Весна художника (СИ) - Малышева Анастасия - Страница 45

Лена смотрела на мать так, словно видела впервые. Нет, она всегда догадывалась, что настоящим главой семьи была именно она — отец часто позволял себе мягкость в общении, и был куда более сердечным человеком, чем его жена. Это на людях всё менялось, и Софья Петровна играла роль кроткой жены, которая подчиняется супругу и чуть ли не заглядывает ему в рот. На деле же всё обстояло с точностью до наоборот — женщина руководила мужем, дочерью, зятем и даже бизнесом, управляя по-настоящему железной рукой. Даже решение о свадьбе дочери — решающее слово оставалось за Софьей Петровной.

Той, которая посмотрела на дочь с легким снисхождением, прежде чем сказать:

— Ну вот и куда ты пойдешь? Кто тебя отпустит?

— Мне не нужно ничьё разрешение, — покачала головой Лена, — Я — взрослый человек.

— Взрослые люди не ведут себя так опрометчиво и глупо, — хмыкнула Софья Петровна, — Выпрыгивать на свидания из окна фитнес-центра. Смешно, да и только. Так же, как и твои побеги из дома в студенческие годы. Да — я и об этом знала, — кивнула женщина в ответ на немой вопрос дочери, — Но позволяла тебе это, потому что тогда на тебе не лежало никакой ответственности. Теперь же — она на тебе лежит.

— Мне всё равно, — упрямо покачала головой Волкова, — Костя меня не любит.

— Ну и что? — пожала плечами Софья Петровна, — Твой муж — выгодная партия. Для всех нас. Его бизнес, плюс компания твоего отца — это прекрасная инвестиция в ваше будущее. Ты хоть представляешь, какой капитал вы передадите своему ребенку?

Слова матери обожгли Лену, словно она плюнула в неё огнем. Внутренне съежившись от тупой боли, которая приходила, стоило кому-то поднять тему детей, но внешне оставаясь совершенно спокойной, девушка покачала головой:

— Не будет у нас никакого ребенка.

— Не ставь на себе крест, — отозвалась Кошелева, и впервые в её тоне прорезалось что-то, напоминающее сочувствие, — Рано или поздно попытка увенчается успехом. Думай о своей браке, как о вложении в будущее своего сына. Ну, или дочери.

— Зачем? — усмехнулась Лена, даже не пытаясь скрыть горечь, звучавшую в голосе, — Чтобы потом продать своё дитя, так же, как поступила ты?

Софья Петровна поморщилась:

— Какие громкие слова. Продать! И это твоя благодарность за безбедное будущее? Ты живешь чуть ли не у Христа за пазухой — и еще смеешь жаловаться? Неблагодарная.

— Я несчастна здесь. Я не люблю его.

— Ты думаешь, я любила твоего отца? — фыркнула всегда спокойная и даже чопорная женщина, — Да я ненавидела его! Мечтала, чтобы он умер до нашей свадьбы, и тогда мне не пришлось бы ни дня ходить с его фамилией. Он казался мне слабохарактерным, бесхребетным существом, и я презирала его каждую минуту, что нам приходилось проводить в одном помещении. Но этого хотела моя семья — и я подчинилась. И только спустя несколько лет — нет, я не полюбила его. Но ко мне пришло такое чувство, как уважение. И оно гораздо важнее всей этой амурной чуши. Потому что, девочка моя, любовь проходит, а уважение и статус — остаются.

Лена смотрела на свою мать, и не могла поверить, что они действительно обсуждают это. Спустя четыре года после заключения брака, девушка не просто решет подать голос, но и начинает отстаивать свои позиции. Несколько поздновато, но, видимо, Волковой не доставало смелости. Либо просто раньше не было человека, который бы стоил того, чтобы бороться. Теперь же — она чувствовала это — такой человек у неё был.

Покачав головой, Елена, глядя на мать так, словно видела её впервые, сказала:

— Не могу поверить, что ты так поступила со мной. Помня о том, на что тебя обрекли бабушка с дедушкой — как ты смогла также обойтись со мной? Просто продать, как очень дорогую, элитную куклу.

Ни во взгляде, ни в голосе Кошевой не было ни грамма сожаления, когда она отвечала. Лишь легкое недоумение — как можно не понимать элементарных вещей?

