Книга вторая. Магическая Экспедиция - Звездная Елена - Страница 46
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая
Потянувшись, осторожно выбралась из саней, позевывая, подошла к Владыке. Ну как подошла — остановилась шагах в четырех и осторожно спросила:
— А что конкретно вам в нем не понравилось?
Гаррат медленно повернул голову, мрачно посмотрел на меня и спросил:
— Напугал вчера, да?!
Я сначала отшатнулась, хотя от его взгляда все отшатнулись, а подошедшие было узнать причину остановки купцы так и вовсе шагов на пять отошли, но после осторожно еще на шаг подошла и сказала:
— Нет-нет, что вы. Так что у нас тут?
У нас тут был дракон, который, пользуясь тем, что его слова только я услышать могу, тихо сказал:
— Я дракон, Милада, я чувствую ложь.
А затем уже громко, для всех, зычным голосом — Вачовски:
— Вот что-то мне в тебе не нравится, а понять что — не могу.
— А может, поймешь уже, да и дальше поедем? — крикнул кто-то из спешащих купцов. — Ты ж глянь, что деется! Три линии стоят, три… Ох ты ж мать, огонь посередь снега! Неужто маги?!
И говорливый купец предусмотрительно в толпу затесался, более не высовываясь. Остановленный же купчина нервно поправил шапку и начал было:
— Послушайте, уважаемый, маг вы там или не маг, но людей становить прямо посередь дороги…
— Я тебя не посреди, я тебя с краю остановил, — перебил его Владыка. — Что ж в тебе не так-то, а?
Купец занервничал и почему-то на телегу глянул. Не то чтобы прямо обернулся и посмотрел, но взгляд его на мгновение воровато метнулся на груз. И вот теперь купец перестал нравиться даже мне. Купцы народ особый, они торговому делу учатся с детства и, с того же детства честное имя себе зарабатывая, учатся смотреть прямо, честным, открытым взглядом. Именно такие, с честным именем, с прямым уверенным взглядом, и ходят в дорогих кафтанах, у иных дела редко ладятся в Любережи, а этот купец именно в дорогом кафтане был. И кушаком был подвязан алым, парчовым. И вид имел вполне купеческий — а вот взгляд нехороший был.
— Глаза у тебя вороватые, — словно прочитал мои мысли Владыка.
Но может, просто перепугался мужик, а? Любой тут перепугается ведь. А глаза… так если присмотреться, то красивые, добрые глаза, голубые такие, как небо летом.
— Он на телегу оглянулся, — попыталась я вступиться за купца, — может, товар огнеопасный, а вы тут пламя разожгли, или скоропортящийся у него товар, задерживаться не может.
— Товар, говоришь? — задумчиво произнес Владыка.
И извлек кинжал. Из черной стали. Тот, от которого рану ни залечить, ни магией исцелить, тот, что режет все подряд, сталь кромсая, как масло подтаявшее.
— Вввачовски! — испуганно воскликнула я.
Но дракон, не предпринимая попытки вскрыть, к примеру, грудную клетку купца или там на дольки некие органы покромсать, двинулся к телеге, пристально вглядываясь в прикрытый дешевой тканью, закрепленный пеньковой веревкой товар. За ним следили с интересом все купцы, кроме досматриваемого, который вдруг от чего-то пятнами покрылся, и, собственно, нас — меня, Тихомира, Славена, Никодима и Вереса. Мы просто уже как-то сразу поняли, что добром дело не кончится, причем для купца.
Но того, что произошло далее, предположить не мог никто!
Владыка вдруг решительно подошел к телеге, взмах рукой — и перерезанные ткань с веревкой исторгли из нутра телеги посыпавшийся тканепадом фонтан.
— Безобразие! — крикнул вдруг кто-то из купцов.
— Товар трогать воспрещено! — добавил еще один.
Остальные молчали, с прищуром поглядывая на стремительно сереющего, так и не сошедшего с козел купца. Они словно по его поведению поняли — что-то тут не так. И не ошиблись.
Когда на дорогу рухнул скрученный и опечатанный сургучом ковер, Владыка наклонился, резанул по ткани и, выпрямившись, мрачно посмотрел на открывшееся всему миру утробно зарычавшее умертвие.
— Мертвяк! — взвизгнул стоящий неподалеку от меня Тихомир.
— Зараза! — негромко, но так, что все услышали, сказал Верес.
