Государство Печали (ЛП) - Салисбери Мелинда - Страница 40

— Ясно, — сказала Печаль. — И мы можем отнести краску в Реестр и узнать, кто его регистрировал? И это приведет к художнику, который может подсказать, кто такой Мэл, или кто заказывал картины.

— Молодец, Печаль, милая.

Радость вспыхнула в Печали от его похвалы.

— Откуда ты столько знаешь об искусстве Риллы?

Лувиан открыл рот, а потом закрыл.

— Этим я хотел бы заниматься, если бы мог. Если бы был шанс, — сказал он. — Мой дед очень любил искусство. Он научил меня.

Печаль еще не видела Лувиана грустным. Злым, бодрым, наглым и недовольным — да. Но не грустным. Она поняла, что он впервые рассказал немного о себе. Его время в университете было «познавательным», его семья была «мирной и проживающей отдельно». Он не говорил о друзьях, лишь то, что он не был популярен, не думал о любви и сосредоточился на работе. Так говорилось везде о его времени в университете. Она думала, что там была какая-то трагедия, что-то с семьей или робость из детства, которую он перерос только после университета, потому что сейчас его так назвать нельзя было. Она уже не могла думать о нем вне команды, где были она, Иррис и он, команды, что могла победить на выборах. Он прекрасно вписался в жизнь Печали, едва оставив рябь, и она почти забыла, что он был ей практически незнакомцем.

Он понял, что на миг опустил маску, так что продолжил с напускной бодростью.

— Так что я послушался интуицию и стал знатоком политики, чтобы помочь канцлеру, который сделает возможным для меня заняться моими хобби. И на этой ноте приступим к работе.

Не было смысла притворяться другими — страна знала новости из Раннона, и оба кандидата были приглашены на Именование, хоть никто не ожидал их в Керидоге.

И они не скрывались, а медленно шли по городу к центральной площади, Дейн следовала тенью. Хотя Печаль ощущала себя открытой, она старалась расслабиться, напоминала себе, что никто не знал, что они были там.

Она заставляла себя замирать и смотреть на витрины, Лувиан восхищался товарами: книгами, украшениями, безделушками, что лишь собирали пыль, а потом у Печали появилось любопытство и энтузиазм. Рилляне вокруг них ходили и болтали, сидели за столиками у кафе с чашками горячего кофе, сплетничали на своем певучем языке, веселые и расслабленные. На углу высокий риллянин с оливковой кожей вытащил из чехла серебряную флейту и заиграл, прохожие бросали серебряные монеты в его шляпу на земле. Двое детей танцевали, и Печаль невольно улыбнулась.

В мире было столько места для радости. Лувиан вручил ей маленькое пирожное с кремом и засахаренными лепестками, которое он купил в пекарне, когда она указала на витрину. Этого она хотела для Раннона. Жизнь, что была достойной, а не полной страданий.

Лувиан угостил и Дейн, она смотрела на пирожное, словно не верил, что оно настоящее. Она съела его в три укуса, но с благоговением, которое очаровало Печаль. Она не ожидала, что страж порядка будет таким… человечным. Ей не хотелось признавать после моста, но эта женщина начинала расти в ее глазах.

Печаль попробовала кусочек своего пирожного и невольно застонала. Она думала, что пир в гостинице был потрясающим, но это никак нельзя было сравнить с сахаром и кремом на ее языке. Она улыбнулась Дейн с губами в шоколаде, жадно слизывая с пальцев крем, не желая терять ни капли. Иррис не говорила, что это так. Печаль хотела потребовать торт ото всех. По торту каждый день.

Она взглянула на Лувиана, тот глядел на нее, потирая шею, приоткрыв рот, и она поняла, что вела себя не как будущий канцлер. Она быстро доел пирожное, стараясь выглядеть собранно, когда советник нервно поглядывал в ее сторону.

Хотя она хотела вернуться в пекарню до их отбытия.

Они провели достаточно времени, чтобы выглядеть как любопытные туристы. Печаль пришла в себя от пирожного, они пошли в Реестр цветов. Он был в двух улицах от площади, старом здании из золотого кирпича, занимающего большую часть улицы.

Печаль оттащила Лувиана в сторону от Дейн.

— Как мы это сыграем? — прошептала она.

