Каюсь. Том Второй (СИ) - Раевская Полина - Страница 65

Похвально, если 6ы не такими пид*рскими методами, хотя, чего еще ждать от мужика, скачущего в

лосинах по сцене? Все они там латентные гомики и свою пид*рскую сущность так или иначе проявят.

Этот проявил особо оригинально…

Но иронизировать, как не стараюсь, не получается. Чем больше читаю, тем ярость сильнее разгорается

во мне. До чего же Чайка дебильная! Неужели мужика не могла нормального найти?! Где она такого урода

откопала? Впрочем, это тот случай, когда дурак дурака видит издалека.

В сердцах отбрасываю от себя папку и залпом опрокинув остатки рома, иду в подвал. Пора потолковать с

голубчиком.

Спускаюсь вниз, открываю дверь и внутри будто сжимается пружина, на мгновение все замирает, а после

взрывается в каждой клетке звериной злобой, стоит только столкнуться с наглым, самодовольным

взглядом. Я знаю это выражение лица, знаю этот вызов. Похоже, Чайка нашла свою мужскую копию. Что

ж, тем лучше: меньше возни, эту породу сломать легче -легкого.

-О, - оскалился сученыш окровавленным ртом, - пожаловал наш обманутый папа. А мы уж вас заждались.

Долго же до тебя доходило.

Он захрипел, давясь смехом, я же изо всех сил сдерживал себя, чтобы не прикончить его тут же.

Пожалуй, моей силе воли можно поставить памятник, ибо хоть во мне и клокотала дикая ярость, внешне я

излучал абсолютнейшее спокойствие.

-Лучше 6ы тебе придержать язык, дурень, - посоветовал я, садясь напротив него. - Тридцать тысяч

долларов слишком маленькая сумма за потерянное здоровье.

-Не переживай, Яночка компенсировала отменным минетом,- скабрезно парировал ублюдок, пытаясь

вывести меня на эмоции. Но увы, не на того напал. Зверь внутри меня был изощренным мстителем. Он

умел ждать, а потому не велся на тупые провокации. Так что вместо ожидаемого удара в челюсть

придурок получил мой, вполне себе, искренний хохот.

-Господи, да ты, оказывается, в жизни-то еще ничего не видел, раз считаешь ЭТО отменным,

-расхохотался я над этим детским садом, при этом ничуть не лукавя - сосала Чайка так себе. Но как же

меня корежило от необходимости держать эту отвратительнейшую маску, натирающую нутро до крови, до

мяса, продирающую до самых костей. Все внутри меня заходилось от боли, выло, оплакивая самое

интимное, сокровенное, растоптанное грязными, заплеванными ботинками. Но я должен был молчаливо

улыбаться, чтобы не дать растоптать то немногое, что от меня осталось.

-Я повидал достаточно таких шлюх, как твоя Яна, - огрызнулся меж тем этот урод, начиная заводиться от

того, что его методы не канают, - но она выделяется. Такая горячая штучка, с ней в постели можно

делать все, что захочешь. Рассказать тебе, как я ее трахал?

-Никита, - спокойно подозвал я одного из ребят, с трудом проглатывая комок в горле, стараясь не

слушать всю ту мерзость, что нес сосунок. - Успокой мальчика, а то он разошелся.

В следующую секунду ублюдку прилетело куда-то в нос, и он перевернулся вместе со стулом, к

которому был привязан. Я не смотрел, что там происходило дальше, мне это было не интересно. Парочка

ударов по почкам еще никого не убила, а для таких гнид даже полезна. Глядишь, человеком станет, хотя

сомнительно. Поэтому главное блюдо еще впереди.

-Ну? Угомонился?- поинтересовался я, когда парни закончили. Видок у этого Макса теперь был не такой

вызывающий и самодовольный.

