Семь горных воронов - Алхимова Ванда - Страница 48

Лорелея аккуратно ступала по тропинке. Было ни светло, ни темно. Она оглядывалась на Гордого, который слепо шел за ней, закрываясь рукой от снега. Однажды, обернувшись, она увидела, что на его запорошенной снегом бороде алеет кровь. Не обращая внимания на вопящего ворона, она остановилась и подтянула по веревке Гордого к себе. Взяла за плечи и заглянула ему в лицо.

— Что? — поморщился Гордый. Видно было, что ему очень плохо. — Иди вперед.

Лорелея встряхнула его.

— Надо переждать снегопад. Ты должен отдохнуть.

— Если я лягу, уже не встану, — горько рассмеялся Гордый. — За ночь замерзну и останусь тут. Дорогу через перевал заметет, и мы не пройдем. Нет. Надо идти дальше, пока есть шанс.

Ворон каркнул Лорелее в самое ухо, раздраженно, торопя, и она сдалась. Пошла вперед, выше, чувствуя, что тащит Гордого за собой.

Снег сыпал не густо, но упорно. Почувствовав, что веревка натянулась, Лорелея дернула ее назад, потом обернулась и бросилась к упавшему Гордому. Тот лежал на боку, тяжело дыша.

— Надо идти, — повторил он, не открывая глаз.

Подставив плечо, Лорелея помогла ему встать. Гордый почти повис на ней. Выбиваясь из сил и обливаясь потом, она тащила его на себе. Снег заполнил все, и Лорелея уже не понимала, куда и зачем идет. Только крики ворона заставляли ее смутно угадывать дорогу и избегать обрывов.

Лорелея даже не поняла, когда дорога пошла вниз. Не рассчитала и рухнула в снег вместе с Гордым. Лицо пронзили ледяные крошечные иголки. Она стерла снег и взглянула на мужчину. Тот лежал на спине и смотрел синими глазами в скрытое тучами небо. На черные ресницы садились пушистые маленькие снежинки.

— Я не дойду, — сказал Гордый и улыбнулся испачканным кровью ртом.

— Дойдешь, — упрямо ответила Лорелея. — Должен.

— Не могу, — шепнул Гордый, все так же глядя в небо.

— Я сказала, что мы дойдем, и мы дойдем, — зло заявила Лорелея, которой впервые в жизни захотелось заплакать. От бессилия. И еще — ударить его. И еще…

Гордый закрыл глаза. Снег мягко шуршал вокруг. Снежинки таяли на губах Гордого — на его четко очерченных, изящных губах. Налипали белым пухом на ресницы.

Лорелее казалось, что все окружающее — нереально. Странный сон, в котором она сидит среди снега рядом с таким красивым мужчиной, каких не бывает на свете, таким, каких она никогда не видела. А над головой разрывается криком ворон. Гонит их куда-то из этой волшебной белой сказки.

Захваченная чудесным чувством, она медленно подалась вперед, наклонилась и поцеловала Гордого в губы. Осторожно и легко, едва прикоснувшись. Губы его были теплыми, мягкими, чуть кололась отросшая густая щетина.

— А? Что?

Гордый открыл глаза, и Лорелея отшатнулась, внезапно проснувшись.

— Вставай. — Она схватила его за плечи, грубо встряхнула. — Надо идти. Мы дойдем, я знаю. Потому что надо либо не ввязываться в драку, но уж если ввязался — стоять до конца. Тогда победишь.

Мужчина постарался встать, и ему это удалось. Он снова навалился на нее, и они пошли дальше, вслед за вороном, которого норовил унести поднявшийся ветер.

— Может, все-таки остановимся? — крикнула изнемогавшая Лорелея на ухо Гордому.

— Нет, — крикнул тот в ответ. — Это горы моей матери. Они такие же безжалостные, как она. Я знаю эти горы и знаю свою мать. Если остановимся, умрем! Видишь, как торопится ворон? Это она послала за нами ворона, она! И если мы остановимся и умрем, она превратит нас в таких же воронов! Нельзя останавливаться!

Лорелея поняла, что Гордый заговаривается, и ее обожгло ужасом. Она стиснула зубы и потащила его вперед, надеясь, что рано или поздно этот путь закончится. Дорога стала более пологой, снег уже не был таким глубоким, но силы почти кончились. Рука Гордого соскальзывала с ее плеча, Лорелея надрывалась, пыталась закинуть его повыше, но снег, равнодушные серые тучи, прекрасные, но враждебные горы… Все вокруг было против нее.

