Без пощады - Кук Глен Чарльз - Страница 8

Саджак изрыгнул последнее проклятие, чуть присел и прыгнул вперед.

Вопить он начал, лишь оказавшись на полпути к реке.

Напряжение мгновенно исчезло, и жирный мальчишка, воздев кулаки к небу, пустился в пляс.

– Эй! Что здесь происходит?

К краю стены мчался солдат городской стражи. Жирный мальчишка бросился к ослу, но животное отказалось двигаться.

Оставалось только блефовать.

Стражник, приблизившись, чуть не утонул в море слез.

– О горе! – завывал юный толстяк. – Я есть наиглупейший из всех глупцов.

– Что случилось, сынок?

Толстый мальчишка залопотал. В этом деле он был мастер.

– Дедушка лично меня, единственный родной в мире, только что прыгать со стены. Я есть идиот. Поверил, что он хотеть посмотреть на реку в глубокий ночь. – Он сделал вид, будто пытается взять себя в руки. – Единственный родич. Страдать от смертельный болезнь. Страшная боль. Лично я есть дурень из дурней. Надо было знать…

– Успокойся, сынок. Все будет хорошо. А может быть, это и к лучшему? Как ты думаешь? Если боль была настолько невыносимой…

Стражник уже давно патрулировал этот участок стены и видел много прыгунов в реку. Брошенные любовники. Обманутые мужья. Люди, страдавшие от чувства вины. Просто бедняки.

Большинство из них бросались в воду средь бела дня, желая, чтобы их последний жест презрения к миру был этим миром замечен. Но страдающий от рака человек был озлоблен не на весь мир, а всего лишь на его богов. А эти негодяи с извращенным сознанием видели ночью так же хорошо, как и днем. У стражника не возникло никаких подозрений.

– Ступай в казармы. Там переночуешь, а утром посмотрим, что можно для тебя сделать.

Жирный мальчишка не знал чувства меры. Он протестовал, выл, бился в конвульсиях и делал вид, что готов броситься со стены вслед за своим последним родственником.

Страж порядка решил, что парня следует задержать и отвести в казармы.

Если бы юнец не столь рьяно проявлял свое горе, то вполне мог бы удалиться самостоятельно. Стражник не стал бы возражать. Улицы города кишели бездомными сиротами.

Тот же солдат разбудил мальчишку утром после первой в жизни ночи, проведенной им в настоящей постели.

– Доброе утро, сынок. Сейчас самое время поговорить с капитаном.

Толстяком овладели нехорошие предчувствия. Сколько капитанов может быть в городской страже? Видимо, не так много. Рисковать нельзя.

– Лично я оголодавший. Умирать от недоедания.

– Постараемся что-нибудь устроить, – произнес стражник, бросив на мальчишку странный оценивающий взгляд.

Юнец решил, что настало время продемонстрировать неутешное горе. Он зарыдал, словно не сразу поняв, что все происшедшее не было дурным сном.

Стражник, казалось, был вполне удовлетворен.

В солдатской столовой мальчишка набил брюхо, а в те моменты, когда на него никто не смотрел, – карманы. Насытившись до отвала, юный толстяк отправился вслед за стражником к капитану.

Пока солдат докладывал начальству, юнец выскользнул через боковую дверь. Он узнал голос офицера. Предчувствие его не обмануло.

В конюшне он едва не попался. Осел категорически отказывался покинуть место со столь обильной пищей. Но мальчишка все же сумел заставить животное двигаться, и капитан не успел его заметить.

Он решил совсем уйти из Аргона. Капитан, сообразив, кто ускользнул из его рук, наверняка объявит общий розыск. Саджак давным-давно внушил ему, что лучший способ избежать внимания полиции – бежать из города, как только она начнет проявлять беспокойство.

Но сможет ли он уговорить стражу на мосту пропустить его? Охрана наверняка изумится, увидев одинокого ребенка.

Все получилось как надо. Мальчишка был удачливым и изобретательным лгуном.

Юный беглец из Аргона пополнил ряды безработных бродяг, которые каким-то непостижимым образом ухитрялись выживать во враждебном мире. Сам он существовал благодаря многочисленным сомнительным навыкам и трюкам, почерпнутым у Саджака и его приятелей, повстречавшихся им во время странствий.