— Четно. Нет смысла врать, они все поймут. Скажем, что ищем художника, а этот цвет он использовал.

— Хорошо, — Печаль повернулась к Дейн. — Прости, тебе нужно подождать здесь, — она указала на деревянную скамейку под деревом. — Это секретное. Ты не может идти с нами.

— Я должна защищать вас. У меня приказы, — у моста она приказывала с рычанием, звучала жестоко. Но теперь ее голос был мягким, даже милым, не вязался с ее мускулистым телом.

Печаль пригляделась к ней, отметила ее чистую кожу, изящный нос и длинные ресницы. Она была не старше Лувиана, лет двадцати пяти. Ее щеки были округлыми, как у ребенка, и Печаль все сильнее оттаивала. Она не была закаленным сражениями монстром, каким Печаль представляла всех стражей порядка.

— Прости, Дейн. Я не могу сказать, почему ты не можешь идти, но это мой приказ. Прошу, — попыталась Печаль.

Дейн долго смотрела на нее, а потом кивнула.

— Хорошо. Я подожду, — она села на скамейку, развела ноги и уперла в них руки.

— Может, я заблуждаюсь, но, похоже, Лоза случайно назначил ко мне единственного нормального стража порядка, — шепнула Печаль Лувиану, они подошли к двери Реестра.

— Чудеса случаются.

Он потянул за шнур у двери, отпустив, когда за деревом раздался звон колокола. Через миг дверь тихо открылась, там стояла молодая риллянка. Как Расмус, она была в украшениях, с кольцами в ушах, в левой ноздре и левой брови. Ее пальцы в краске тоже были в кольцах, через дырку в ее запятнанной тунике Печаль увидела кольцо и в ее пупке. Девушка посмотрела на Печаль, на Лувиана, опять на Печаль и нахмурилась.

— Нам нужно сравнить фрагменты краски, — начал Лувиан на риллянском.

— Я знаю, кто вы, — ответила девушка на раннонском с сильным акцентом. — Вы тут из-за портретов. Вернувшегося мальчика. Хотите знать, кто их нарисовал.

— Да, — Лувиан моргнул. — Но как…

— Это я, — сказала девушка, Лувиан раскрыл рот, как рыба, Печаль молчала от потрясения. — Я их рисую. Точнее, последний. Лучше проходите.

Она пропустила Печаль и Лувиана внутрь, и они прошли, споткнувшись о порог.

Они оказались в светлом просторном коридоре с белой лестницей, что извивалась, как ракушка, сужаясь к вершине. Пол был с белой плиткой, босые ноги девушки не издавали ни звука, они прошла мимо них к маленькой двери в стене.

— Ты нас ждала? — спросила Печаль, поражаясь тому, что она была тут, словно ждала их.

Девушка пронзила ее взглядом, бросив его через плечо.

— Я проходила дверь, когда вы позвонили. Сюда, — сказала она.

Печаль и Лувиан переглянулись в растерянности и пошли за ней.

Риллянка не ждала их, тихо прошла по коридору и повернула налево, пропала за углом. Когда они добрались туда, она уже пропадала за другим, и так они гнались за ней по одинаковым коридорам, пока не попали в коридор со стеной в конце, девушки не было видно. Они с тревогой пошли по коридору, замерли у открытой двери. Они заглянули, а девушка в комнате накрывала холсты тканью.

Они замерли на пороге, что-то не давало им зайти без разрешения. Было ясно, что это студия. Но это был и дом; низкая узкая кровать в углу не была заправлена, столик усеивали грязные тарелки, одежда радужных цветов была на манекене и кучей в кресле.

— Заходите, — сказала девушка, ее больше тревожила скрытность работы, чем следы ее жизни. Девушка опустилась на пол, плавным движением скрестив ноги. — Угостить мне вас нечем, — заявила она.

— Не страшно, — сказала Печаль. Она села напротив девушки, а Лувиан устроился на коленях рядом с ней, стараясь сохранять спокойствие. Они нашли художника. У нее будут вопросы о Мэле. — Так ты — Граксал?

— Нет.

Печаль замерла.

— Но ты сказала, что рисовала картины.

— Да. Теперь. Но Граксал не мое имя. Это вообще не имя. Это два имени в одном. Меня зовут Ксалис, а мою маму — Гралис. Она была художницей, после ее смерти я переняла ее работу.