Казнить нельзя помиловать - Чертанов Максим - Страница 36

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая

– Иван, я не это имел в виду.

– Знаю, что ты сейчас скажешь. Мы попали в чужую реальность и ничему не должны удивляться. Здесь так принято: вносить граждан в списки, после чего мочить их без всякой мотивации. Местный обычай. Тебе Маруська не говорила, чтоб не читал на ночь Шекли?

– Ты считаешь, что верить в параллельные миры глупо, да? – спросил он. – А в Христа или в Аллаха, или в гороскопы, или в переселение душ…

Вот теперь я почувствовал со стопроцентной уверенностью, что он не придуривается, толкуя о своих параллельных вселенных, а говорит искренне и серьезно. Но я – я не смогу сказать ему так же честно о том, что думаю. Моя версия происходящего чересчур гаденькая и страшненькая. Параллельные миры куда как красивше.

– Лешка, мне по фигу, параллельные так параллельные – да хоть перпендикулярные. Не знаю. Агностик я. Правда, мне кажется, даже если эти другие миры бывают, люди не могут так запросто перескакивать из одного в другой. Но неважно. Ну, перескочили. Какое это может иметь практическое значение?

– Практическое? Не нужно дергаться, – сказал он почти спокойно. – Если нас тоже убьют – попадем в какой?нибудь другой мир. Может, он будет малость повеселее.

– Леха, ты меня уже за… достал со своей метафизикой. Телевидение есть телевидение, ты сам говорил, оно хуже мафии. Просто следят, как мы себя ведем в экстремальных условиях.

– Ты сам веришь в то, что сейчас говоришь? – спросил он.

– Вспомни, – сказал я, – все теории стоят одна другой, и есть среди них такая, согласно которой каждому будет дано по его вере… Так что ты, может, и попадешь после смерти в другую реальность.

– А ты?то во что веришь?

– Я? Ни во что. Даже в черта, назло всем, – сказал я с молодецкой ухмылкой. – Леха, ты так спокойно собираешься в другую реальность, как на вокзал… А в здешней тебе ничего не жалко?

– Жалко. Маму. А тебе?

– А моя мать умерла, когда я был маленький.

– И мы, наверное, не сегодня?завтра умрем…

– Вполне возможно, – сухо ответил я.

– Послушай… Марина мне сказала о тебе одну вещь…

С первой минуты, по тому, как он смотрел на меня, я понял, что Марина ему сказала. Посоветовать ей, что ли, открыть брачное агентство?

– Какую вещь?

– Только ты совсем не похож… Я не так представлял…

– Не похож на что? – усмехнулся я. – На тех жеманных кукол, каких любят в фильмах показывать? Но знаешь, Леха, этот вопрос может тебя так живо интересовать только в одном случае…

– Нет, нет! Я – нет.

Он широко раскрыл глаза, но в них было не оскорбленное выражение, а какое?то беспомощное, и я с ледяным восторгом стрелка, снявшего чужого снайпера, прочел в них: «нет, всегда – нет, ни для кого – нет, но ты…» Не это ли – приз, что обещал мне седой?

– Нет? А что тогда спрашиваешь? Какая тебе разница?

– Говорю же: вдруг мы завтра умрем…

– А, понимаю, – отозвался я, – перед смертью сожалеешь, что не все в этой жизни успел попробовать. В последний день Помпеи или при Чуме люди тоже вытворяли такое, что бы им в обычное время в голову не пришло. Но ты не умрешь. Это просто игра.

Он ничего не ответил. Поднялся легким, гибким движением, и в ту же секунду из прихожей донеслась фуга Баха.

– Блин, это у меня в куртке телефон. Отвечу, ладно?

– Ты что, уже разрешения у меня спрашиваешь? – усмехнулся я. – Иди, иди, отвечай…

Алекс вышел в прихожую, и я услышал, как он после паузы бросил в трубку «Приду».

– Иван… тут у меня срочное дело, правда, срочное. Надо мать свозить! в поликлинику… Я часа через два?три вернусь, если… если можно, если хочешь. Дождешься? Никуда не уйдешь?

– Уйду? Я что, похож на идиота?

Мы стояли в прихожей друг против друга. Он медлил на пороге, будто не решаясь уйти и не решаясь приблизиться, а я просто стоял, и все. Наконец дверь захлопнулась, и я остался один.

Ноги меня не держали, и я сел на пол, прислонившись спиной к двери. Я всегда получаю, что хочу. Так бывало и раньше, до «Перекрестка». Но тут… уж очень неожиданно, очень неестественно, очень странно. Я ведь еще и пальцем не шевельнул, чтобы… Словно какая?то внешняя сила заставляет его предлагать себя, а сам он не понимает, что с ним происходит.