-И што дальше? - прошепелявил он, сплевывая парочку зубок. - Сам возьмешься за дело? -Нет, дорогуша, мама, к счастью, еще в детстве научила меня не пачкаться. А вот твоя филонила походу, даром, что училка. -Не трогай мою мать! - процедил он, побледнев. -О, как мы заговорили, - протянул я, холодно улыбнувшись, наблюдая, как он дергается, изображая из себя крутого мужика. - Да не быкуй ты, кретин! Мать твою трогать никто не будет, хотя сомневаюсь, что такому уроду есть до нее дело. -Думаешь, я боюсь? - пыжился он, веселя меня. - Што ты можешь сделать? Убить? Ну, давай, валяй! -А ты вижу, смелый, - хмыкнул я. - Только вот методы заработка у тебя какие-то бабские. -Почему 6ы и не заработать на дураках? -Верно, на дураках все зарабатывают, - кивнул я, начиная даже получать от всего этого извращенное удовольствие. - Но проблема в том, что ты нарвался не на того дурака. -Неужели? - сьязвил он. - Знаешь, скольких ревнивых муженьков я уже повидал? -Ну, судя по тому, что ты все еще жив, не слишком много и не слишком ревнивых. -А ты, знащит, слишком ревнивый, - хохотнув, резюмировал он. - Собрался убить меня? -Если 6ы я хотел убить тебя, ты 6ы уже валялся в какой-нибудь канаве, - презрительно бросил я. - К сожалению, мальчик, смерть не самое худшее, что может случится с человеком. И ты в этом очень скоро убедишься, но не потому, что я слишком ревнивый, а потому, что не переношу зарвавшихся, хитровы*баных ухарей. -И што ты сделаешь? - тяжело сглотнув, но все еще продолжая держаться, уточнил он. -Ну, пид*рские методы требуют пид*рских мер, так что не обессудь, - елейно сообщил я и хлопнул в ладоши. В подвал спустились четыре крепких мужика и замерли в ожидании команды «фасе. -Ш-што это знащит? - запаниковал этот Макс, видимо, начиная, соображать, что к чему. -Это значит, что пора отработать мои тридцать тысяч, - издевательски пояснил я, подходя ближе. - Ты очень вовремя подвернулся, эти ребята совсем недавно откинулись. И пока еще не могут забыть старые привычки. Думаю, твой нетронутый зад им придется ой, как по вкусу. На мгновение повисла тишина. Придурок уставился на меня, как на новое пришествие Христа: огромными, испуганными глазищами, все еще не веря, что я не шучу. -Нет, - замотал он лихорадочно головой, бегая затравленным взглядом от меня к парням. Я вновь кивнул, и они подошли к нему вплотную, занявшись делом: один развязал веревки, другой - стал удерживать, а третий - раздевать. Ублюдок начал брыкаться изо всех сил, кричать, срывая голос, он молил о чем-то, но поняв всю бесполезность сопротивления, заревел с таким отчаяньем и душераздирающим воплем, что мне стало его почти жаль. Звук расстегиваемых молний и ремней, окончательно сломал его, маска самоуверенного негодяя слезла, словно обожженная кислотой кожа, открывая лицо перепуганного насмерть мальчишки, слишком заигравшегося в хозяина жизни. - Не надо. Не надо, пожалуйста, - проскулил он, захлебываясь слезами, неудержимым потоком текущими по его разбитому лицу. - Я… я верну деньги, верну! Только прошу вас! Пожалуйста, не надо! -Вернешь деньги, - с горькой усмешкой, задумчиво повторил я, отводя взгляд, когда его поставили на четвереньки. - Ты у меня забрал гораздо больше, чем деньги, змееныш. И вернуть уже не получится, так что терпи. Не говоря больше ни слова, я развернулся и пошел на выход. Парни знали, что делать дальше, а наблюдать за тем, как будут насиловать мужика… Нет, я не настолько псих. Меня от одних воплей наизнанку выворачивало, не говоря уже о том, чтобы лицезреть происходящее. Поднявшись наверх, я вернулся в гостиную и обессиленно упал на диван, меня всего трясло. Во рту стояла горечь, а в ушах по-прежнему всхлипы и крики о помощи. Нет, мне не было жаль этого г*ндона. Я всегда был злопамятным и мстительным. Вот только от этой мести легче не становится. Впрочем, я и не надеялся. Знал, что будет так плохо, что останется только лакать в одиночку ром и охреневать. Это надо же, одной своей пьяной выходкой испоганить жизнь, как минимум, десяти человек: свою, мою, этого мальчишки, его родителей, моей дочери, своей матери. Не баба, а оружие массового поражения! Эта мысль веселит, как и то, что к ночи я прикончил две бутылки рома, вместо главных виновников торжества. Да, все живы, даже наша тридцатитысячная шлюха. Отключилась, правда, да недельку ходить не сможет, но что поделаешь? У каждой профессии свои издержки, а уж за тридцать тысяч долларов можно и потерпеть. Зато теперь знает, как они на самом деле достаются, а то научились, твари, хотеть всего и сразу. И летают где-то в нереальности, творя всякую херню. А за херню, порой, так можно огрести, что