Миллион с Канатной - Лобусова Ирина - Страница 7

— Ты мне зубы не заговаривай, старый хрыч! — Первый, командир, даже не подумав снизить резкость тона, больно ткнул наганом в плечо старика. — Я тебя живо в чувство приведу, сволочь буржуйская! Куда ехать, ну? В дом этот барачный? На Канатной?

Старик замолчал, обернулся, посмотрел обидчику прямо в лицо, и в выцветших его, почти бесцветных глазах вдруг на какое-то мгновение загорелось яркое выражение гордости, достоинства и какой-то отчаянной доблести. Это был потрясающий взгляд человека, вдруг осознавшего свою мужскую природу, несокрушимую в любом возрасте.

Но так длилось недолго. Доблесть быстро погасла, раздавленная временем и страхом. А глаза его вдруг снова стали бесцветными, и голова мелко затряслась под грузом лет, уничтожающих человеческое достоинство.

— Ты в меня пукалкой своей не тыкай, — тем не менее ясным голосом сказал старик, — и без тебя пуганый. Сказано: спускаться вниз по Канатной к Карантинному молу. А будешь фыркать да дырочек понаделывать, кто тебе за место расскажет? Так что ты мне за зубы-то не скворчи, и без так швицеров по углам хватаем!

— Не собачься с ним, — второй пассажир поерзал на неудобном сиденье, поднял воротник кожанки и хохотнул примирительно: — Одесситы — они с характером. К ним подход нужен.

Первый фыркнул, процедил сквозь зубы грязное ругательство. Некоторое время был слышен лишь рев ветра.

— Звук слышите? — не оборачиваясь, произнес извозчик. — Так шо то море кипит. Это совсем рядом. Туда не поеду, как ни золотите. Назад уж подниматься ни за как не получится.

— Ты до обрыва остановись, — засуетился старик в шляпе, — за Барятинским переулком. Там обрыв будет за то место, так ниже и не нужно.

— А что, старик, ты про завод говорил? Или про заводы? — В голосе второго пассажира зазвучали веселые нотки: его явно обрадовало близкое окончание этой неприятной поездки.

— Так известно... Заводы — это где канаты делали, — оживился старик в шляпе, — в честь заводов и назвали улицу Канатной. А вы шо думали? Крупное производство было! — прищелкнул он языком. — Канаты на корабли низом здесь грузили да по морям отправляли.

— Вижу, застал ты веселые времена! — хмыкнул первый.

— А то как застал! — охотно согласился старик. — Столько лет чиновником по особым поручениям при градоначальстве... За все не упомнишь. Богатые люди здесь жили. Земля какая, смекаете? Крепость, возле моря! Хорошо здесь, — мечтательно вздохнул он.

— Особенно в шторм! — не удержавшись, фырк­нул второй пассажир.

— А шторм — это как за сердце у моря, когда у него приступ. Море — оно живое. К себе подход любит, — глубокомысленно сказал старик. — Все, кто впитал его в себя с молоком матери, за то знает. Море для одесситов — оно как кровь в венах. Вам не понять. Понаехали тут хозяйничать с пушками да с бомбами. А невдомек вам, что ничего вы здесь ни за что не поймете! И вот шторм вам главное за то доказательство.

В голосе его послышалось плохо скрываемое удовлетворение — он был рад тому, что, несмотря на свой страх, сумел так сказать.

Спутники почему-то промолчали.

— Барятинский переулок, приехали, — произнес извозчик, осаживая лошаденку. Копыта ее подогнулись, разъехались, и казалось — еще немного, и старая лошадь завалится безнадежно набок. Но, удержавшись, она все же осталась стоять.

— Здесь? — оживился второй, и даже первый пассажир убрал от старика руку с наганом, подозрительно вглядываясь в окружавшую их темноту.

— Переулок проедь. К молу. За ним будет, — сказал старик в шляпе.

— Не поеду! — вдруг громко возмутился извозчик. — Там к морю обрыв! А в темени такой не зги не видать! Как шею свернем — кто за то платить будет? За то не договаривались! Переулок проеду, а там хоть вылазьте, хоть не вылазьте!

— Клячу твою, что ли, пристрелить? — с какой-то мрачной, но очень убедительной издевкой спросил первый пассажир. Этого было достаточно, чтобы всю храбрость с извозчика как рукой сняло. Тяжело вздохнув, он натянул вожжи, и лошаденка уныло поплелась вперед, дрожа всем своим старым, уставшим телом.