Просто?таки сказочное исполнение желаний. Приз? Я уже выиграл? Можно успокоиться, расслабиться, забыть? Мы все останемся живы, форзи больше не тронут меня?

Сказочное? Разумеется, он не понимает, что с ним происходит, но в этом нет ничего сверхъественного, все поначалу не понимают и сами себе изумляются. Разве так не бывало прежде? Разве я еще в пятницу не был уверен, что так будет?

Но седой ясно сказал: останется ОДИН. Хорошо: Маринки, считайте, нет. Кончен бал, выбор сделан. Я могу сколько угодно твердить сейчас: «форзи, забирайте меня», но они читают в самых глубинах души, они вмиг поймут, чего я хочу на самом деле. На сегодня откуплюсь этой жертвой. А наутро, пока он спит, застрелюсь. Нет, не при нем. Уйдет, тогда застрелюсь. Нет, при нем, и записку оставлю. Нет, записку – это пошло, он и так поймет. В записке напишу «Увидимся в другой реальности». Ах да, записки не будет. Может, я с ним поговорю и все?все расскажу? А если он скажет, что у меня крыша съехала, и не даст мне застрелиться? А вдруг он скажет: давай вместе застрелимся? Говорят, в присутствии опасности и смерти у человека необыкновенно обостряются все ощущения, интересно, правда или нет?

Я метался по комнате, как пьяная пантера, потом повалился на диван и бессмысленно вперился в потолок. Форзи, может быть, можно так устроить, чтоб он и я, мы двое в живых остались? Ага, как же, разбежался. Умру ли я – ты над могилою…

Он лжет! Он что?то крутит! Мать – в поликлинику? В воскресенье? Притом что она не местная? Если бы что?то с ней случилось неожиданно – так не в поликлинику надо, а в больницу. И вообще мне казалось, что его мать уже уехала.

Ну?ка, почему мне так казалось? Он вроде бы нежный, любящий сын, и видится с матерью редко; а в пятницу ночью, когда собирался остаться у Маринки, – не звонил никакой маме, не предупреждал, что задержится. Вчера на банкете был… Хотя, конечно, банкет – дело обязательное, а он взрослый мужик… и что я знаю о его отношениях с матерью? Возможно, ей бы показалось дико и нелепо, что взрослый сын отчитывается, где намерен заночевать.

Да есть ли у него вообще мать? Я уже и в этом сомневаюсь. Хорошо, пусть он соврал. Не к матери помчался. К подруге? Разумеется, у такого парня должна быть подруга. Тогда почему выражение его лица после звонка стало мрачным, будто помер кто?то?

Впрочем, мало ли какие могут быть причины для мелкой лжи. Однажды в аналогичной ситуации человек с трагической рожей сорвался и полетел домой, потому что, как выяснилось позже, на его левом носке была дырка, и это его страшно беспокоило.

Телефонный звонок… Для чего ему лгать? Ведь глаза не лгут: человека, так отчаянно решившегося на что?либо, трактором не остановишь; он бросается, точно в омут с головой, он вернется. Но в нашей ситуации любая деталь обретает зловещий смысл…

Форзи, форзи! Постойте. Я не решил еще – кого. Дайте подумать. Вот пуля пролетела, и ага… Вот пуля пролетела, и товарищ мой упал… Кого же?

Девять граммов в сердце постой, не лови… Я поднялся, открыл шкаф, опять достал «макарова» из?под стопки футболок. Тяжелый, он надежно, успокаивающе лег в руку. Снял с предохранителя, передернул затвор. Восемь в магазине, один в стволе. Вот пуля пролетела, и товарищ мой… Ну что, Дориан, в башку или… Ах, в башку так неэстетично, вспомни Олега. В сердце, только в сердце. Надо покурить напоследок.

Я вернул предохранитель в прежнее положение и убрал пистолет. Позер, дешевка! Не везет мне в смерти, повезет в любви… Тихо, форзи мои, тихо, я все еще колеблюсь. Она – сестра моя, она… Нежная и удивительная… А он – лжет… Но все?таки… У него это – каприз, прихоть, а она всегда останется со мною…

Останется? Останется – один. И я знаю, кто этот один. Она погибнет сегодня, он – завтра, после того, как… Как?то это уж очень по?вампирски получится… Покинул он свое селенье, где окровавленная тень… Нет, это скорей похоже на другое: паучиха сожрала паучка сразу после… Не хочу, надоело…

• Предыдущая
• 36/41
• Следующая