свет будет не мил. Вон этот… за полчаса из самодовольного, крутого фрайера превратился в скулящий овощ, мечтающий вздернуться, как можно скорее. Я 6ы снял для Чайки такую стремительную метаморфозу в качестве наглядного пособия, но думаю, она ее на личном опыте увидит. Хотя, хрен его знает. Сейчас во мне бушевала злость, но даже будучи в гневе я не знал, чего конкретно хочу. С одной стороны, посмотреть 6ы этой суке в глаза, спросить о главном, а потом пристрелить к чертям, а с другой - никогда больше не видеть, не слышать, не вспоминать. И вот как быть? Эта дилемма терзала мой пьяный мозг весь путь до Жуковки, но по приезду, я так ничего и не решил, пока не вошел в дом и не увидел эти проклятые коробки с цветами. Они, как главные свидетели моего позора и унижения стояли и насмехались надо мной, придурком, нашептывая: «Эй,идиот,поздравляем, ты побил все рекорды кретинизма! Браво! Таких лохов мы еще не видели.я И это окончательно срывает мне краны: бешенство, словно цунами, сметает все на своем пути. С животным рыком распинываю собственные чувства в лице этих прекрасных насмешниц, топчу, раздавливаю, швыряю и понимаю, что этот невинный белый цвет совершенно не уместен, нужен темно-бордовый. Чайка великолепно 6ы смотрелась погребенная под окрашенными собственной кровью розами. Столь дикая идея вдохновляет моих внутренних демонов, и я, гонимый каким-то безумием, вихрем взлетел в свой кабинет, достал из сейфа пистолет и замер, наткнувшись взглядом на фото, где мы с ней такие счастливые на фоне фонтана Треви. Несколько секунд я даже не мигал, перед мысленным взором проносились такие обыденные мгновения, которые вроде и не значат ничего, а по итогу память почему-то подсовывает именно их, а не что-то такое красивое, романтическое, как с рекламы счастливой семьи. Конечно, я помню все наши лучшие моменты: нашу встречу, наше первое свидание, нашу первую ночь, нашу поездку на Мальдивы-все это я помню, но жизнь - это не рекламный ролик идеалистических картинок. Жизнь - это, когда твоя женщина ночью складывает на тебя руки и ноги, словно ты плюшевый мишка; когда утром она слегка опекшая, ненакрашенная и недовольная, разговаривает сквозь зубы; когда после чашки кофе просыпается, с наслаждением потягивается и целует тебя взасос, извиняясь за вредность; когда она как угорелая носится в поисках ключей, которые, как всегда не помнит, куда бросила накануне; когда курит втихаря,думая,что пачка орбита способна замести следы или дрыгается перед зеркалом под какую-то идиотскую музыку; когда ее волосы находишь везде и всюду, особенно на своих пиджаках и пальто; когда ее духами пропахло все вокруг и твой Клайв Кристиан(4) не способен с этим ничего сделать. Да и куда ему? Когда сама жизнь пахнет ей, когда она и есть жизнь. И я понимаю, что тоже ничего не могу с этим сделать, потому что хоть меня и разъедает гнев и ненависть, любовь все же сильнее. Поэтому опустошенный иду в спальню, сажусь в кресло и смотрю на нее спящую. Что же ты наделала, глупая? Что ты наделала… Все остальное было, как в каком-то тумане, мареве боли и безнадежности. Она что -то говорила, оправдывалась, просила прощение, а я просто хотел тишины и покоя, ибо слишком тяжело понимать: то, что я принял за счастье в очередной раз оказалось уроком. Мне снова попалась не женщина, а система пищеварения: сначала поглотила, разорвав на части, переварила в кислоте, превратив в однородную массу, затем высосала из этой массы всё самое ценное, а после отпустила через задний проход, оставляя лишь непригодное. И вот кучка дерьма, оставшаяся от меня, уже который день, закрывшись от всего мира, хлещет партию Шато лафит тысяча восемьсот шестьдесят пятого года, купленную на аукционе за двадцать с лишним тысяч долларов каждая бутылка. Коллекционеры и ценители распяли 6ы меня за такое вопиющее сибаритство. Но мне абсолютно, совершенно пох*й! Причем, на всё и на всех! Я отключил телефоны, разогнал прислугу и ушел в отрыв от этого поганого мира с его ублюдочными обитателями: пил, пил, пил, блевал, снова пил, что-то крушил, кого-то, кажется, избил из охраны, поджег Чайкину гардеробную и кажется, чуть не спалил весь дом, потом снова пил до отключки. Не знаю, сколько это продолжалось, но очнулся я в один из вечеров от того, что меня купали в ледяной воде и хлестали по щекам. Ощущение, скажу я вам, одно из самых запоминающихся в жизни, но в чувство приводило на ура. Разум прояснился, и я увидел Шуваловых. Мокрые, бледные, трясущиеся они стояли со мной под холодным душем, пытаясь отрезвить. -С-сколько па-па-пальцев видишь, - простучав зубами, спросила Аленка, маяча рукой перед моим расфокусированным взглядом. -Т-т-три, - дрожа, ответил я спустя пару секунд, и услышал облегченный выдох держащего меня Борьки. -Отлично, - улыбнулась Аленка и выключила воду. У меня зуб на зуб не попадал, а голова казалась такой тяжелой, что я едва не терял сознание от боли. Борька осторожно вывел меня из душа, и усадив куда-то, стал растирать, а Аленка, как маленькому приговаривала.