Чужая женщина (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 37

— Согрей душу, Олег. Легче станет. Правду из тебя тянуть не начну, не боись.

— А я и не боюсь, дед. Правда у меня хоть и грязная, но я ее не стесняюсь. Пить не буду. Запойный я был и завязал. Моей правде трезвая голова нужна. Она хочет каждую секунду понимать и знать, что я делаю, для того, чтобы она голову подняла.

— А я свою согрею чуток. А то рядом с тобой больно холодно ей.

— Холодно говоришь?

— Смерть в себе носишь. Вот и холодно.

— Ношу. Много смерти. Тому, кому надо, хватит.

Макарыч осушил стакан, сала кусок в рот сунул и захрустел луком.

— Нельзя смерть носить, она и тебя самого за собой утянуть может.

— Уже утянула. Нет меня.

Старик засмеялся и еще самогона в стакан плеснул.

— Еееесть. Макарыч такое за версту чует. Живой ты.

— Ну это пока… пока стимул жить есть. Когда думаешь, я уйти смогу?

— Ну, судя по твоим успехам, скоро. Вот снег сойдет, и иди с Богом. Оклемался ты уже. Не нужен тебе Макарыч, он свое дело сделал.

— Спасибо тебе… даже не знаю, как отблагодарить. Нет у меня ни черта. Но если будет, я про тебя не забуду, Макарыч.

— Дурья твоя голова. Разве похоже, что я материальных благ жду от людей?

— Не похоже. Но благодарить всегда надо.

— А ты, как смерть из себя отпустишь, в гости приезжай…

Усмехнулся. Впервые за все время, что в доме Макарыча жил. Кривая усмешка, не веселая, от нее мороз пробирает.

— Та куда ж она, родимая, из меня денется?

— Денется, вот увидишь. Неуютно ей станет. Вот тогда и вспомни старика, уважь визитом. Жену с детьми привези.

— Нет у меня жены, развелся я. А детей… не знаю… обещать не могу, дед. Не сердись и не обижайся.

— Честный ты человек, Олег. Хороший. По-настоящему хороший. Грубый. Где-то слишком прямой, но хороший. Немного таких осталось.

— Ну это до поры до времени хороший. Скоро плохим стану.

— Не станешь… правосудие плохим не бывает.

Вскинул голову и смотрит на Макарыча, не моргая, а потом из-за стола встал и во двор пошел. Макарыч скрип услышал и понял, что парень на турнике повис. Как всегда, подтягивается и качается. Дед полез одежду его искать. Он тогда пару документов нашел и спрятал. Сам не рассматривал. Сотовый нашел выключенный. Когда Олег с улицы вернулся разгоряченный, но не запыхавшийся, дед головой несколько раз покачал. Все. Здоров он. Все кости целы, и мясо на них наросло. Шрамов, правда, много осталось в местах, где от ударов кожа лопалась, но это не самое страшное. Мужиков шрамы красят, это еще мать Степана говорила. Дед протянул ему пакет пластиковый, несколько раз стираный.

— Тут бумажки твои и телефон, все при тебе было, когда ироды те в яму закопали. Видать, уверены были, что не выберешься. Я в твое не заглядывал. Макарыч не любит чужое знать, пока сами ему не расскажут. И вещи твои. Постирал, высушил. Не машинкой, не порошком, не обессудь, а как мог, по-нашенски, по-деревенски.

Олег на вещи посмотрел, потом пакет открыл и документы достал. Несколько минут рассматривал, а потом подошел к очагу и кинул в огонь.

— Нет меня больше. Не нужны они мне.

— Зря раскидываешься бумажками, ох зря. Ты как выйдешь отсюда, тебя каждый мент остановит. Заросший весь, глаз перевязан и зубов нет. Документы спросят, а потом загребут в участок, и долго будешь доказывать, кто такой… а еще откуда знаешь, что те, кто тебя прикопали, вдруг не появятся.

— Я сам бывший мент. Если сцапают, знаю кому и куда звонить.

— Дурак ты. Видно, потому и в яму тебя закопали живьем, потому что дурак. Это в тебе правда есть, а в других нет ее. Маму родную за басурманскую валюту продадут.

Парень нахмурился, а Макарыч под кровать за сундуком полез. Крышку откинул. Припрятаны у него здесь пара документов тех, кого костлявая прибрала и закопать в посадке пришлось еще тогда в девяностых. Не удалось ему одного парня с того света вернуть. И такое случалось. Похоронил, а паспорт остался, и права водительские остались. Протянул Олегу.

