Сколько стоит корона (СИ) - Коновалова Екатерина Сергеевна - Страница 60

 -- Я могу спасти их! Я...

 -- Погибнув? Глупая женщина! -- рывком он с силой схватил ее за тонкое запястье, сжал, надеясь, что она поймет, услышит -- и замер, поймав ее взгляд. Бешеная ярость отступала. И он чувствовал, знал, что проиграет спор -- мужчина не может воевать с женщиной, владеющей его сердцем. Знал, что отступит, отпустит ее, потому что иначе сделает ее глубоко несчастной. А отпустив ее, он ее потеряет -- навсегда.

Она поняла каким-то образом его мысли, потому что осеклась на полуслове, ее щеки окрасились румянцем, и она добавила едва слышно:

 -- Я не могу оставаться, милорд. Мне нужно ехать. Меня ждут.

Он разжал пальцы и отошел в сторону. Что он мог противопоставить ее тихому голосу, вкрадчивому, нежному и искреннему?

 -- Я не смогу дать вам большую охрану, леди, -- произнес он, -- двое-трое рыцарей из моей личной свиты, не больше.

 -- Со мной будут мои слуги, милорд, они смелее и сильнее, чем кажутся. Оба преданны мне.

 -- Скажите, леди... -- спросил он тихо, -- почему вы не желаете принять от меня даже такую малость?

Охрана -- это все, что он мог ей дать, но она не желала даже этого.

 -- Милорд... -- начала она, но не договорила.

 -- Я вам настолько неприятен, леди?

Задав этот вопрос, он поспешил отвернуться и сосредоточиться на изучении золы в камине, лишь бы не видеть ее лица, не пытаться угадать ответ по беззвучному шевелению губ.

 -- Нет, милорд. Было время, когда я ненавидела вас, но оно прошло, -- ее голос задрожал и сорвался, -- я прошу вас, милорд, дайте мне уехать, сделать то, что я должна сделать. А когда я вернусь...

Проклятье, это было невыносимо, тяжело, больно. В ее словах звучало невысказанное обещание -- и ради него Дойл готов был пойти на многое. Даже нарушить собственный долг. Язык с трудом ему повиновался, в глазах стоял туман, когда он, вновь повернувшись к ней, тяжело выговорил:

 -- Леди Харроу, я, принц Торден, милорд Дойл, призывая в свидетели Всевышнего, прошу вас стать моей женой, -- нужно было опуститься на колено, но он не мог заставил себя сделать это -- лучше было стоять, чем позорно упасть, не совладав с проклятыми ногами.

Леди Харроу молчала, крепко стискивала пальцы и прерывисто дышала, словно после долгой скачки на норовистом коне.

 -- Если я стану вашей женой, -- сказала она как будто севшим голосом, -- вы немедленно закроете меня в четырех стенах, милорд.

Он выдержал ее внимательный, пронизывающий взгляд.

 -- Я сам направлюсь к границе и буду защищать ваших людей. Лучше, чем это сделали бы вы. И я не запру вас -- никогда.

Она опустила голову так низко, что тень вдовьего головного убора закрыла ее лицо.

 -- Не будь сейчас войны, милорд, мой ответ был бы иным. Если бы мои люди сейчас, в эту самую минуту, не умирали под остеррадскими мечами, я ответила бы вам иначе. Но сейчас война, -- она подняла голову, расправила спину и произнесла: -- я благодарна за ваше предложение, принц, но вынуждена его отклонить.

В ее доме было очень тихо. Не слышно было шебуршания крыс за стенами, нигде не капала вода, не трещали поленья в холодном камине. Наверное, именно поэтому Дойл так отчетливо слышал стук своего сердца. "Если бы не война, мой ответ был бы иным", -- так она сказала. Сладкая, Всевышний, какая сладкая это была ложь. Дойл понимал, что она не желает принимать его помощь и защиту -- даже ради своих людей. А он ведь был готов оставить столицу стервятникам-лордам и биться с Остеррадом до изнеможения, не только защищая Эйриха, но и покупая собственной кровью счастье леди Харроу. За пару ее улыбок он легко отдал бы как минимум половину. А за поцелуй, пожалуй, и всей было не жалко.

Что ж, во всяком случае, теперь он знал, каков ответ, мог больше не гадать, не воображать его, просыпаясь посреди ночи на мокрых от пота простынях. Он поклонился и произнес:

 -- Благодарю вас, леди, за беседу и уделенное время. Не смею вам дольше докучать, -- губы двигались сами, умом он едва ли понимал, что говорит, как и зачем.

Но слова были учтивыми, тон -- легким, и даже поклон дался без труда. Выпрямившись, он повернулся и пошел к двери -- его ждала прогулка, после -- чтение бесконечных записок, одинаково сообщающих, что никто не видел женщину, похожую на Майлу Дрог, ужин среди злобных взглядов, бессонная ночь -- и снова, с начала.

За дверью раздался топот, она распахнулась, и в гостиную леди Харроу влетел запыхавшийся Джил.

 -- Простите, милорд, вас везде ищут. Прибыл гонец от его величества. Вот! -- Дойл выхватил из рук мальчишки конверт, сорвал печать и жадно вчитался в долгожданные строки.

Лист бумаги вылетел из его пальцев белоснежной птицей и приземлился на толстый эмирский ковер. Это письмо Эйрих написал сам, в большой спешке -- но ни прыгающие буквы, ни кляксы не могли скрыть смысла.

Не готовый к мощному отпору Остеррад поднял белый флаг и запросил мира, и его величество Эйрих Стенийский согласился на него, потребовав в качестве платы четыре крупных земельных надела близ границ, в том числе Зиан, где выделывался дорогой лен, и плодородный Реад. Вчера на рассвете короли встретились и подписали договор, а уже сегодня Эйрих, оставив часть войска на границе, выдвинулся обратно в столицу.

Мальчишка предусмотрительно поднял письмо, а Дойл вдруг, неожиданно даже для себя, обернулся и спросил не проронившую ни звука леди Харроу:

 -- Война окончилась, леди. Каков теперь будет ваш ответ?

Она не то всхлипнула, не то вздохнула, а Дойл очень нерадостно рассмеялся, ощущая издевательское, нездоровое удовольствие от предвкушения ее отказа и от осознания того, насколько больно будет его получить.

Глава 38

Джил рядом издал странный звук, похожий на испуганный всхлип или писк. Леди Харроу как будто не понимая, что происходит, подняла руку и коснулась пальцем губ. Взгляд вдруг стал совершенно нечитаемым -- от обычной ясности не осталось и следа, и Дойл мог только гадать, какие мысли носятся в ее голове. Ложь. Он отлично знал: она ищет слова, в которые сумеет облечь свой отказ. Он не сомневался, что она выберет что-то деликатное, изящно-учтивое, чтобы можно было потом по-прежнему беседовать на пирах, не мучаясь от смущения и стыда. И также не сомневался, что он будет играть в эту проклятую игру, будет проезжать мимо ее дома вечерами, будет ловить ее взгляды, даже зная, что они не означают ничего большего, нежели вежливый интерес.

 -- Мой ответ "да", милорд, -- произнесла она после нескольких минут молчания, так тихо, что Дойл едва разобрал ее слова. А потом повторила громче: -- Да, милорд Дойл, я стану вашей женой.

Если бы в этот момент Дойла ударили по затылку дубиной, он и то не пошатнулся бы так сильно. Он приоткрыл рот -- но ничего не сумел сказать, слова не шли, застревали в горле.

Он не мог поверить в то, что услышал. Это было невероятно, немыслимо, даже неестественно. Но это было правдой. Ее губы действительно произнесли "да". Дойл перевел взгляд на руки -- и разозлился, что не догадался надеть ни одного кольца.

 -- Милорд! -- Дойл обернулся и хотел было проклясть Джила за то, что влезает не вовремя, но мальчишка протягивал ему кольцо, его же печатку. Дойл выхватил его из рук слуги, в два шага приблизился к леди Харроу и, склонившись, спросил хрипло, глухо:

 -- Вы примете от меня кольцо?

Она кивнула, и он вложил печатку в ее раскрытую ладонь. Позднее он наденет ей на палец другое кольцо, подходящее, а это останется у нее -- напоминанием. Она сжала печатку, словно боялась потерять, а Дойл аккуратно коснулся губами ее пальцев, уже имея на это право. Этот поцелуй как будто был ключом, разомкнувшим замок его внезапной немоты.

Захотелось сказать какую-нибудь чушь. Про то, как бешено бьется сердце, или про счастье. Дойл не позволил себе быть настолько жалким.