Играя с Судьбой том 1 (СИ) - "Герда" - Страница 20

И что бы ни мучило, врываясь в мои сны, тем самым превращая их в кошмары — это мелочи, потому что я очень ярко осознаю: она дорога мне. Кем бы она ни приходилась Арвиду Эль-Эмрана — подругой-авантюристкой, любовницей, вербовщицей, мне это безразлично. Я люблю ее, как, должно быть, любят сестер и матерей. Да, я не помню матери, хотя у меня она наверняка была, я не знаю отца, я не знаю, была ли у меня когда-нибудь, в другой, украденной жизни сестра, но в своем чувстве я абсолютно уверен.

— А знаешь, — говорит Фори перед тем как закрыть глаза, — рыжим тебе было лучше.

Она засыпает, и улыбка на лице уступает место страдальческой гримаске: во сне невозможно держать эмоции и чувства под контролем. Я глажу ее ладонь и ухожу: пусть спит, когда-нибудь наступит и время расспросов.

— Поговорили? — спросил меня Элоэтти, поджидая в коридоре, и я согласно кивнул.

— Поговорили...

— Ты все еще хочешь увидеть Арвида? — предложил он.

— Сейчас?

— Нет. Но скоро... Завтра утром.

Вчера я бы изнывал от нетерпения, торопил часы, желая увидеть торговца, а сейчас промедление воспринимается как отсрочка. До завтра еще есть время. У меня еще есть время. Однако я согласно киваю — да, я хочу увидеть Арвида.

После визита к Фориэ начисто пропадает желание сидеть, уткнувшись носом в коммуникатор. Свежесть утренней прохлады постепенно сменяется раскаленным жаром полудня, который не дает заснуть, загоняет в душ, и случайно зацепив взглядом полоску маячка, оставленного на краю умывальника, я решаюсь... Ну невыносимо же здоровому человеку без дела весь день сидеть в четырех стенах!

Прихватив маячок, я срываюсь с места и убегаю к морю. По знакомой тропе — через заросший травами луг, по крутому спуску, мимо общего пляжа к своему тихому уголку. Только (вот сюрприз!) место занято. На лежаке сидит девушка и смотрит в сторону моря. А передо мной вновь дилемма: остаться или уйти. Вспоминаются слова Элоэтти: «навязывать общество ищущим уединения у нас не принято». А близость моря едва не сводит с ума.

Пока я раздумываю, как быть, девушка поднимается с места, оборачивается и замечает меня.

— Привет! — летит ко мне с порывом ветра. Голос — веселый и звонкий кажется удивительно знакомым.

Я вздрагиваю, сердце в груди делает мощный удар, во рту сохнет, и, как в прошлый вечер, я ничего не могу с собою поделать: она меня волнует.

— Привет, — а губы трясутся.

Я боюсь, что девушка заметит мое возбуждение. Боюсь, поймет, что со мною творится, и испугается. Отшатнется, или хуже — выставит на смех. И понимаю, что зря все утро провел в обнимку с коммуникатором, ведь главного — как мне быть сейчас — я так и не узнал.

Сбежать бы,..

В Академии, идя прямо на своих противников, я знал — уклониться от потасовки можно. Нужно только повернуться и сбежать. Потом подать рапорт коменданту казарм или ректору: дирекция не приветствовала драки. И зачинщику, кем бы он ни был, пришлось бы держать ответ. Но я знал и другое: бегство — не выход. После такого уважение заслужить невозможно.

Бежать нельзя. И я заставляю себя сделать шаг навстречу.

— Я надеялась, что ты придешь, — говорит она. — Кажется, я тебя вчера чем-то обидела.

— Ты что, извиняться пришла? — Удивленный, я смотрел на девушку, позабыв о своих опасениях.

Нет, она не смеется надо мной. Она тоже слегка растеряна и отводит взгляд; волнуется — ее выдают пальцы, мнущие юбку, которая даже не прикрывает колени.

— Да!

Это «да» отрывает меня от разглядывания сильных красивых ног. Я вновь смотрю в лицо, вдруг понимая, что она — хорошенькая. У нее широкие скулы, полные губы, толстенький нос и веселые глаза. Нет, она не красавица из тех, чьи фотографии курсанты прятали в тумбочках. Она не бесплотная женщина-мечта, и у нее далеко не утонченные черты лица; но улыбка,.. но взгляд! И... я понимаю, что она видит причину моего смущения. Она понимает. Но оскорбляться или обижаться не собирается. Она даже не смущается. И то, что было сложным, становится простым: не составляет труда объяснить, что я не был обижен. Похоже, она верит в это больше, чем я.

