Южная роза (СИ) - Зелинская Ляна - Страница 33

              -Я вам очень признательна, мессир Форстер, за этот визит доктора. Спасибо.

              Она не видела выражения его лица, но он внезапно склонился, поймал её руку, и целуя на прощанье, произнёс также тихо, чтобы услышала только она:

              -Ну, почему вы не попались мне вчера со своей корзинкой!

              И в его голосе ей почудились досада и раздражение.

              А затем он порывисто нахлобучил шляпу, и пообещав завтра же прислать спаржу для синьора Миранди и навестить его в ближайшее время, скрылся за дверью вслед за доктором.

 Глава 10. О спарже и неожиданных планах на лето

              Спаржу Форстер действительно прислал.

              А ещё в корзине обнаружился свежеощипанный фазан, завернутый в тонкое льняное полотно, окорок и сырная голова, бутылка отличного вина, сушеный инжир, изюм, баночка мёда и коробка пирожных, разумеется, самых дорогих, какие нашлись в лавке мэтра Эспозито.

              И записка.

              ...«Скорейшего выздоровления, синьор Миранди. Мр. Форстер».

              Габриэль едва не задохнулась от возмущения. В этой корзине было всё, чего они уже давно не могли себе позволить, и такая нарочитая демонстрация того, что Форстер прекрасно это понимает, была для Габриэль невыносима. Но особенно умилила записка.

              И будь её воля, Габриэль отправила бы всё это, ну разве что, кроме спаржи, обратно с ответом: «Доктор запретил синьору Миранди сладкое и солёное». Но Кармэла, точно кошка, поймавшая мышь, впилась в ручку корзины, и по её лицу было понятно, что отдаст она её только под пытками. Если раньше служанка разделяла мнение хозяйки насчет «этого гроу» и его поведения, то сегодня она как-то враз переменилась, и на возмущение Габриэль лишь угрюмо молчала, делая вид, что занята изучением фазаньей кожи.

              И глядя на эту «глухоту», внезапно нахлынувшую на служанку, Габриэль впервые поняла, как это унизительно – быть бедным. И зависимым. Радоваться возможности нормально поесть или вызвать доктора…

              В тот же вечер, сидя за столом, на котором красовался запечённый фазан, она подумала, а если с её отцом что-нибудь случится? Что станет с ней и Кармэлой?

              Она впервые задумалась о будущем по-настоящему. Ведь весна уже пришла. Но ничего не изменилось. И вряд ли изменится…

              И эта безвыходность лишь породила в ней ещё одну волну злости на Форстера. Может быть потому, что их бедность особенно ярко почувствовалась на фоне его богатства?

              Это раньше она не замечала их убогой гостиной, своих заношенных перчаток, застиранного плаща и скудной пищи, потому что на Гран Орсо их окружали такие же люди, в таких же платьях и с теми же проблемами. И сравнить себя ей было не с кем. Но эта встреча с Форстером как-то перевернула разом всё с ног на голову.

              С того момента, когда доктор приходил к отцу, мысль о том что с ними будет, если синьор Миранди совсем сляжет, стала преследовать Габриэль неотступно. Ведь в таком случае у них не останется никакого, даже мало-мальски скудного содержания. Всех их денег - только то, что зарабатывает отец, да мелочь, что платят ей за помощь в библиотеке с каталогами. Для погашения долга перед банком они продали мебель, украшения, серебро, одежду и даже большую часть фарфоровой посуды. И если завтра отец не получит жалованье…

              Чем платить за квартиру, еду, за лекарства, за визиты доктора?

              От этих мыслей Габриэль стала плохо спать по ночам, ворочаясь и перебирая в уме разные варианты. Страх поселился где-то в глубине души, не давая думать ни о чём другом, она стала рассеянной и грустной, и промучившись так несколько дней, наконец, поняла, что победить его можно только так, как она побеждала все свои страхи. Встретиться с ним лицом к лицу. И набравшись смелости, она стала изучать объявления в газетах о работе.