— Здесь стой! — наконец твердо скомандовал старик в шляпе. — Выходить здесь. Разворачивайся!

Извозчика не надо было упрашивать дважды, и очень скоро он вместе со своей клячей растворился в дождливой темноте, став в памяти ездоков маревом — одним из обрывистых воспоминаний, которых и без того им хватало в это страшное смутное время.

Дом стоял на обрыве, над Карантинным молом, на крутой известняковой скале. Это был последний дом по переулку. Внизу бушевало море. Здесь шум достигал такой силы, что нельзя было расслышать ни слова.

Из мешочка, висевшего на его тонкой шее, старик в шляпе достал бронзовый ключ, крепко сжал его в руке и повел всех к покосившейся старой двери, такой низкой, что она почти вросла в землю.

— Здесь, похоже, много лет никто не живет, — побормотал первый пассажир пролетки, шагая уверенно — он держа перед собой наган. Вооруженный, он чувствовал себя почти спокойно.

Старик начал возиться с замком. Справившись с ним достаточно быстро, завел всех внутрь. В низком полуподвальном помещении стояла страшная сырость и приторно воняло морскими водорослями. Казалось, этот тяжелый, неприятный запах пропитал все вокруг.

Нашарив рукой на стене полку, а на ней коробок, старик чиркнул спичкой. Через время загорелся огарок свечи, освещая поросшие мхом стены, на которых были развешаны рваные рыбачьи снасти.

— Это что, подвал? — Человек с наганом с подозрением осматривал заброшенное помещение, переступая с ноги на ногу на шатком полу.

— Караулка здесь была, — ответил старик, — давно очень. Когда еще крепость...

— И отсюда есть ход в катакомбы? Прямо из дома? — Второй человек морщился, было видно, что он никак не может привыкнуть к специфическому морскому запаху. — Как такое может быть?

— Весь центр Одессы стоит на катакомбах, — с гордостью произнес старик, — а здесь под скалой были известняковые разработки. Известняк добывали. Здесь целая сеть подземных ходов.

— Ты уверен, что это то самое место, о котором говорил Японец? — Первый шагнул вперед, для убедительности подняв наган.

— Оно самое, — кивнул старик, не обращая внимания на это, — другого места и быть не может.

— Хорошо. Допустим, ты нас привел, — кивнул второй, — даже предположим, что ты не врешь. Где карта?

— Да какая карта, господа хорошие! — Старик картинно развел руками. — Кто ее делать бы за стал? Мишка Япончик? Так одесские бандиты все ж неграмотные. У них в другом грамота. В университетах не обучались. А место — так оно самое за то. Незачем мне на старости лет гембель брехни себе за голову брать, как последний портовый швицер!

— Хорошо, — второй нетерпеливо кивнул, — веди. И помни: если что не так, живым ты отсюда не выйдешь.

Скорчив комичную гримасу, просто невероятную на старом и уставшем лице, старик довольно живо подошел к противоположной стене, приподнял снасти и стал быстро перебирать пальцами, что-то тихо шепча себе под нос.

— Не нравится мне все это, — второй наклонился к первому, — ловушка здесь какая-то. Уйти бы отсюда, пока не поздно.

— И доложить Соколовской, что мы не выполнили такое важное задание? — В голосе первого зазвучал металл.

— Город со дня на день будет оставлен, сейчас это не так уж и важно! — пожал плечами второй.

— Вот именно поэтому мы и должны убедиться, — раздраженно сказал первый, — и мы никуда отсюда не уйдем, пока не проверим все сами.

— Как хочешь. Но я не верю, что этот старик лично знал Мишку Япончика. Он мошенник. Старый плут. В Одессе таких полно, — теперь и в голосе второго зазвучало раздражение, и он не собирался его скрывать.

— Тем хуже для него, — мрачно и хладнокровно произнес первый.

Старик тем временем все водил руками по стене, не слыша ни слова из разговора, который непосредственно касался его.

— Слышь, отец, — второй выступил вперед, — а ты когда с Японцем-то познакомился?

— Так известно когда, — старик почему-то отвел глаза в сторону, — как Мишка еврейские погромы остановил. Мой внук в его банде был.