Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 58

 -- Милорд Дойл, ведьма сбежала!

Эти слова произвели эффект удара тяжелой дубиной по голове. Мир качнулся -- Дойл схватился пальцами за край стола. Участники совета забыли, кажется, как дышать -- а потом в тишине прозвучало:

 -- О, Всевышний!

 -- Оставайтесь здесь, -- тихо произнес Дойл и, почти не чувствуя ног, вышел из зала совета следом за парнишкой.

Подземелья бурлили, как кипящий котел. Из стороны в сторону сновали тени и стража. Увидев Дойла, и те, и другие поспешили прижаться к стенам.

 -- Террон! -- рявкнул Дойл.

Тень вышел и низко согнул спину. Дойл на два пальца вытащил из ножен меч, словно действительно хотел зарубить болвана, упустившего ведьму.

 -- Милорд...

 -- Молчать. Никаких оправданий, -- отрезал он, -- мне нужен ответ на вопрос: как это произошло?

Террон молчал, только еще ниже сгибался в поклоне. Остальные тени едва шуршали в темных углах.

 -- Как это произошло? -- повторил Дойл, и его голос разнесся под низкими сводами подземелий, размножился и исказился где-то в глубине.

 -- Мы стерегли ее со всем старанием, милорд, -- проговорил он почти неслышно, -- в камере дежурили двое теней и двое стражников из замковой гвардии, коридор тоже был оцеплен, караул стоял у всех дверей и окон. Все они клянутся, что не сводили с ведьмы глаз... А утром заметили, что она слишком долго не движется. Ее позвали -- она не ответила. А когда толкнули, ее тело опало и растворилось, осталось только обрывки платья.

Дойл был бы рад обвинить нерадивую охрану, приказать высечь на площади всех, кто упустил Майлу, но он понимал, что это не их вина. Ведьма оказалась хитрее.

Понимая всю тщетность своих усилий, он начал поиски. Перевернул вверх дном Шеан и окрестности, прочесал голые темные леса в округе, отправил людей в поместье Дрог -- они вернулись через пять дней с известием, что Майла Дрог действительно была дочерью лорда Дрога, но родилась не шестнадцать и не двадцать, а все тридцать лет назад, прожила недолго и скончалась -- на местном кладбище нашли ее могилу. Слуги в один голос твердили, что Майла умерла ребенком, взрослую девушку невозможной красоты они никогда не видели, а слуги в ее собственном доме в Шеане были все недавно нанятые и ничего не знали.

Ее портрет разослали по всем основным корчмам на крупнейших дорогах, но ответа не было -- Майла словно растворилась в воздухе. Дойл лично возглавил один из поисковых отрядов, рыскал по столице -- разумеется, безрезультатно.

А возвращаясь в замок, он оказывался в окружении тихих едких шепотков: глава тайной службы короля промахнулся. Ведьма обвела его вокруг пальца. Грозного милорда Дойла перехитрили, как мальчишку. Если бы кто-то отважился сказать ему это в лицо -- он сумел бы ответить. Но они не говорили открыто, только тайно, за спиной. И больше не замирали от страха, когда он входил в пиршественный зал, а на мгновение затихали -- и принимались повторять одну и ту же новость, как надоевший до зубной боли нудный мотив.

Дойл держал голову так высоко, как мог. Заставлял себя двигаться, выходить из покоев, присутствовать на пирах. Но стыд отравлял, уничтожал. Если бы шепотки были ложными, он посмеялся бы над ними. Но лорды были правы. Он допустил ошибку. Он упустил ведьму. Только почему-то всей разряженной в шелка придворной клике не было никакого дела до того, что ведьма погубила больше двух тысяч человек -- все торжествовали, потому что он, Дойл, проиграл.

В добавок ко всему, не было известий от Эйриха. После того письма прошло больше недели, но новостей с границы не поступало. И беспокойство придавливало могильной плитой.

В один из дней на обычном пиру появилась леди Харроу -- до сих пор она оставалась у себя дома, и, пожалуй, Дойл был этому рад. Он знал, что в ее глазах не будет насмешки над его неудачей, но боялся увидеть там скрытое торжество. Ее подруга, за которую она просила, спаслась -- это ли не повод для радости? Но кроме этого, он не знал, как себя с ней повести. Он не видел ее с тех пор, как она ушла от него поздно вечером в день поимки Майлы, кипя гневом и раздражением.