Молодой купец с такими добрыми глазами медленно сполз с козел, судя по неудобной позе, явно пребывая без сознания. А среди купцов уже побежал, зашумел шепоток:
— Стреминское-то, помните, померли все от заразы мертвяцкой!
— В Глухатках за ночь мертвяки стока народу-то поели-изничтожили.
— Еще ж понять не могли, как зараза-то ейная передвигается, чай, не весна-лето, чай, в зимицу мертвяку ходить трудно-ти.
И еще… и еще… и больше…
Мертвяк тем временем еще громче зарычал и попытался было встать, но Владыка ухватился за перекладину на телеге, вырвал ее без усилия и так же, без усилия, пригвоздил мертвяка к земле, вогнав доску на аршин, не меньше. Умертвие взвыло, да деваться ему уже было некуда.
— Запах, — в наступившей вдруг звенящей тишине произнес Вачовски, — запах мне не понравился. Смердело, как от вчерашней деревни — тленом.
После чего, крутанувшись с какой-то даже лихостью, он направился к полувисящему купцу со словами:
— Ты не поверишь, мужик, нам предстоит долгий… очень долгий разговор. И я уже заранее могу сказать — он тебе не понравится примерно так же, как мне твой товар.
Как раз к этому моменту подъехал отряд порубежников вдесятеро больше прежнего.
Крик был долгий, протяжный, полный мучительной боли, пронизывающий до костей. Хотелось закрыть уши и свернуться клубком, тихо подвывая в тон завьюжившей метели. Но не выходило, никак не выходило.
— Мабуть, чаю еще, дивчинка? — вопросил один из порубежников.
— Нет-нет, спасибо, — отозвалась я и продолжила писать.
Ровно до того момента, как очередной крик расколол тишину заставы. Хотя о какой тишине могла идти речь — застава гудела. Ржали стреноженные лошади, горели костры застрявших на тракте купцов, слышались приглушенные разговоры, да время от времени, вот как сейчас, раздавались нечеловеческие вопли.
Мертвяков на Яремском тракте обнаружили уже восьмерых. Двоих — лично Владыка, четверых — осознавшие весь ужас происходящего и начавшие обыскивать телеги порубежники, еще двоих указали сами купцы, заметившие, что двое из их братии вдруг резко назад повернули. Купцова сознательность, вероятно, уберегла от гибели как минимум две деревеньки… Как минимум.
«Мы столкнулись с невероятным по своей беспринципности и безжалостности заражением Горлумских деревень», — продолжила писать я в отчете.
Снова полный боли вопль. Да такой, что слюда на окошках задрожала, не говоря уже о стекле.
— Зверь, просто зверь, — мрачно высказался сидящий у печи и читающий порубежные отчеты за прошлый год Тихомир.
Ему никто ничего не ответил, потому что жутко было всем. И старику-немощи, оставленному «чаи господам студентам готовить», и мне с Никодимом и Славеном.
С грохотом распахнулась дверь, вошел Верес. Высокий, худощавый, по обыкновению веселый парень был бледен и мрачен. Он прошел к столу, взял вовсе не чай, а бутыль с самогоном, плеснул себе в кружку, залпом выпил и сипло произнес:
— Этот, что вопит сейчас… это его четвертый рейс!
Раздался очередной крик пытаемого… Сочувствия к нему больше не испытывал никто из нас.
— На, — Верес подошел, протянул мне дубликат карты. — Вачовски сказал, у тебя пять минут, не больше. Там порубежники еще один «клад» обнаружили.
«Кладом» мертвяков обозвал Владыка, когда очередную телегу вскрывал. Громко так, с издевкой, произнес: «И тут у нас тоже клад зарыт». Вот после и повелось — порубежники схроны с мертвяками называли кладом.
Взяла дубликат карты, который сама же для дракона нарисовала — Гаррат наотрез отказался пытать купцов при мне, так что вот, пришлось делать вторую карту. И сейчас, соотнося с отмеченными координатами, перенесла все данные в оригинал и так же отметила место положения уже трех несуществующих деревень. Молча вернула дубликат Вересу. Посмотрела на его бледное лицо и спросила:
— А… твои?
— Живы, — глухо отозвался парень. — На тракте дядьку Михо встретил, тот два дня как из деревни нашей вышел.
- Предыдущая
- 46/58
- Следующая