Казнить нельзя помиловать - Чертанов Максим - Страница 30

• Предыдущая
• 30/41
• Следующая

Я ухмыльнулся про себя. Допускаю, что он проходил Бергсона в институте, но совсем недавно эта фраза мне встречалась у Стивена Кинга с указанием источника. Маринка сейчас даст ему гитарой по башке: не любит метафизики. А сама ведь тоже не прочь поразглагольствовать про всяких… форзи. Каждый сходит с ума по?своему!

– Леха, тебе Маринка про форзи рассказывала? – спросил я.

– Это кто такие? – Он широко распахнул глаза. Невнимательный человек назвал бы их карими, но ничего коричневого в них не было: вишня. А черные ресницы – как крылья бабочки.

– Муся любит кричать в окно: «форзи, заберите меня отсюда», – сказал я и с привычным удовлетворением убедился, что ни тембр голоса, ни интонация не выдают степени моего опьяненения. – Это вроде чертей таких, из кино.

– Ванька, какое же ты гнусное трепло! – притворно укорила меня Марина. – А знаете, в юности я сталкивалась с необъяснимым явлением. На сеансах спиритизма в общежитии МГУ.

– Бог ты мой, – с любопытством сказал Леха, – в жизни бы не подумал, что ты занималась такими штучками. И как вас из комсомола не поперли?

– В те времена стукачества было мало, не как теперь.

– И каких духов вы приглашали, если не секрет?

– Ленина, Карла Маркса, Высоцкого, Есенина, Оскара Уайльда, Эдгара По… Всех и не упомню. Ленин, падла, ни разу не пришел. А Высоцкий ходил к нам каждую ночь и охотно болтал. Мы его обо всем спрашивали, начиная от политики и кончая брачными прогнозами.

– Сбылось что?нибудь?

– Представьте себе, многое! В частности, тот же Высоцкий с точностью до месяца сообщил, когда СССР развалится. И еще предсказал две свадьбы между людьми, которые в то время совсем друг дружке не нравились. И ведь женились! Именно в предсказанные сроки!

– Маруська, признайся, что ты это все только сейчас выдумала! – сказал я.

– С тобой, душенька, конечно, никогда ничего эдакого не происходит?

– Конечно, – сказал я. – Никогда и ничего.

– Я тоже однажды столкнулся с необъяснимым, – задумчиво сказал Леха. – Ко мне на улице привязалась цыганка. Заболтала меня до такой степени, что я уже вынул из кармана лопатник, чтоб деньги ей отдать. Но все же вовремя опомнился и дал деру. А она вслед мне кричит: «Придешь домой – кровью умоешься, сучонок!» И что вы думаете: вошел в подъезд, стал подниматься по лестнице, наступил на банановую корку и навернулся башкой о ступеньки… Вся лестница была в кровище. Две недели в больнице пролежал.

– Это самовнушение, – сказал я с укоризной. – Взрослые люди! Форзи, цыганки, блюдца…

Олег не позвонит. Я знаю, что не позвонит. Скатерть, несмотря на все это томление и чепуху, бела и крахмальна, гитара нежно и глухо: трень… Когда ей священник на палец надел золотое кольцо… Сердце тяжелое, бесформенное, как студень, лежит в ледяной воронке с острыми краями, дергается, режется о край. Это пустяки. Побудь со мной, побудь со мной…

В половине одиннадцатого Марина наконец принялась звонить Олегу Холодову. Он не отозвался.

– Знаете что, товарищи, – решительно произнесла она, – нужно к нему сходить. Наверняка отключил телефоны, все мои знакомые алкоголики так делают, дабы их не тревожили. Может, он уже до того допился, что нуждается в немедленной госпитализации.

– Хорошо, – сказал Алекс, – мы с Иваном сходим, посмотрим, как и что.

– Толку от вас! Да погодите, не вскакивайте, я переодеться должна…

Небо было беззвездное, мутно?серое. Марина облачилась в свою бесформенную куртку и «левисы»; со стороны казалось, что идут трое парней: два побольше и один совсем мелкий пацан. Сейчас окажется: дверь открыта, а на полу лежит Олег с простреленным виском. Нет, на диване… Что за вздор! Вздор? Но ведь очередь его пришла! После Гены – Олег! И Маринка именно в таком порядке называла, не я один!

