Грубое совершенство (СИ) - Виноградова Александра - Страница 9

- Знакомо? Вот и почувствуй каково это, козел! Ха, прости, что в десять раз больнее, - кинув на маму сожалеющий взгляд, я выбежал. Наверняка оставил у других массу "положительных" впечатлений о себе.

Уже не мог сдерживаться. Слезы было единственным спасением на данный момент. Любой, поплакав, успокоится, верно?

Грязный парень-замухрышка бегает в дорогом классическом костюме с уложенными волосами и в слезах. Просто идеально, черт подери. И так я шел очень долго. Мало того, боль была не только из-за грубых действий и оскорблений приемного отца, но еще и в голове не доставало самого главного - воспоминаний о детстве. Я знаю, что должен вспомнить что-то очень важное.

К вечеру оказался в незнакомо грязном и бедном, с первого взгляда, районе. Кругом бомжи, с аппетитом осматривающие мой костюм. От этого мне стало даже хуже.

В голове смешались все неприятные моменты, которые произошли после смерти родного брата-близнеца. Все выжидало, хотело вырваться наружу, и я громко вскрикнул. В следующие секунды надвигалась самая настоящая буря эмоций. Я просто хотел биться головой об стенку, застрелиться, попросить кого-нибудь пырнуть меня ножом, но я лишь ревел. Ревел, как девчонка.

Костюм становился грязнее и грязнее от дождя и пыли, что металась вокруг. Внезапно на мое плечо надавила тяжелая мужская рука, украшенная чем-то вроде копоти и татуировками. Все это неожиданное действие заставило со страхом сглотнуть.

- Ты чего, пацан? Что-то случилось? - меня окружила масса накаченных мужчин, бросающих хладнокровные взгляды в мою сторону. Казалось, они и вовсе не бомжи, как другие. Кожаные черные  куртки, джинсы тех же цветов, приличные ботинки - все это выдавало то, что они воры. Я молчал, намекая, чтобы у меня забрали все, что им нужно, ведь мне уже плевать.

- Разве мужики плачут? Надо это исправить, браток. Как тебя зовут то?

Семеро, что окружали, не сделали и шага ко мне. Все их действия - осмотр новой добычи.

Продолжаю молчать, уже надеясь, что они от меня отстанут.

- Ну, раз не хочешь говорить имя, тогда будешь...

- Кейн...

- Чего сказал, браток?

- Меня зовут Кейн Уинтер...

Свобода. Или заточение?

Яркое весеннее солнце раздражающе слепило глаза, отчего мне пришлось опустить солнечные очки со лба на переносицу и вновь задуматься...

Наступило мое совершеннолетие... Плакать или радоваться? Детдом стал мне миром, где я потеряла все свои стальные нервы, которые таковыми никогда и не были. Также она стала частичкой меня, ведь я здесь жила, училась и набиралась какого-то опыта. Здесь мои друзья, которые не давали в обиду, делились секретами и переживаниями. Это место заменило мне безбашенное детство, полное искренней радости. Всем нам.

Бабушка приехала за мной из неизвестного мне Далласа, который я видела лишь на парочке фотографии. По рассказам, это небольшой, но довольно прогрессирующий город. Меня отрывают от этого мира, забирают в абсолютно иной.

Прощай, Англия, привет, Америка.

Мисс Дриф года никогда не щадили, именно поэтому она стоит передо мной, чуть дрожа и кашляя. Я же сжимала свою старую сумку, которая была полна маленьких, еле уловимых дырочек.

Воздух был наполнен ароматом печали. Как же это... получается горько и солено? Пресно? Именно так, ведь мы прощались друг с другом. Несколько ребят в открытую хныкали, но все оставшиеся двадцать были только рады, что я покидаю это место, уходя во взрослую жизнь.

- Я... благодарна каждому, с кем столкнула меня эта жизнь, - с трудом проглотила огромный ком в горле. - Одним за помощь, - я широко улыбнулась Двейну, с которым имею год разницы и настоящий дружеский опыт. Двумя словами, мы помирились. - Другим за пример, - седина на ее голове, серый хмурый взгляд, и все те же отталкивающие духи были уже такими родными и приевшимися, - за уроки и наставления, мисс Дриф, - она кивнула мне, приподняв уголок рта. - И еще одним за то, - взглянула на бабушку, с трудом держа в себе горячие слезы счастья, - что они просто есть.

