определить тяжесть его ран.

Он повисает у меня на руках.

— Они хотели денег… — он всхлипывает, — я дал им денег. Но им… было недостаточно. Они вытащили нас наружу и…

— Попытайтесь успокоиться. Вы будете жить, но только если…

— Нет, — он задыхается, — зачем… ведь Эльза…

Я колеблюсь, но очень недолго.

— Вы уверены?

Он пристально смотрит мне в глаза, понимает мое намерение и спокойно улыбается. Я делаю все быстро и безболезненно, потом кладу его рядом с женой и закрываю ее тело обрывками одежды, которые нашел рядом.

— Трогательная сцена, — бормочет Вами.

Он стоит как раз позади меня.

— Я думал, что ты больше времени потратишь на свои забавы, — говорю я, вытирая руки о рубашку.

— Да, я жестокий мальчик. Возможно. Но не стоит жаловаться — ночь только началась, и найдется еще с кем разобраться. — Он переступает через мертвую пару и изучает мое лицо. — Ты убивал хладнокровно, Эл, мой мальчик. Хвалю.

— Я сделал то, что должен был сделать.

Он прочищает горло.

— Возможно, это бестактный вопрос, но могу я спросить, сколько народу ты пустил в расход за все эти годы? — спрашивает он.

— Я давно сбился со счета.

— Сто? Двести? А может, больше?

— Я не подсчитывал. Я убиваю, когда должен это сделать, но мне это не доставляет удовольствия.

Вами не может скрыть разочарования.

— Нет того прогресса, на который я надеялся, — бормочет он. — Ты живешь со смертью, но не любишь ее. Чтобы действительно стать похожим на меня, ты должен наслаждаться каждым убийством. Механически убивать недостаточно. Ты должен любить свое дело.

— Если бы так было, я бы реально стал тобой. Тогда бы я не думал ни о чем другом, кроме убийств, и причина, по которой я это делаю, не имела бы значения.

— Какая же это причина?

Я дотрагиваюсь до пальца, висящего у меня на шее:

— Помнишь некоего Билла Кейси?

— Полицейский, — задумчиво произносит мой отец. — Я вспоминал его иногда после того, как священники воскресили меня, но моя память после всех этих смертей и воскресений, к сожалению, не стала лучше.

— Когда вспомнишь, кто он такой, тогда узнаешь, почему мне пришлось превратиться в тебя.

С этими словами я направляюсь к ближайшему дому, чтобы продолжить путешествие по крышам, оставляя его размышлять над этой загадкой.

Мы рыщем по городу, вмешиваемся, защищаем и убиваем до самого рассвета субботы. Мы сводим наши разговоры до минимума, совещаясь, только когда приходится лишать кого-то жизни. Я чувствую, что Вами ломает голову, пытаясь вспомнить что-нибудь о Билле, но больше об этом не спрашивает. Точно не знаю, сколько человек мы убили — я разрешаю своей памяти не запоминать деталей, — но что-то между пятнадцатью и двадцатью. Все были виновны. Все честно заслужили свою участь.

Когда восходит солнце и город впервые успокаивается со времени начала беспорядков, Вами возвращает мне солнечные очки и парик и говорит, что ему лучше вернуться под землю.

— Виллаки не обрадуются тому, чем я занимался всю ночь, но им придется это пережить. Однако, если я буду отсутствовать слишком долго, они могут вернуть меня самым неприятным способом — взять и уничтожить.

— Они могут убить тебя даже на расстоянии?

— Увы.

— Каким образом?

— Если бы я знал, то не унижался бы так перед ними, — рычит он. — Но если мне удастся разведать источник их могущества, ты сразу это поймешь, потому что улицы будут завалены трупами этих белоглазых упырей.

— Как думаешь, что они предпримут после того, как я снова ответил им отказом?

Он пожимает плечами:

— Они устроили побоище в одной части города, пытаясь подчинить тебя. Может, теперь они подожгут то, что осталось.

— Эффект будет тот же.