…Мы идем сквозь ночь и тьму, касаясь друг друга плечами, готовые драться, один за всех, все за одного, мы ниндзя, мы крадемся как тени… блин!!! Я ведь паспорт в тех, старых штанах оставил. Не хватало сейчас на патруль нарваться: положим, не застрелят, но на трое суток…

Никто нам не встретился. Леха нажал кнопку звонка – тишина. Позвонили еще, потом начали стучать, я хорошенько пнул дверь, послышалось шуршание, звук падения тяжелого тела, слабые возгласы, ворчание, снова что?то упало, щелкнул замок, дверь со скрипом отворилась, и на пороге возник Олег. Испит, прокурен, грязен – краше в гроб кладут.

– З?заходите. – Покачнувшись, он широким жестом махнул куда?то в сторону ванной. – М?марина… М?мариночка… А я тут это… собирался к тебе…

В квартире царил невероятный разгром. Повсюду бутылки, пустые и полупустые. Посреди этого бардака, в сигаретном дыму, в грязи, я испытывал невероятное, ни с чем не сравнимое облегчение. С души свалился камень, нет, даже не камень, а целая гора. Говорят, счастье – это всего лишь прекращение страдания. Не было бы мук, не было и блаженства. Я всех любил, мне хотелось совершать хорошие, добрые поступки. Если нужно, буду месяц сидеть около Олега и следить, чтоб не пил. Маринке принесу такой букет роз, какого ни один генерал никогда не купит. Алекса оставлю в покое, будем просто дружить… то есть… да, просто дружить. Ведь за все нужно платить – и я заплачу.

Олег на первый взгляд казался умеренно пьяным, только очень замурзанным и потрепанным; но, взглянув ему в глаза, я заметил, что они совершенно остекленели. Вряд ли он отдавал себе отчет в том, кто мы такие и как оказались в его доме; да и где сам находится, по?моему, он тоже не вполне осознавал. Маринка усадила его на диван и начала успокаивающе ворковать. Он начал что?то бормотать ей на ухо. Она помахала ладошкой, показывая, чтоб мы с Лехой убрались в кухню. Мы вышли и закрыли дверь.

– Леха, тебе Марина нравится? – спросил я. Хотелось сразу расставить точки над всем, над чем только можно, и все отрезать… хм, отрезать…

– Ну… – нерешительно сказал он, – да, нравится. А тебе?

– Если мешаю, ты только скажи, – самоотверженно попросил я.

– Мне казалось, это я вам мешаю…

Голоса в комнате смолкли, и Марина просочилась в дверь:

– Пациент заснул… Ладно, пошли отсюда…

– Претендентов на выигрыш не осталось! – заметил Леха. – Гена подставной, этот всю дорогу пьяный. Ну и набрали же они игроков – один другого хлеще! Может, в понедельник нам, наконец, сообщат, что все отменяется?

– А Татьяна, Татьяна?! Где ж она все?таки? Олег ничего не узнал?

– Говорит, ничего, – ответила Марина. – Небось, сидит у родителей, рада?радешенька, что отделалась от этого алкаша. Конечно, надо бы ему вытрезвиловку… но, в конце концов, он взрослый дядя и сам себе хозяин. Потом, они могут его насильно увезти. А я представила себя на его месте – очнуться в больнице… Ему и так тошно. Пусть спит.

По настоянию Марины мы вылили остатки водки в раковину и ушли. Ветер разогнал тучи, и небо стало все в клочьях, сквозь которые проблескивали редкие звезды. Я с наслаждением закурил «Парламент». Сейчас дойдем до Маринкиного дома и распрощаемся, все отправимся по домам. И хорошо, и правильно, так лучше. Мы прошли метров сто, когда из?за угла дома выросли двое амбалов – один повыше, другой пошире, – в штатском, с трехцветными свастиками на рукавах. Партийные дружинники! Эти еще хуже ментов, им вообще закон не писан. Я отшвырнул сигарету в снег. Патруль… Генка… У одного правая рука в кармане… Неужели все?таки…

Широкий выпятил грудь, щелкнул каблуками, лихо выбросил руку вперед и вверх и сказал: «Мир вам, православные». Марина чуть слышно прошептала: «Матка, курка, яйки, шнапс, капут…» Я сжал зубы: нашла время выделываться! Баба!

– Ваши документы, господа, – потребовал тот, что повыше.

Вот оно – начинается. Они, конечно, вооружены. Никакой это не патруль, это за нами. Черт, у меня паранойя! Патруль как патруль. Или…

• Предыдущая
• 30/41
• Следующая