Бабушка равнодушно кивнула. Я мало ее знаю, но одновременно кажется, что наше общение приняло на себя целую вечность.

Свобода, подаренная мне этим мартовским днем, настоящий гостинец судьбы, которая чаще всего преподносила мне лишь страдания, обмотанные неистово широкой черной полосой.

Впереди ждет самое лучшее.

Только верь.

Постепенно приближаясь к заветной машине спиной вперед, я пыталась запомнить черты этого детдома, каждый кирпичик и камушек. Каждый сантиметр, который пропах воспоминаниями за долгих семнадцать с лишним лет. Принялась запоминать внешность согруппников - от цвета глаз вплоть до длины волос на голове. Еще за день до моего прощания, лежа на кушетках, мы дали друг другу обещания о том, что в будущем все вместе встретимся.

Как же я надеюсь на это...

За чугунными воротами слышались радостные вздохи и искренние: "Пока,Ада Форстерс!" До сих пор не верю, что это происходит со мной.

- Давайте я вам помогу! - крикнула бабушке, которая похоже не умела открывать двери автомобилей.

- Подожди-ка, внучка, - и снова этот равнодушный взгляд, сопровождающийся теплым захватом моего запястья. - Почему "вам"?

- Я... я просто... я же вас очень мало знаю, и ...

- И пока не видишь родство между нами? - она усмехнулась.

- Да..

- Детка, язык может нести бред сколько угодно, но глаза никогда не соврут, - ухмылка перерастала в мудрую и радушную улыбку. - Я знаю, что ты хочешь обращаться ко мне на "ты". И я этого хочу, детка.

- Почему вы... - поджала губы, словно извинившись за непослушание, - ...ты не называешь меня по имени?

- Ада... Адочка Форстерс, внученька моя. Садись, пожалуйста, в машину.

На душе стало так тепло, и я моментально улыбнулась от этих слов. Хотелось вскрикнуть на весь мир, однако громкости мне бы даже и до другого района не хватило - порвала бы к черту связки. Когда она называла мое имя, холод в старушечьих глазах пропал. И я поняла, что нужно что-то менять - обращаться на "ты", разговаривать спокойно и непринужденно.

Почему чаще всего мы видим пустоту в глазах стариков? Вся краска, накопившееся за жизнь, весь огонь... угасают, ведь человек словно спичка близится к затуханию. Именно поэтому не стоит держать обиду за равнодушие в глазах твоей бабушки или твоего дедушки. Если они поистине счастливы и рады, они не смогут этого показать, по крайней мере, это будет не так выражено как в лихие двадцать пять или сорок семь.

- О боже, - каждую секунду я сглатывала, жмурясь от страха высоты. И почему меня усадили у окна?

- Малышка, - когда закрываешь глаза, слух становится острым как никогда - я услышала очередную усмешку бабушки. - Подумай о чем-нибудь другом.

- Я..я..с-столько не видела в этом мире, словно родилась уже с восемнадцатью годами. Хочу повидать все! - в порывах эмоций вновь открыла глаза, проскулила от вида земли, вновь зажмурила.

- Ада, - грустно выдохнув, промямлила бабушка, - с такой больной старухой, как я, которой нужен постоянный уход, и с грошом в нашем семейном кармане, ты ничего не сможешь сделать.

- Ч..что? - какая-то незнакомая ранее боль ударила мне в грудную клетку и мне уже стало плевать на сотни метров от земли.

- Да, Ада, я живу в не очень богатом районе Далласа. И да, мне восемьдесят, и, если ты не против, мой организм будет давать знать об этом возрасте. Единственное, что у меня есть, это деньги на похороны.

- Хватит это говорить! В каждом предложении чувствуется, что ты ждешь этой смерти! Она не достойна... - дыхание учащалось, -... тебя.