И доверяет больше, чем я сам доверяю себе. Ни одна, ни одна девчонка в Торговом Союзе не стала бы вести себя так. Она сверх меры сокращает дистанцию, она явно напрашивается на неприятности. Бездна! Ох, уж эта короткая юбка, которую задирает ветер. Зажмуриться, не видеть...Уронить бы девчонку в песок, подмять, ведь она сама... она сама... напрашивается на неприятности!

Но вспоминается, как спокойно спит чудный город без заборов, оград, занавесей на окнах и злость моя гаснет. Хоть и трудно, но я стараюсь удержать себя в руках, напоминая себе — она не понимает что творит. Она не знает, что такое страх.

Трудно держать себя в руках. Выручает память: «мальчишка не опасен» — голос Элейджа звучит в моей голове, и я соглашаюсь с ним. Я — не опасен. Я — человек, а не модификант и не зверь.

— Как тебя зовут? — спрашивает она.

— Рокше.

Девушка морщит лоб, глядя на меня чуть пристальнее.

— Эдна, — называет свое, протягивая мне руку.— А ты точно не местный. И имя странное. Что оно означает?

Нагревшийся от обжигающего песка воздух дрожит. Пылающее белое солнце приклеилось к зениту, время застыло.

Что оно означает?

— Свет, — отвечаю я, касаясь ее ладони. — Просто солнечный свет.

Боюсь, ирдалийка засмеется, как смеялись в академии однокашники, покуда не привыкли, но вместо смеха:

— Ирид, — произносит она серьезно. — По-ирдалийски это Ирид. Ты не будешь против, если я буду называть тебя так? Мне привычнее...

Я не возражаю. Льстят ее открытость и неподдельный интерес.

Мир дрожит и растворяется в мареве: море, небо, берег — все кажется миражом. И потаенная мечта манит доступностью, кажется такой близкой — собственный дом и сад, любящая женщина, дети... — и куда реальнее окружающего мира.

Девушка сжимает мою ладонь, ведет, я иду за ней — к пристани, где нас, оказывается, уже ждут. Эдна тянет меня в компанию парней и девчонок, знакомит со всеми, и время срывается с места в галоп: день заполняется поездкой к рифу, где мы всей компанией ныряем и плаваем почти до заката; к берегу катер возвращается по темноте. Но народ не разбредается. Все так же, кучей-малой мы заходим в какое-то кафе, и наскоро перекусываем. По местным меркам ужин прост: рыба, овощи, какие-то водоросли, кисленький соус и хлеб. На моё замечание о деньгах Эдна машет рукой, смеется: «я угощаю».

Потом, все так же, гуртом, мы уходим всё дальше в ночь, подальше от города. Ребята разжигают костер: с моря тянет пронизывающей прохладой, огонь отнюдь не лишний, и в свете пляшущего на угольях пламени, ночь наливается колдовством. Кто-то из ребят захватил с собой аволу — чудный многострунный инструмент, и пальцы музыканта перебирают струны, но кажется, что музыка рождается сама.

Голос — знакомый, высокий и звонкий зачинает песню, другие подхватывают. Дрожа то ли от холода, то ли от возбуждения я стискиваю пальцы: эти песни, они мне знакомы... Жадно вслушиваюсь в слова чужого языка и понимаю — многие из песен, на другом языке, я слышал, будучи курсантом.

Я не знаю, сколько времени проходит, прежде чем народ начинает потихонечку разбредаться. Мы с Эдной идем рядом. Пусть этот мир полностью безопасен, но я должен проводить ее до дома — через звеняще-шуршащую тишину, через половину мирно спящего города, до самого крыльца дома, укрытого садом. Она вспархивает на ступеньки, смотрит на меня сверху вниз, говорит, прежде чем попрощаться:

— И все же ты странный, Ирид. Откуда ты родом?

Думается — скажи я ей правду, и она отшатнется. И уже не будет подобных этому дней. Чтобы ни говорил Эгрив, мы и лигийцы — враги. Однако, врать ей я не хочу. Это неразумно, но я выдыхаю правду:

— Я рос на Лидари. Это в Торговом Союзе.

Эдна спускается вниз, приближается, встает рядом. В темноте я не вижу лица, но ее теплая ладонь ловит мою руку. Пальцы сплетаются с пальцами, девушка тянется ко мне, и вот уже дыхание щекочет щеку, а потом губы касаются губ. И оказывается, что ядерный взрыв и вспышка сверхновой — такие, в сущности, мелочи...