Выбери любимый жанр

Аид, любимец Судьбы. Книга 2: Судьба на плечах (СИ) - Кисель Елена - Страница 11


Перейти на страницу:
Изменить размер шрифта:

11

Только и я сюда не за жизнью шел.

Знаешь, сказал я, шагая на колесницу, кони негодовали и отплевывались умершей травой. – Меня тоже называли чудовищем.

Губы той, кто дала жизнь Нике-Победе, покривились не в улыбке – с сочувствием.

Тебя много кем называли и назовут еще, сын Крона. Но это не сделает тебя ни уроженцем подземного мира, ни тем, кто способен править здесь.

Да. Это не сделает.

Привычные руки рванули поводья, и гривы коней черным пожаром метнулись по воздуху. Колесничий стоял крепко, незыблемо. Колесничий не оглядывался на солнечные зайчики в траве, полянки нежных фиалок, непостижимо ласковое солнце…

Колесничему было плевать, что Стикс позади него – в мирке остановленного мгновения – ухмыляется многозначительно.

Колесничий правил, не разбирая дороги – дальше, от водного дворца, от ледяных змеистых истоков, черных трещин и обомшелых скал, от серого, унылого, но живого моря, пробующего берег на вкус… вдоль лугов асфоделей, через мерцающие истоки Флегетона – дальше, дальше…

На привычный уступ – лицом встретить взгляд… мира? Подданного?

Врага.

«Да! Мы еще воюем!»

Падает на плечи с размаху тяжкая лапа жребия. Вобравшая невообразимый вес тартарских оков, и каменные своды, и базальтовый дворец, и Белую Скалу – такой ноше Атлант бы позавидовал, пальцам не удержать двузубец. А мир – мир щерится в лицо оскалом Великой Бездны, рокочет мягким смехом Эреба, журчит неистовым весельем Ахерона, полыхает флегетоновым неистовством…

«Глупец! Мальчишка! Какая война?! С кем? С тобой? А кто ты?»

Кто? Победитель Титаномахии? Бог?! Царь?! Твой Влады…

Сгустилось там, за плечами – тьмой. Стикс, Коцит, Ахерон, Лета, асфоделевые поля – свились, спутались воедино, рванулись столбом чистой мощи к своду и взгляд – оттуда, уже оттуда…

Воин в перекосившемся фаросе силится не уронить двузубец. Воину, наверное, сказали – беречь оружие своего господина. А какое там беречь, если недотепе-солдату такое и поднять-то не под силу…

Вон, плечи ссутулились, будто валун на них взвалил.

«Я… я удержу…»

Удержишь ли? в сомнении подпрыгивают в бездне черные, гниющие куски того, кто когда-то повелевал временем. Это тебе не серп у папы стащить. Ты же и не царствовал никогда – так, на посылках у брата войну пробегал, невидимкой прошастал – так удержишь ли, невидимка?!

Кулак свился, прижался вниз: раздавить надоедливую малявку? Придушить непосильной ношей? Да ладно, зачем, пускай. Он уже и так понял, что ему тут не место. Со временем до тупоумного дойдет, что не подземным тут – не жизнь, что тут вообще никому не жизнь, нет тут жизни… что никакие победы и свершения на поверхности не сделают его здесь Владыкой.

Верно. Не сделают. Потому что я сделаю это сам.

Загрубевшие от поводьев пальцы крепче сжались на символе власти, и мир примолк в недоумении.

Клубок болотной тины так и стоял в горле – липкий, мерзкий, с гнильцой.

Я взял своим жребием мир, в котором нельзя жить. Радоваться. Видеть солнце.

Я дурак, я не понял этого сразу, зато теперь осознал сполна – спасибо Элизиуму, созданному отцом…

Только ведь я шел сюда не затем, чтобы жить.

«Кто ты, чтобы владеть мною?» рыкнуло раздраженно в лицо.

Ученик Таната Жестокосердного, который учил меня быть воином, – и потому мы еще повоюем.

Родник Страха – и потому не боюсь тебя.

Ученик Аты-Обмана – и потому мы с тобой поиграем в подданного и Владыку.

И я буду не подданным, как тебе такое?

Ответа не было – так, насмешливое ворчание. Вот Тартар так и не собрался убираться с плеч.

Как лег – так и остался, будто венец.

Только не на голову почему-то.

[1] Гинекей – женская половина дома.

[2] Мормо или мормолики – некая разновидность демонов женского пола, обычно причислялись к свите Гекаты. Могли менять обличье, питались кровью.