Еще несколько раз она падала в снег. Вставала, поднимала Гордого, волокла вперед. В ушах шумело, глаза слепли, крики ворона смешались в голове с гулом крови. Руки перестали чувствовать холод.

В очередной раз упав, Лорелея поняла, что встать уже не может. Но чей-то голос, такой сладкий, что от него все сжималось внутри, в ее голове говорил, что надо идти. И она поползла вперед, утыкаясь лицом в снег. Ползла, стонала, сама не слыша, шла на четвереньках, вставала, потом падала и снова ползла… И так до тех пор, пока не осталась лежать, уткнувшись лицом в мягкий снег. Стало хорошо, холод вдруг обжег, а потом отступил.

А затем пришли звуки — резкие, пронзительные, грубые.

«Лай, — поняла вдруг Лорелея. — Это лает собака».

Она услышала, как большой пес дышит ей в ухо, обнюхивая. Потом он снова громко залаял, и раздались человеческие голоса. Ее перевернули сильные руки, бородатые хмурые лица склонились над ней. Последним усилием воли Лорелея заставила себя сказать:

— Он там, он остался там!

Она снова увидела снег, сыпавшийся с неба, черные перья ворона, а потом это все отодвинулось куда-то и исчезло.

Миледи Воронов не спала вторую ночь. Она поднималась на самую высокую башню, выходила на открытую площадку, и ветер с размаха ударял ей в лицо. Миледи закрывала глаза и слушала ветер. Он рассказывал ей о том, что на горы идет беда: серые, обтрепанные крылья войны несли сюда смерть, кровь и чужих людей. Тонкий рот миледи гневно сжимался.

В ветре слышался лай собак, гул ревущего пламени, а еще миледи слышала тихий, но равномерный стук: то бились сердца ее шестерых сыновей. И миледи знала, чувствовала, что все они живы, а некоторые идут к ней, домой, в горы.

Шесть воронов разлетелись во все концы света, и теперь двое из них вернулись, принеся хорошие вести.

Но миледи все равно чутко вслушивалась в ночь, стараясь сквозь волну войны и стук шести сердец расслышать биение еще одного сердца — того, что билось ради нее и в такт ее собственному. Она не слышала его, но чувствовала острей и ярче, чем войну или сыновей. Где-то там, среди мрака, гор, снегов и скал, думал о ней Ройле, сын лесоруба, служивший ей взамен убитого тролля.

Проведя на башне ночь, миледи на рассвете спускалась к себе и подолгу смотрела в огонь. Она старалась не вмешиваться в военные планы, которые строили ее лорды, понимая, что мужчины разбираются в военном деле гораздо лучше, чем она сама, но в то же время тоже готовилась к встрече с войском Брюса.

Миледи не была глупой и самоуверенной женщиной, которая верит в победу вопреки всему, слепо полагаясь на торжество правды при помощи высших сил. Наоборот, она прекрасно представляла себе весь масштаб опасности и тем действеннее собиралась принять участие в решающей схватке.

Она открыла все оружейные замка и велела лордам раздать оружие своим ополченцам, которым его не хватало. Взяла на себя все расходы по снабжению войска провизией и теплой одеждой. У нее не было и минуты свободной. Лицо миледи похудело, а перстни свободно болтались на тонких пальцах.

Теперь разведчики, посланные в Тамврот, уже приносили верные вести о том, что Брес готовит войско к походу и что двинется он на Серые горы.

Как-то днем, когда миледи с Каэрвеном подсчитывали, сколько денег надо заплатить мелким землевладельцам за дополнительное зерно, снаружи послышался шум и взволнованные голоса. Миледи оставила Каэрвена думать над новыми кладовыми и вышла в коридор.

В это время с другой стороны в коридор входил ее второй сын, несший прижимавшуюся к его плечу маленькую девочку со светлыми кудрями. Девочка терла глаза пухлыми кулачками и хныкала.

— Мой сердечный привет миледи, — поклонился Мудрый Ворон, и полы его дорожного плаща взметнулись, открывая забрызганную грязью одежду.

— Вот как?..

Миледи вглядывалась в лицо сына. Набежавшие слуги и лорды таращились на Ворона и переговаривались.

— Я был в Тамвроте, когда Брес занял город, — ответил Ворон сразу и матери, и всем присутствующим. — Почти на моих глазах убили королеву и жену лорда Хранителя Большой Королевской Печати. Это принцесса Финела, младшая дочь короля Эннобара. И, возможно, уже единственная. Я привез ее сюда, потому что мне некуда ее девать, а у тебя уже есть тут один младенец.