- Потерпи, родной, потерпи. Скоро все закончится. Следующее, что я помню, так это, как меня напичкали таблетками, а после уложили в кровать. Когда стало тепло, и я отогрелся, снова отключился. В следующий раз я очнулся спустя двое суток. Голова по-прежнему нестерпимо болела, на глаза давило, тошнота стояла в горле, но я был вменяем. -Какое сегодня число? - прохрипел, открывая глаза и тут же зажмурился, поморщившись. Из окон лился солнечный свет, раздражая воспаленную сетчатку. -Мм…Твою мать! -Двадцать шестое, Гладышев, - со значением произнесла Аленка, подавая мне таблетки и стакан воды. -Ты девять дней не просыхал! -Восполняю пробелы за все годы, - сыронизировал я, и запив барбитуру, откинулся на подушки в ожидании, когда полегчает. -Ах, вот оно что, - съязвила Алёнка. -Не тарахти, башка трещит. -Давай, Борю позову, пусть он тебе ее оторвет на хрен, все равно толку от нее никакого. -Зови, Борю я как-нибудь переживу. -Если будешь так бухать, то ты уже никого не переживешь, - отрезала Аленка, и открыв окно, закурила, повергая меня в шок. -Ты же бросила,- изумленно произнес я. -С вами бросишь, идиотами, - со злостью парировала Шувалова, нервно куря. - Ты вообще понимаешь, какой кипишь поднялся? Никто дозвонится тебе не может, все простаивает, люди паникуют, Гордеев рвет и мечет, тетя Вера со Светка с ума сходят. Спасибо Анне Петровне, позвонила нам, когда ты уже вообще в разнос пошел. Мы бросили Даришку в Кап Джалуке и бегом к тебе. А тут…тут такой беспредел, что у меня слов нет! Ты вообще хоть что-нибудь помнишь? -Ну, что-то помню, вроде, - отвел я взгляд. Перед Аленкой с Борькой было неудобно, да и вообще стыдно. Расклеился, как мальчишка. -Да? - ехидно уточнила она. - Помнишь, как ты пьянющий решил покататься и избил водителя, который не дал ключи? Он сейчас в челюстно-лицевой лежит, если тебе интересно. А еще ты за шкирку спустил с лестницы какую-то горничную, поскольку она видите ли посмела появиться пред твоим царским взором. Но это не самое веселое. Апофеозом твоей пьянки стал поджег гардеробной! Не помнишь, как залил ее коллекционным бренди, поджег и улегся, спать там же? Спасибо охране, потушила все и тебе, придурку, не дала сдохнуть, - яростно сверкая глазами, бушевала она, совершенно не жалея меня. -Ну все, понятно! Мне стыдно, правда. Компенсирую им всем позже, - поморщился я, не зная, что еще сказать. -Да при чем тут это?! Как будто мне есть дело до кого-то, кроме тебя, - отмахнулась Аленка, обессиленно упав в кресло. Несколько минут, она молчала, словно выдохнулась, а потом со слезами на глазах, взяла меня за руку и сказала. - Прости! Я просто очень переживаю за тебя. Я хмыкнул и поцеловал ее руку. -Не о чем переживать, у меня же не рак, в конце концов,- попытался я разрядить обстановку. -Совсем чокнулся?! - возмутилась Аленка. - Иди, приведи себя в порядок, весь оброс, похож на бомжа. Я не стал спорить и послушно пошел в ванную. Какая разница, что делать? Главное -занять себя чем-то, чтобы не думать и не чувствовать. У зеркала, конечно, охренел. На меня смотрел какой-то бородатый дядька далеко за сорок с глубокими морщинами, серым лицом и огромнейшими синяками под глазами. Не то, чтобы мне сейчас было дело до внешнего вида, но положение все же обязывало быть всегда в форме, поэтому пришлось потратить очень много времени, чтобы хоть немного напоминать мужчину девятидневной давности. Чуда, увы, не случилось, я всего лишь слегка посвежел, но хотя 6ы почувствовал себя человеком, а не пульсирующим от боли нервом. Заковав себя в броню от Генри Пула(б), спустился в столовую, где меня ждали Шуваловы. Аленка, постукивая ноготками по столу, пила кофе, Борька жевал классический Рибай и смотрел телевизор. -О, привет, дружище! -сразу же заметил меня друг и поднялся из-за стола. - Ну, как ты? - обеспокоенно спросил он, хлопнув своей лапищей по спине. -Да вроде жить буду, - улыбнулся я краешком губ. -Садись давай, сейчас бульон принесу, а то исхудал - кошмар, - распорядилась Алёнка и направилась на кухню. -А где Анна Петровна? - поинтересовался я, когда она вернулась с тарелкой куриного бульона для меня. -А я тебе не сказала разве?!- воскликнула Шувалова преувеличенно бодро, а потом шарахнула, как ни в чем не бывало. -Ты же ее уволил.