Несколько лет он бродил между Тройесом, Некремносом и Аргоном, повторяя путь, освоенный им еще со стариком. Почти в каждом поселении он останавливался. В этот год он добрался до Матаянги и Эскалона. Следующим летом отправился к западным берегами моря Коцюм у подножия горного хребта Джебал-аль-Алаф-Дхулкварнеги. Но этот маршрут оказался бесперспективным. Тот край населяли дикие народы с буйным нравом.

Жители ужасных гор использовали человеческую кожу для изготовления пергамента, чтобы записывать на нем свои мрачные сказания.

Он научился пользоваться еще несколькими языками. На них он изъяснялся с такими же чудовищными ошибками, как и на тех наречиях, что знал раньше. Он нигде не оставался достаточно долго для того, чтобы углубить свои познания. Ему было на это плевать.

Дурные наклонности, свойственные ему с детства, получили новое развитие. Деньги словно вода текли между его пальцев. Сомнительные девицы, вино…

Но самой большой его страстью стали азартные игры. Он был не в силах бороться с искушением испытать судьбу. В результате молодой человек по уши влез долги, и список мест, где ему было противопоказано появляться, непрерывно увеличивался. Перечень стал настолько длинным, что он не мог его запомнить.

Толстяк продолжал воровать у всех, наживая себе все новых и новых врагов по обе стороны закона.

Беда случилась в Некремносе.

По утрам и вечерам он предавался своей любимой игре, прикидываясь магом.

– Эй! Прекраснейшая из дам! Перед взором женщины, славной своей наружность и мудрость, сидит ученик – лично я, значит, – знаменитого Великого Магистра Иштвана из Матаянги. Я работать на Запад, в горах М’Ханд под руководством сам Великий Магистр, где искать знаний у умов величайших. Я молодой, что есть так, но я знающий все секреты красоты. Я также есть Первостатейный Предсказыватель. Могу учить, как завоевать любовь, как равно и сказать, любит ли тебя человек. Имею редкие и тайные снадобья, дающие красоту. Ими пользоваться только жены Наставника Эскалона, которых и в пятьдесят лет принимать за шестнадцатилетний дев красы необыкновеннейшей.

Подобные причитания продолжались до бесконечности, приспосабливаясь лишь к внешнему виду и общественному положению проявившей интерес женщины. Иногда толстяку удавалось продать изрядное количество болотной жижи и иных дурно пахнущих жидкостей и мазей.

В промежутке между утренней и вечерней сменами он болтался на рынке, очищая карманы.

Ночами же он проматывал дневную добычу.

И вот одна жертва кражи опознала его в тот момент, когда он занимался своим более невинным ремеслом.

Он попытался отболтаться, одновременно пакуя пожитки и нагружая осла. Но, заметив, что стражники начинают верить словам обвинителя, поспешил исчезнуть. Молодой человек не стал более проворным или более ловким, нежели был в Аргоне. Теперь он главным образом полагался на свои сообразительность и хитроумие.

Именно эти качества и подвели его.

Игорный дом, где он решил укрыться, оказался опорным пунктом типа, которого он облапошил прошлой осенью.

Первым признаком катастрофы был крик: «Хватайте его!»

На него двинулась пара типов разбойнического вида. Один из них был тощ и изукрашен шрамами. Второй, напротив, был неимоверно толст, но тоже в шрамах.

За спинами идущих вразвалочку бандитов толстяк заметил человека, который при расставании обещал содрать с него заживо шкуру.

Юнец ударился в панику и вытащил из рукава нож, которым обычно срезал кошельки.

Через мгновение у тощего бандита на горле возник второй зияющий алый рот, в то время как первый открылся в беззвучном крике.

На толстяка брызнула кровь. Кровь оказалась горячей и соленой. Он вырвался из рук второго преследователя, и в тот же миг его желудок вывернулся наизнанку, исторгая завтрак.

Это было совсем не похоже на те ощущения, которые он испытал, заставив старого дурня прыгнуть со стены.