Он не рискнул подойти к ней сам -- но она не испытывала подобных сомнений, приблизилась и сделала реверанс.

Дойл плотно сжал губы -- он действительно видел торжество в ее взгляде, и это разъярило его больше, чем он мог бы ожидать.

 -- Вы рады, леди Харроу?

На ее лице мелькнула тень удивления, но она ответила:

 -- И да, и нет, милорд.

Он жестом предложил ей объясниться.

 -- Я рада тому, что девушка, которую я называла своей подругой, не умрет на плахе, милорд, -- ответила она спокойно, словно и не признавалась сейчас в сочувствии преступнице, -- но мне горько от того, как это ударило по вам.

И снова она одной фразой разрушала остатки его спокойствия и самообладания. В прошлый раз она спросила: "А если бы ведьмой была я?". Теперь это. Дойл усмехнулся -- как тонко, как болезненно она давала ему понять, что отлично видит его чувства. И как изящно раз за разом показывала, что не желает и не приемлет их.

Выдерживать ее взгляд было тяжело -- он, как и всегда, был кристально-чистым, ясным и прямым, без тени фальши или сомнений. Но вокруг глаз залегли темные тени, а возле уголков виднелись тонкие морщинки. И почему-то при виде них в душе Дойла поднялась злоба. Он не желал ее сочувствия, особенно такого, поверхностного, едва ли похожего на искреннее участие. Из всех, кто сейчас злословит о нем, она одна действительно желала его поражения. Она бы хотела освободить ведьму -- и сделала бы, если бы могла.

 -- Зверь затравлен, леди, время ликовать, -- произнес он, -- не обращая внимания на то, что он носил ошейник королевских цветов.

Леди Харроу приподняла тонкую бровь:

 -- Вы называете зверем себя, милорд?

Вместо ответа он заметил:

 -- Удивительно, сколько радости доставило событие, противное Всевышнему, королю и духу закона Стении. К сожалению, леди Харроу, зал не успели украсить к празднику -- но вы можете присоединиться к торжеству, -- круто развернувшись, он отошел на свое место во главе стола и больше не позволил леди Харроу приблизиться. На языке горчило, губы жгли злые яростные слова, о которых он бы пожалел позднее.

Смутное напряжение начало его терзать почти у дверей собственных покоев. Что-то было не так. Не так была приоткрыла дверь, отчего-то на полу виднелись мокрые следы. Кто-то ждал его в спальне -- и едва ли это был любовный визит. Не таясь, Дойл обнажил меч, толкнул дверь -- и тут же расслабился. На коленях возле окна стоял, опустив голову и погрузившись не от в размышления, не то в молитву, отец Рикон. Он услышал Дойла сразу, но еще несколько минут провел в молчании, и только после этого поднялся и снял с головы свой вечный капюшон, сверкнул глубоко западающими глазами и растянул тонкие губы в подобии улыбки:

 -- Хвала Всевышнему, что он сохранил милорда и не оставил в своей великой милости.

 -- Здравствуй, отец Рикон, -- отозвался Дойл, тоже улыбаясь. Святейший отец в несколько шагов приблизился, склонился и поцеловал ему руку. -- Где королева?

 -- Я взял на себя смелость оставить ее величество на эту ночь в шеанской обители, милорд, -- бесцветным голосом ответил Рик. -- Не следует ее величеству возвращаться в город под покровом ночи, но надлежит являться в сиянии утренней зари.

 -- Мудро, -- Дойл тяжело опустился на стул, вытягивая все ноющую без остановки ногу, и замолчал. Отец Рикон остался стоять, сложив руки перед грудью.

 -- Как жаль, что тебя не было здесь в эти дни, -- наконец произнес Дойл. -- Возможно, тогда бы...

 -- Милорд сделал все, что надлежало сделать, но лики ведьмовства разнообразны и обманчивы. Милорду не следует казнить себя за ошибку.

 -- Она не могла колдовать, Рик. Я искалечил ей одну руку и надел намордник.

Лицо Рикона осталось совершенно бесстрастным, когда он сказал:

 -- Милорд был слишком мягок. Этого хватило бы на обычную деревенскую ведьму, но столь сильной следовало переломать все пальцы на обеих руках, а после допроса выбить зубы или прижечь язык, чтобы избежать проклятий.