— Это их дело, не мое. — Он протягивает мне руку. Сначала я не беру ее, но потом вспоминаю, что он сдержал свое слово ночью и его помощь оказалась неоценимой. — Наши тропинки скоро снова пересекутся, Эл, мой мальчик, — предсказывает он, когда я пожимаю ему руку.

— Я в этом не сомневаюсь.

— Может, снова поохотимся. Эта ночь была для меня таким наслаждением!

— Посмотрим, — бормочу я, выдергивая руку и отводя взгляд. — Ты помог мне, я ценю это, но пойми, я не такой, как ты. Я делаю это только потому, что…

Я поднимаю глаза и замолкаю. Рядом никого нет. Вами исчез. Вздохнув, я убираю свое оружие, смываю с рук кровь и отправляюсь домой, чтобы принять душ и выспаться, пока не наступило время снова убивать.

Меня будит телефонный звонок. Ворча, я беру трубку и узнаю голос Амы Ситувы.

— Я пыталась дозвониться тебе прошлой ночью, но твой телефон был выключен. Я очень волновалась. Я бы пошла тебя искать, но повсюду — полицейские.

— Со мной все в порядке. — Я зеваю и тру глаза.

— Где ты был?

— На улицах. Подавлял беспорядки.

— Скорее всего, эти волнения начали Змеи.

— Так оно и есть.

— Я боюсь, Эл. Если они могут делать такие вещи…

Я подхожу к раковине и открываю кран. Протягиваю руку за стаканом, потом вспоминаю о том, что вода отравлена, и выключаю ее.

— Ты слышала что-нибудь про воду? — спрашиваю я.

— Я слышала, как один репортер сказал, что можно пить воду из-под крана рано утром, хотя чиновники из мэрии предупредили, что пить ее нельзя вообще. — Она замолкает, потом спрашивает: — Что, всё действительно так скверно, как пишут в газетах и кричат по радио?

— Да. — Я меняю тему: — Как тебе живется у Кафрана?

— Замечательно. Мы превосходно ладим. Я не забыла навыков работы официанткой. Вчера работала весь вечер и успевала улизнуть, чтобы позвонить тебе.

— Не надо обо мне беспокоиться. Я в состоянии позаботиться о себе сам.

— Ничего не могу с собой поделать. Может, зайти к тебе?

Я отговариваю Аму от подобной мысли и обещаю поддерживать с ней связь. Когда она наконец отпускает меня, я снова ложусь в постель и немедленно погружаюсь в сон.

Волнения продолжаются весь уик-энд. Чтобы овладеть улицами, банды разрушают дороги и возводят на них баррикады, парализуя движение. Они ставят западни и делают засады на отбившихся от отрядов солдат и полицейских. Захватывают здания, грабят и поджигают. Стычки вспыхивают ежечасно. Отравленная вода вносит свою лепту, но на этой стадии большинству людей уже не нужно никаких дополнительных раздражителей, чтобы их кровь закипела. Их дома разрушены, родные и друзья ранены или убиты. Их переполняют ненависть и жажда мести. Правда, некоторые подумывают о том, чтобы бросить все и бежать отсюда, но большинство жителей готовы кинуться в бой, оскалив зубы, одержимые желанием воздать по заслугам упырям, посмевшим разрушить их жизнь.

Я без отдыха помогаю тем, кто нуждается в этом, — устраиваю беженцев, стремящихся перебраться в безопасное место, нейтрализую грабителей и убиваю тех, кто творит зло.

Я настроил свой ТВ на местные новостные станции и не выключаю их, когда я дома, чтобы быть в курсе всех событий. Поздно утром в воскресенье, когда я завтракаю, в ящике появляется Стюарт Джордан, самый одиозный из действующих комиссаров полиции. На лице у него суровое, но стоическое выражение, которое я вижу с тех пор, как начались беспорядки. Он обещает скоро положить конец волнениям, а также сообщает, что хочет привлечь больше солдат. Если мятежники не прекратят свои выступления, он клянется уничтожить их и сровнять с землей. Репортер спрашивает, не боится ли он покалечить невиновных. Комиссар рявкает: