Элиминация (СИ) - Русая Василиса - Страница 11

— И ты…

Меня вдруг бросает в дрожь от его прикосновений. Все это время я не решалась поднять взгляд, я боюсь, я боюсь он увидит мои глаза, он возненавидит меня за то, кем я являюсь. Но я решаюсь. Я смотрю на него и чувствую напряжение, однако он не отворачивается. Артём смотрит на меня с изумлением.

— Но ты же не…

Он обрывает себя на полуслове.

— Нет. Я живая. Я живее всех, кого ты знаешь. — Я хочу все ему рассказать. — Меня царапали и кусали, но… Но я не обратилась. — Поспешно добавляю я. — И тогда, я стала неким идолом для ненормальных людей. — У меня перехватывает дыхание. Я смотрю на Артема, он глядит на меня, молча, сам еле дыша. — Я молилась о смерти и наверняка получила бы ее, если бы не… если бы не Тэмпл. Он понял. кто я такая и принес сюда. Здесь — я стала медсестрой и… Надеждой. Моя кровь — лекарство.

Глаза Артём становятся больше моих.

— Ты — лекарство? — Говорит он одними губами.

Я киваю и смотрю на него.

— Так здесь всегда было лекарство? — Он злился, он так злился. — Мы умираем там… — Он не дышит. — А здесь всегда было… Лекарство?

Его глаза стеклянные. В них боль и ужас.

— Мои друзья… Двое моих друзей погибли сегодня утром…

У меня сжимается сердце, в голове словно тысяча вспышек. Я чувствую себя чудовищем. Я — чудовище.

— Артём, я не…

— Уходи. — Отрезает он.

Я боюсь и одновременно желаю к нему прикоснуться. Но, вместо этого, встаю и покидаю его палату. Меня трясёт, холод сковывает ноги. Закрывая за собой дверь я облокачиваюсь на стену и медленно сползаю вниз. Я потеряла его. Снова.

Тук, тук — Безумные пришли!

От них мы убежать должны!

Коль не получится у нас —

Себя убьем мы в тот же час!

— Детское стихотворение.

Они осматривают наши тела с ног до головы, расспрашивая даже о давно зажитых шрамах, потом нас разделяют и поочередно проводят разговор с психологом, тот спрашивает про наше внутреннее состояние, нервные срывы, докапывается до самых тяжелых моментов из жизни и с улыбкой просит пройти в душевую, где тёплые струи воды бьют по моему телу, я мою голову настоящим шампунем — впервые за несколько месяцев, после чего мне выпадает возможность побриться заточенным лезвием и вновь умыться тёплой водой. Новая чистая сухая одежда уже ждёт меня в шкафчике. Я надеваю свитер и штаны, они слегка велики мне, но это не проблема, на ногах удобные ботинки, я подхожу к большому зеркалу и смотрю на своё отражение — я выгляжу, как человек, словно и не было этих пяти лет, словно я выйду на улицу, а там люди, спешащие по своим делам, светит яркое солнце, летают самолёты, играет музыка. Это чувство захлёстывает меня, накрывает волной, после чего покидает меня в одно касание и ему на замену приходит новое — боль. Она становится невыносимой, словно тяжёлый камень на моих плечах.

Дверь открывается и я вижу в дверном проеме солдата. Он держит в руках планшет, на белоснежных страницах что-то написано, он перелистывает один лист и смотрит на меня.

— Александр Акимченко? — Спрашивает тот.

Я киваю.

— Пройдемте со мной.

Я следую за солдатом вдоль извилистых коридоров, где наряду со мной следуют по своим делам много народу, у некоторых в руках планшеты, здесь есть настоящая бумага и письменные принадлежности — в мире за стеной такого не предусмотрено. Одежда у всех чистая и отглаженная. Я не вижу никого с признаками недоедания или психической нестабильностью. Как же так? Они живут здесь в достатке, пока мы умираем от голода и холода?

— Сюда.

Солдат встаёт у массивной большой двери и смотрит на меня. Я захожу внутрь и впервые замечаю то, на что просто не обратил внимание — электричество. Здесь повсюду свет, пахнет настоящим кофе и выпечкой. Я смотрю на стол в углу — вокруг него ютятся люди в пиджачках, а на столе еда — горячая и вкусно пахнущая. Меня начинает тошнить.

Мужчина лет пятидесяти звонит в колокольчик и все быстро двигаются к огромному столу в центре зала, я нахожу глазами Шрама и не сразу его узнаю: у него чистые уложенные чёрные волосы, ниспадающие на лоб и закрывающие шрам, на нем белая рубашка и чёрные брюки, на ногах с виду совершенно новые ботинки. От его вида, я даже слегка пугаюсь и теряю ориентацию в пространстве. Он тоже замечает меня и глазами зовёт к себе. Я пробираюсь к нему, сквозь поредевшую толпу людей, спешащую занять свои места.

В зал заходит мужчина лет тридцати пяти и я сразу его узнаю — это он тогда помогал нам спастись, именно его пуля попала в Артема. Меня одолевает некая злость, но тут же сменяется на милость — он спас нас и совсем не виноват, что так вышло.

— Прошу садиться. — Говорит тот и я почувствовал, как его взгляд пробежался по нам. — Для начала, хотелось бы поприветствовать гостей нашего собрания — членов команды зачистки № 13, а именно: Льва Николаевича, Александра Акимченко и Артема Гордеева. К сожалению, последнего сейчас нет с нами, он находится в госпитале в стабильном состоянии.

Лев Николаевич — настоящее имя Шрама? Мне кажется это смешным, я задумываюсь над подарком судьбы на его лбу и представляю, как в бою его царапает лев и рассекает ему бровь и потому, его настоящее имя является названием этого животного. Кажется, я готов рассмеяться прямо здесь и сейчас, хотя понимаю, что ситуация вовсе не веселая.

— Разрешите представиться, меня зовут Дубинский Максим, сокращённо — Тэмпл, я представляю интересы Президента города Москвы по военной части. К сожалению, презедент не смог явиться к нам, у него есть дела посерьёзнее. — Я чувствую, как срывается его голос на последнем слове, словно он врет или сам не верит в то, о чем говорит. — А теперь перейдём к самой сути проблемы. — Тэмпл достаёт лист бумаги и несколько секунд вчитывается в его содержимое. У меня сжимается желудок, я голоден. — Патрульные докладывают о массовых скоплениях Безумных на всех участках города Москвы. Безумные объединяются командами от десяти до тридцати человек, становятся менее агрессивными и реагируют только нападения. Сами не атакуют. — Он морщится всего на секунду, но я замечаю это. — Безумные организовываются. Это чревато неопределенными последствиями и Президент принял решение создать две организованные группы, дабы раз и навсегда очистить Москву от неживых.

Я сглатываю. Чувствуется напряжение, оно пульсацией проходит по комнате, не слышно не вздохов, не шёпота, лишь жгучий интерес каждого, кто сидит в зале, каждого, кроме Шрама. Тот даже бровью не повел, когда услышал это.

— Было принято решение, что руководство командами перейдёт в руки Максима Дубинского и Льва Николаевича.

Шёпот проходит по залу моментально. Я поворачиваю голову и смотрю на Шрама — он знал, он все знал! Его лицо бесстрастно и не выражает ничего, кроме удивительного спокойствия.

— Каждая команда будет состоять из тридцати человек, на формирование команд отпущено два дня, после чего руководители должны предоставить списки непосредственно Президенту.

Меня знобит изнутри. Зачистка всей Москвы от сгруппировавшихся безумных — самоубийство!

— Спасибо за внимание, по всем вопросам обращаться к…

Но я уже не слушаю, я отказываюсь слышать это дерьмо и стремительным шагом покидаю зал. Нас спасли, чтобы отправить на смерть, на бойню. Мы скот, который ведут на убой. Чтобы сказал Артём, услышав это? Ох, представляю его реакцию, когда он узнает!

Я смотрю на план крыла «А», повешенный на стене и стараюсь запомнить дорогу к Госпиталю. Несколько раз прокрутив повороты в голове, я бросаюсь вниз по лестнице и пробиваясь через толпу несусь, как сумасшедший. Наверное, надо было дождаться Шрама, он бы все объяснил, он бы заверил, что это пустые слова, что все это неправда, но я то знаю, что все это происходит в реальности, все происходит с нами.

Мы умрем, умрем, чтобы другие могли жить.

Я не готов.

Мы похоронили нашего товарища рядом с Каналом имени Москвы. Он был храбрее многих из нас, пока неживая рвала ему глотку — он успел всадить ей пулю в лоб, а потом, когда понял, что патронов больше нет, сам вонзил себе нож в висок. — Рассказ одного из членов команды зачистки № 2.