              Экономки, гувернантки, горничные, помощница в лавку бакалейщика…

              Глаза пробегали по строчкам, а мысли тут же возвращались к пруду в саду синьора Таливерда.

              ...«Вас ждет участь чьей-нибудь приживалки - экономки богатой родственницы, живущей на мизерное жалованье. Либо жены торговца тканями, посудой или бакалейщика».

              И снова слова Форстера снова и снова звучали в её ушах, как сбывшееся предсказание.

              Как же она ненавидела его в такие мгновенья! Хотя, по сути, он был прав, и всё это было ожидаемо, только…

              С тех пор, как они переехали в Алерту, никто, кроме Фрэн, её не навестил. За всё время они получили лишь два неименных приглашения на балы. Один устраивал университет в честь юбилея, а второй был благотворительным в пользу приюта для сирот, и на него звали всех без разбору, потому что нужно было платить за вход. Она бы и так никуда не пошла, потому что к балам прилагаются траты на наряды, а ещё расспросы о том, как же она теперь поживает, ну и сплетни, само собой.

              Но понимать, что семью Миранди словно вычеркнули из списков всех приличных людей, было обидно. За эту зиму их круг общения сократился до нескольких университетских друзей отца, лавочников и старого аптекаря.

              ...«И как скоро общество, за которое вы так цепляетесь, с его этикетом и приличиями, вышвырнет вас наружу?»

              Слова мессира Форстера преследовали её теперь неотступно. И то, что он оказался прав - ужасно её бесило. И не из-за самой правды, с ней она в душе была согласна, а из-за его вечной усмешки и выражения лица, на котором легко читалось: «А я вас предупреждал!», из-за его подачек в виде корзины продуктов, предложения одолжить денег или визита доктора, и его замечаний о «дыре, в которой они живут». Всё это было ужасно унизительно.

              ...«…но сейчас у вас только один выход, Элья – смирить свою гордость и продать подороже то, что у вас ещё осталось: вашу молодость, красоту и родовую кровь, чтобы удержаться на поверхности. И если вам удастся сделать это не за «дюжину шляпок» – я искренне извинюсь перед вами за все свои слова».

              К счастью, в квартире на Гран Орсо мессир Форстер больше не появлялся. Синьор Миранди говорил, что встречал его ещё пару раз в городе, и они даже выпили по чашке чаю, но от приглашения их навестить, он деликатно отказался. А Габриэль подумала, что всё просто - такой франт, как этот гроу, брезгует посещать их промозглую маленькую квартирку. Не зря же он в прошлый раз так внимательно осматривался и упомянул про сырость и клопов. Наверняка подумал, что у них тут клопы бегают прямо по потолку.

              ...Ну и слава Богам! По крайней мере, ей больше не будет так стыдно.

              В один из дней, когда у отца было особенно хорошее настроение, Габриэль решилась поговорить с ним о том, что начала искать работу. Пока, конечно, попытки её не увенчались успехом. Гувернантки требовались с постоянным проживанием, но Габриэль не хотелось надолго оставлять дом, да и смотрели на неё почтенные матроны с неодобрением и почти все отвечали, что подумают.

              Что с ней не так? Она не знала. Вроде бы она умна и образована, умеет играть на пианино, и знает языки, скромно одета, приветлива и много не просит…

              В экономки её тоже не взяли. Синьора, которая с ней беседовала, выразилась недвусмысленно, что такая молодая и красивая экономка - это как персик, свисающий через забор на улицу: его потрогает всякая мужская рука, и рано или поздно кто-то да сорвёт. А ей не нужно, чтобы у её забора отирались толпы мужчин.

              Габриэль смутилась и ушла. И назавтра решила сходить к аптекарю, да ещё пройтись по лавкам – поспрашивать, кому нужна помощница.

              Но отец её идею не поддержал, более того, сильно разгневался, сказав, что он пока ещё жив, и пока ещё глава семьи, и не позволит, чтобы его дочь торговала в лавке луком или капустой. Чтобы не волновать его больное сердце, Габриэль быстро согласилась, что искать работу больше не будет. А на самом деле просто решила отложить этот разговор до лучших времён.