— Потому что, я поняла, что мои родители были правы. Они желали мне лучшей жизни. И я желаю того же тебе. Что этот художник сможет дать тебе? Ни денег, ни влияния, ни власти! Ничего!

— Он сможет дать мне счастье! — выкрикнула девушка, вскакивая на ноги, — И только это мне и нужно! Костя относится ко мне, как к комнатной собаке, или к части декора, и я даже не знаю, что хуже!

Ни один мускул не дрогнул на лице женщины, когда та подняла взгляд на дочь.

— Всё потому, что ты сама себя так поставила. Была бы умнее — давно бы уже научилась манипулировать собственным мужем.

— Да не хочу я никем манипулировать! Я хочу просто, чтобы меня любили!

Поморщившись, Софья Петровна пробормотала негромко:

— Боже, ну и характер. Неудивительно, что Костя гуляет на сторону.

Лена её услышала. Осекшись на полуслове, девушка повернулась к матери, широко распахнув глаза:

— Костя мне изменяет?!

— Допустим. И что? — пожала плечами Кошелева, — Твой отец тоже мне изменяет. Но меня это не трогает. Важен лишь наш статус. Видишь, в чем заключается разница? Свои похождения они тщательно скрывают — недостаточно для меня, конечно, но ты ходила в неведении, пребывая в своих розовых грезах. Так вот, если тебе так нужен твой художник — пожалуйста, играй с ним, но делай это по-умному. Никаких разводов, ухода из семьи и прочего. Я же прослежу, чтобы Костя ничего не знал.

— Нет.

Это короткое слово Лена почти выплюнула, глядя на мать уже не с ужасом, а с отвращением. Ей было противно от того, что она сидела и слушала её. Но еще большую тошноту в неё вызывала мысль, что это чудовище, которое совершенно обыденным тоном советовало ей, как жить во лжи и извлекать из этого пользу — её мать. Человек, который произвел её на свет, и чья кровь текла и в её жилах.

И женщина, которая впервые смотрела на дочь с легким недоумением.

— Нет? — переспросила она.

— Нет, — твердо повторила Лена, — Я не желаю так жить. Мне противно от одной только мысли, что я проведу в этом болоте еще хотя бы день. Противно от того, что я была настолько слабой и безвольной, что позволила всем вокруг манипулировать мной, запугивать меня, внушать мне, что я не заслуживаю другой жизни. Но больше всего мне отвратительна сама мысль, что такой монстра, как ты — моя мать.

Пощечина обожгла её щеку, словно удар кнута. Дернувшись, девушка схватилась за щеку, поднимая шокированный взгляд на мать. Никогда, за всю ей жизнь, её не били. Как бы она ни провинилась — родители отделывались лишь словесными наказаниями, считая это куда более действенным методом.

Но, видимо, Софья Петровна решила, что слов её дочь больше понимать не в состоянии. Гладя на Лену такими же серыми, как у неё глазами, она ледяным тоном отчеканила:

— Никогда не смей говорить или выступать против своей семьи. И выкинь из головы эти глупости о разводе. В противном случае — бояться тебе придется отнюдь не реакции мужа.

С этими словами, Кошелева, изящным движением подхватив свою сумочку, не прощаясь, вышла из комнаты. Через несколько секунд хлопнула входная дверь, и только после этого Лена выдохнула. Внутри всё горело от обиды, но девушка не позволила себе забыться в этом чувстве. Вместо этого она схватила телефон и, не думая, набрала знакомый номер. Но абонент оказался вне зоны доступа. Ругнувшись сквозь зубы, девушка, чуть подумав, ввела другую комбинацию цифр. После четырех гудков ей ответили чуть сонным голосом:

— Алло? Кто это?

Середина марта выдалась в нашем городе на удивление аномальная. Я ждал снега и морозов, но вместо этого родные края встретили нас ласковым солнцем и настолько положительной температурой, что уже к пятнадцатому числу я гонял по улице в легкой ветровке. Нет, по ночам всё равно было так холодно, что зуб на зуб не попадал, но днем это была не погода, а самая настоящая сказка.

Нашей команде — да и школе — такой поворот событий был только на руку, поскольку это значило, что открытые уроки и уличные соревнования между бандами можно будет начать намного раньше задуманного. А это значило лишь одно — ребят нужно было готовить с утроенным усердием.