Подземелье призраков Аккермана - Лобусова Ирина - Страница 38

— Зачем же им цыгане? — улыбнулась Таня словам старика.

— Так известно зачем. Все цыгане связаны с нечистой силой. Вот и утащили их свои.

Таня вдруг почувствовала, что все эти поверия о призраках не просто слова простых, безграмотных людей, а за всеми рассказами кроется что-то очень нехорошее, настолько нехорошее, что в окружающем воздухе прямо пахнет бедой. И беда эта осязаемая, реальная, не имеющая ничего общего с мифической нечистой силой. Только вот откуда она исходит, Таня пока не могла понять.

Увидев, что приезжая барышня замолчала и глубоко погрузилась в свои мысли, старик подтолкнул коровенок, и снова они поплелись вперед, по заросшему бурьяном полю, на котором ничего не росло. Унылый перезвон колокольчика все звучал и звучал вдали, переливаясь тонкой, пульсирующей нотой печали, не скоро растворившейся в воздухе.

Таня медленно пошла по полю в обратную сторону — вниз, к лиману. Острый запах гниющей рыбы чувствовался с вершины холма. Заглядывая вниз, Таня ухватилась за ветку какого-то куста. Ноги сами заскользили по склону, и она чуть не упала.

Там, внизу, вовсю бурлила жизнь — странная для такого малолюдного и тихого места. К старым, почерневшим от времени сваям были привязаны рыбацкие лодки, маленькие, тяжело груженные баркасы. Хриплыми голосами перекрикивались рыбаки. Шум и гомон был похож почти на одесский — Таня без труда различала говорливых, громких уроженцев украинского юга, а также одесские словечки, странно звучащие здесь. Впрочем, Таня вскоре поняла, что все объясняется достаточно просто. Близкое расстояние было причиной того, что артели рыбаков постоянно курсировали в двух направлениях: от Черного моря к лиману и назад, вдоль всей местности, меняя свое расположение в зависимости от конкуренции и заработка. А потому одесские рыбаки тоже работали в Днестровском лимане, особенно, когда был навал рыбы.

Было интересно наблюдать за незнакомым, пестрым миром. На досках пристани сваливали корзины и бочки с рыбой. Отбросы же — гниющие, протухшие — лежали кучей тут же, рядом с пристанью, прямо на земле. И вонь эта смешивалась с запахом полных фруктов садов, которые были разбиты на холмах.

Из-за туч выглянуло солнце, осветив яркий хаос этого пестрого мира. Рыбья чешуя ярко блестела на солнце. Вдоль пристани бродили псы, жирные коты, не церемонясь, рылись в грудах рыбьих отбросов. И те, и другие были так избалованы большим количеством еды, что не обращали друг на друга никакого внимания.

В небольшой пузатый баркас грузили обильный рыбный улов и какие-то просмоленные бочки, крышки которых так же были прочно просмолены. Рыбу несли в плетеных корзинах и ставили прямо на палубе баркаса. За погрузкой наблюдал молодой рыбак в ярко-красном платке, повязанным по-пиратски на голове. Он был голый до пояса, в коротких, покрытых грязными пятнами холщовых штанах. Капли пота блестели на бронзовой коже, под которой вздувались стальные мускулы. Босые ноги рыбака тонули в груде рыбьих отбросов, которые разрывали два полосатых кота, но он не обращал на них никакого внимания.

Таня залюбовалась живописной картиной. Ярко-голубая вода лимана, блестящая на солнце, как огромное зеркало, лодки, живописно вставленные в голубое стекло воды, бронзовое тело рыбака, красный платок на его голове, серебристая чешуя бьющихся в плетеных корзинах рыб, два полосатых кота, рвущих когтями рыбьи потроха, коричневые от солнца голые спины других рыбаков, тащивших к баркасу корзины, — казалось, все это только что сошло с яркого полотна, с одной из тех красивых картин, которые Таня когда-то давно видела в Одессе, в музее. И над всем этим возвышались желтые стены крепости, четко выделяясь в жарких лучах ослепительного полуденного солнца.

Нависающая над лиманом, она придавала всему неповторимый аромат старины, приятной на вкус, как драгоценное, давнее вино, и совсем не вызывала холодного чувства тревоги.

— Румынам еду везут, — хриплый голос, раздавшийся за спиной, заставил Таню вздрогнуть от не­ожиданности. Едва не потеряв равновесие, она снова вцепилась в ветку куста, но ноги все-таки скользнули пару раз в жирной, крохкой, благодатной земле обильного одесского юга.