— На вот. Настоящие. Да еще столько лет прошло, измениться мог. В аварию, если что, скажешь попал. А в городе уже ищи, кто тебе на новые поменяет. Умельцев нынче много развелось.

Олег молча взял паспорт, развернул и так же молча полистал.

— В районный центр поедешь в больницу. Там спросишь Георгия Артемовича, он обещал тебе с зубами помочь и рентген сделать. Может, что с глазом придумает. Он хороший человек. Отблагодарить меня хочет… а мне не нужно ничего. Зато тебе его благодарность пригодится.

— Савельев Николай Иванович… — зачитал вслух и посмотрел на деда одним глазом светло-серым колючим. — Спасибо тебе… даже не знаю, как отплатить. Но если будет возможность, отплачу.

Схода снега Леший так и не дождался. Наутро собрался и ушел. Позавтракал вместе с дедом, чаю попил и крепко обнял. Так крепко, что на душе у Макарыча сделалось очень тепло. Только холод внутри парня никуда не делся, он стал ярче, острее, смертоносней. Чуть прихрамывая вышел за калитку, а Степан его перекрестил на дорожку. Он всегда так делал, когда очередной гость покидал его пристанище. Только почему-то с уходом Олега казалось старику, что он что-то странное совершил — вроде и на ноги человека хорошего поставил, а в тот же момент понимал, что кого-то другого теперь точно не станет. А может, и не одного. Но дело Макарыча не лезть глубоко в дебри, а спасать каждого, кого Бог ему послал. Ведь иначе никак. Иначе дар самого Макарыча сожрет.

Мерный стук колес электрички не успокаивал, а работал вместо секундной стрелки на тикающем механизме. Он приближал меня к моей цели. Я еще не знал, откуда я начну и что сделаю первым. Для начала я хотел понять, что изменилось за то время, что меня не было. Судя по дикой реакции Геры на мой звонок, меня не то что не было, а я уже был отпет и похоронен. Пришлось долго его убеждать, что я, конечно, и побывал на том свете, но звоню ему вовсе не оттуда. Убедил, когда рассказал подробности одного нашего общего дела. Где мы оба слегка накосячили. Точнее, он накосячил, а я прикрыл его задницу. Тогда он дал мне другой номер, на который я перезвонил, и теперь мы общались только по тому номеру. Оказывается, Деня организовал мою смерть. Красиво организовал, с венками, цветами, поминками и даже выстрелами в воздух. Меня якобы нашли в сгоревшем дотла автомобиле, и Ирина каким-то образом меня опознала. Впрочем, я не сомневался, что ее психологически подготовили, и она б узнала кого угодно вместо меня. На трупе могли быть мои вещи. С того дня я официально числился мертвым, и моя смерть не вызвала ни у кого сомнения, даже у Герыча. А значит, все или совсем херово, или это и есть тот шанс… когда сам ад толкает тебя вершить правосудие. Теперь я ехал в квартиру, которую он снял для меня на окраине города. Кто-то назвал бы это воскрешением, а я чувствовал себя зомби. Мертвецом с живым телом, у которого есть своя цель.

Когда по названному адресу приехал, друг уже там сидел, ждал меня. Как увидел, выматерился громко. Я знал, что на себя не так уж и похож. Бороду сбривать не хотел. От протеза отказался — повязку на глазу носил, если очки темные снимал. После перелома нос горбатым и чуть кривым стал. С челюстью и зубами молодой доктор, знакомый Макарыча, очень помог. Отвел к стоматологу хорошему, и мне за пару недель состряпали почти голливудскую улыбку. Если б не дырка вместо глаза, то я б мог поспорить с самоуверенным заявлением Олигарха, что моя рожа станет жуткой. По крайней мере, на меня можно было смотреть без содрогания, хотя мне было на это совершенно насрать, но я понимал, что привлекать внимание пугающей внешностью было бы глупо.

— Похоронил меня, значит?

Обнялись. Несколько секунд молчали, потом он несколько раз ударил меня в грудь и поморщился, перехватывая переносицу двумя пальцами под очками. Вскинул голову и посмотрел мне в глаза.

— Пошли присядем. Меня потряхивает немного после твоего воскрешения.