День Суркова (СИ) - Лебедев Александр Александрович - Страница 11

     - Никого не наказывать сегодня, - сообщил Сурков.

     - Как угодно, - сказал негр. - Я мог бы сделать для вас исключение, тем более что до конца смены осталось сорок минут, но раз вы упрямитесь.

     Он сообщил коллеге, что грешник Сурков направляется на наказание. После чего другой негр препроводил Суркова в помещение раздевалки с высокими металлическими шкафчиками вдоль стен. Раздевалка ничем не отличалась от аналогичной в какой-нибудь авторемонтной мастерской, там так же пахло гарью и промасленной спецовкой. Сурков даже покрутил головой в поисках плаката по технике безопасности и тут же его нашел. На серой картонке, очевидно, угольным стержнем было выведено:

     «Otvetstveнный za poжar - chert Вялый».

     - Четко тут у вас все, - попытался пошутить Сурков.

     - Советую раздеться.

     - Зачем? - изумился Сурков.

     - Просто советую.

     В словах негра не было ни издевки, ни угрозы, ни сарказма. Он сказал это так, как говорят избитую тысячелетиями фразу, и Суркову это не понравилось еще больше. Он снял с себя спецовку и повесил в свободный шкафчик с нацарапанным номером тринадцать.

     - Пошли, - скомандовал негр.

     Сурков подумал, что негр не такой уж здоровый, и при желании он мог бы поспорить с ним в рукопашной схватке.

     - Негров здесь нет, - сообщил негр.

     - Как? - удивился Сурков.

     - Так вот. Меня зовут черт Вялый, тот, кто вас отправил на наказание - черт Паркер, вы ему не отдали одноименную авторучку, которую спрятали в ботинок, теперь он вас будет опекать.

     - Ничего себе, - не сдержался Сурков. - Так вы тот самый ответственный за пожар?

     - Советую думать потише, - приказал Вялый и открыл железную корабельную дверь, за которой оказался большой зал с низким сводом.

     Сурков невольно остановился, его челюсть безнадежно отвисла, а колени подогнулись. Насколько он мог видеть, свободное пространство занимали низкие печи и жаровни, на которых сквозь красные отблески огней виднелись огромные емкости и сковородки. Вокруг них деловито расхаживали черти, некоторые из которых были вооружены трезубцами. Они помешивали своим орудием варево, состоящее из смеси масла и грешников. Масло было таким густым, что невозможно было понять, где кончается и начинается грешник. Бесформенные кляксообразные тела вздымались над поверхностью и тут же исчезали в бурлящем месиве. Время от времени один из грешников пытался выбраться из котла, за что тут же получал оплеуху трезубцем и сваливался обратно. Зрелище на сковороде было еще отвратительнее. Абсолютно голое тело извивалось на промасленном противне. Покрытые румяной корочкой ягодицы мелькали в сумасшедшем ритме, припадая к промокшей сковороде, взвивались с новой силой, от них шел густой серый пар.

     - О, Боже! - выдохнул Сурков.

     - Раньше надо было думать о Боге, - сказал Вялый и зашагал между котлами.

     Сурков невольно сделал шаг за ним, но поскользнулся в разлитом масле и упал, ударившись головой о сталактит. Вялый оглянулся, но возвращаться не стал; он ушел и через несколько секунд привел помощников - крепких рослых чертей, которые подхватили Суркова под руки и поволокли на возвышение, примыкавшее к свободной сковороде. Они усадили его на большую совковую лопату, ловко связали запястья мелкой цепью, после чего один разорвал серый бумажный мешок и высыпал на Суркова ошметки стекловаты.

     - Маслом, маслом надо было полить, - посетовал другой.

     - Не учи ученого, - огрызнулся первый, схватил черенок лопаты и опрокинул его так, что Сурков кубарем полетел на сковородку.

В голове его мелькнула Эльза, снимающая с себя лицо, прячущий в сливной бачок шампанское Людмирский, работники банков, страховых компаний, незнакомые люди, здоровающиеся на улице, голубое небо, белый снег, рыжее вечернее солнце.

Глава 4

      Суркову очень хотелось заплакать, но комок в горле катался как горошина и никак не хотел становиться тугим. Его обожженное тело больше не горело, острая боль перешла в тупую, жжение - в нытье, а пронизывающий страх - в глухую усталость.

     - Долго ты здесь будешь корячиться? - спросил обрюзгший лысый грешник.

     - А-а? - скорее простонал, чем спросил Сурков.

     - Я сегодня дневальный, будешь копаться - останешься со мной на заплыв. Понял?

     Сурков ничего не понял, но схватил квадратный кусок мыла и похромал в душевую. Освещенная догорающим факелом комната была оснащена рядом согнутых труб. Кран у душа оказался один. Как догадался Сурков, горячая вода грешникам не полагалась. Даже после сорока минут на сковороде его грудь сдавил стальной обруч холода.

     -Брр, - сказал Сурков первую осмысленную фразу.

     Он потихоньку стал смывать с себя остатки масла. Как и положено, мыло ело ожоги, оставляя зуд.

     - Не может быть, - пожаловался Сурков, - этого не может быть! Этого не может быть!!

     Кран громко хрюкнул, плеснул на Суркова последнюю порцию воды и замолчал.

     - Эй, новенький, - услышал Сурков. - Давай быстрей, сейчас воду отключат.

     - Уже отключили, - тихо сообщил Сурков.

     Возникший в проходе толстяк осмотрел покрытого мыльной пеной Суркова. Очевидно, это было жалкое зрелище, потому что он ухмыльнулся и, сплюнув на пол, сказал:

     - Вот что, новенький, ты здесь надолго, так что послушай моего совета: не будь чмом.

     - Как это?

     - Так. Сопли не распускай, не ори, когда тебя жарят, не стой «раком» в раздевалке. Поджарился, масло смыл - и на нары. А если ты вздумал свои игры играть, знай - здесь таких не любят.

     - Какие игры?

     - Такие. Ручку Паркеру отдай и не думай, что он о ней не знает.

     - Как он узнал?

     - А ты как думаешь? Мысли прочел, придурок. Неужели непонятно?

     - Они умеют читать мысли?

     - Все читают мысли, в том числе и ты. Или думаешь, здесь все русский изучали? Все на мыслях. Говорить - воздух трясти, да и воздуха здесь почти нет, - толстяк помахал короткими руками вокруг себя.

     - Чем же мы дышим?

     - Узнаешь, - пообещал толстяк, - когда в котел попадешь.

     Сурков закрыл глаза и опустил голову.

     - Не ной, баба, - фыркнул грешник презрительно. - Пообгоришь, привыкнешь, лет через триста могут на верхние уровни перевести, там полегче да почище, а если с головой - можешь и до черта дослужиться. Но до черта - это надо лет семьсот обгорать, чтоб до черноты.