Тощая старуха в повозке, которой правила сама, остановилась на дороге. Была она совсем древней, не меньше восьмидесяти. Глубокие морщины покрывали коричневое, похожее на печеное яблоко лицо. Но зоркие глаза хоть и выцвели от времени, смотрели пристально, по-молодому, изучая лицо Тани. Воспользовавшись передышкой, старуха бросила поводья в телегу. Тощая лошаденка понуро опустила голову. Над старой спиной лошади, такой старой, что от возраста с нее клочками сползала шкура, роились мухи и слепни.

Старуха с интересом смотрела на приезжую из города, явно остановившись специально, чтобы с нею поговорить. Таня понимала, что в этих малолюдных краях, где каждый житель наперечет, она вызывает огромный интерес у всех местных. Пользуясь этим, Таня собиралась извлечь для себя немалую пользу. Ведь именно ради информации она и приехала сюда, пытаясь отыскать затерянные следы, имеющие прямое отношение и к настоящему, и к глубокому прошлому.

Появление старухи застало Таню врасплох. Слишком уж она была поглощена наблюдением за рыбаками, к которым направлялась ради своих целей.

— Румынам... еду? — машинально повторила Таня, поворачиваясь к старухе.

— В крепость, — уточнила старуха, с интересом рассматривая Танино платье, — всегда возят, каждый день... В одно и то же время.

— Румыны, наверное, платят им хорошо, — улыбнулась Таня, стараясь вызвать старуху на разговор, и это ей удалось.

— Какое там! — махнула рукой та, усаживаясь поудобнее и явно собираясь побеседовать с приезжей. — Под ружьями возят! Что румыны, что красные — один черт! Простому человеку беда от этих всех... Навалились на наши головы! А тут еще атаманы повадились, в степях. Говорят, и до сюдой доберутся воевать. А здесь и так мы еле живые от голода. Даже рыбу нельзя спокойно продать. Выживают кто как может, — и, поймав заинтересованный взгляд Тани, пояснила: — Мой сын там, среди этих рыбаков. В артели работает. Концы с концами еле-еле сводит. А дома дети малые. Трое ртов. Вот и мне приходится торговать. Мед везу до Измаила. Некогда помирать. Не берет Господь Бог. Прогневался на нашу землю.

— Здесь одна рыбачья артель? — спросила Таня, тут же ухватившись за соломинку.

— Одна, — кивнула старуха, — мужиков мало осталось. Кто на фронт побег, кто в Одессу на заработки подался, кто к румынам перебег, через Дунай. А рыбаков совсем мало осталось. Когда рыбы много, из других артелей приезжают на подмогу, из городков разных.

— Вы, стало быть, знаете всех рыбаков? — спросила Таня, радуясь своей удаче.

— Да всех поголовно! Уж сколько годков... — вздохнула старуха, — как не знать, когда за сына сердце болит... Еле концы сводит...

— Я тут ищу кое-кого, — доверительно сказала Таня, — может, поможете найти?

— Да если знаю — помогу с радостью, — кивнула старуха, — хорошему человеку как не помочь? Ты, поди, с самой Одессы к Матрене приехала за сна­добьем!

— За снадобьем? — от неожиданности моргнула Таня.

— Да ты не стыдись! Матрену в наших краях любят. Сильная она знахарка, хоть и от нечистого ее сила, — сказала старуха с каким-то странным выражением. — Молодые, красивые дамочки из самой Одессы до Матрены ездят. То зелье приворотное достать, то травы, шоб ребеночка вытравить или старого мужа потравить, а то и за красотой ездят — травки, мази всякие. Или еще за такой травкой, шоб ребеночек был. Так что ты не стыдись. Знаю, зачем ты к Матрене приехала.

— Точно, за приворотным зельем! — хохотнула Таня.

— Уж тебе-то оно ни к чему! — убежденно сказала старуха. — Красивая ты. Кого угодно и сама приворожить можешь.

— Да я пошутила, — пожала плечами Таня.

— Вижу я, как шутишь... Аж глаза светятся! Так кого ты найти хотела? — заинтересовалась старуха.

— Я сына Седого ищу, — сказала Таня, — знаете, Седой? Из Одессы!

— Матерь Божья! — Лицо старухи на глазах переменилось, и быстро-быстро, словно по-настоящему отмахиваясь от чертей, она принялась креститься так энергично, что рукава ее белой рубахи как крылья летали в воздухе. — Матерь Божья! Святые угодники! Да и не говори никому! Ох, заставила меня заговорить с тобой нелегкая, бес наверняка попутал!