[3] «Стикс» - от греч. «чудовище»

Сказание 2. О судах и покушениях

В царстве теней – в этом обществе строгом

Нет ни опасностей, нет ни тревог…

В. Высоцкий

Первое обычно помнится. Адамантовыми крючьями вцепляется в память. Выступает ухабами из дороги жизни: побредешь по ней вспять к горизонту – и откуда что возьмется: первый меч, первая игрушка, первый зазывный взгляд девушки, первая драка и первый выбитый зуб… Первый убитый враг.

Хочешь увидеть второе… третье… последнее! – а первое настойчиво лезет в глаза, выпячивает грудь колесом: а я важнее!

Первее…

Хотелось бы думать, что у бессмертных не так. Что у них и десятое, и тридцать седьмое – всё одинаково величественно, все помнится с равной важностью…

Но вот я смотрю в черную воду – пока что, кажется, все-таки бессмертный – и вот они встают передо мной, мои вехи.

Первый учитель – тусклые отблески на черном клинке, шелест железных крыльев: «Бездарно дерешься»…

Первое касание губ – скала в объятиях у моря, серебряные текучие пряди вперемешку с черными, жесткими: «Не останавливайся, только не останавливайся…»

Первое поражение – Полынное Поле, музыка проклятий и стонов, обожравшиеся падальщики: «Проведи меня в подземный мир. Хочу поговорить с Эребом и Нюктой».

Первый шаг навстречу самому себе – щербатые ухмылки Циклопов, пальцы скользят по холодной поверхности шлема: «Хочешь – исчезну?!»

Первый взгляд тогда – на поляне в Нисейской долине: танец, медные кудри, взлетающие в воздух: «Ты будешь моей женой…».

Первое, первое…

Как может бог ухитриться намертво потерять в отхожей яме своей памяти то, что когда-то было первым!?

Я не помню своего первого судейства.

Да и второго не помню тоже.

Холод трона вгрызался голодным псом. Зубастой пастью хватал за плечи, свирепо терзал позвоночник. Спускаясь ниже, холод становился уже не псом, а драконом.

Бешеным.

Уже давно заметил, что золота терпеть не могу. То ли с того времени, как был в обучении у Гелиоса, то ли с какого другого, но оно слепит, лезет в глаза и холодит сильнее, чем должно.

В Титаномахии я, помнится, на голых скалах дрых в одной эскомиде – плащ спалила какая-то огнедышащая гадина, а укрыться больше было нечем. И нормально дрых, хотя под скалами что-то выясняли на кулачках старик Океан и северный Борей.

В горах Нивелуса[1], где каждый выдох – причудливый гриб пара изо рта – стоял на колеснице, спал в ней же (бронза!!). Ничего, не замерз. На крайнем Севере сколько раз шастать невидимкой приходилось – лед не брал!

А только вот Зевс усаживался на свой трон – мурашки по хребту бегать начинали. У меня, потому что либо младший как-то спокойнее относится к золоту, либо ему золото не такое кусливое попадается.

Первый десяток теней я отправил на поля асфоделей, не особенно прислушиваясь к жребию. Даже за свитой не следил, потому что полностью был занят вопросом: что делать с троном и с Гефестом, который эту золотую дрянь отковал? Хотелось бы, конечно, привязать одно к другому, да и отправить на Олимп, а лучше в Тартар запихать навеки, но ведь Гефест сейчас дворец Судейств отстраивает (отсюда слышно). И вообще, царям пристало – чтобы побольше роскоши: вон, на стенах мозаику из драгоценных камней скоро закончат, рубиновый дракон щурится изумрудным глазом – ага, напоминает…

Царю не пристало ерзать на троне щурится. А что у царя к этому трону все скоро примерзнет, и он начинает уже понимать муки Геры, пойманной подарком Гефеста, – это дракону наплевать.

Оркус тянет еще один жребий. Божок лживых клятв проникся не на шутку: каждый раз с душераздирающим скрежетом сдвигает крышку с золотого сосуда Мойр, окунает ладонь – и полным торжественности жестом протягивает мне еще одну спутанную, пресеченную нить. Семнадцатый… восемнадцатый? Сбился. Тень плывет от входа так, будто и правда плыть приходится, да еще против течения… ногами шевелить бесплотными не пробовала?! Отправить сволочь на Поля Мук за медлительность. И на ледяной трон – на пару сотен лет.

11
Мир литературы

Жанры

Фантастика и фэнтези

Детективы и триллеры

Проза

Любовные романы

Приключения

Детские

Поэзия и драматургия

Старинная литература

Научно-образовательная

Компьютеры и интернет

Справочная литература

Документальная литература

Религия и духовность

Юмор

Дом и семья

Деловая литература

Жанр не определен

Техника

Прочее

Драматургия

Фольклор

Военное дело