Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин - Страница 19

— В Израиле есть много таких, особенно в левом крыле, кто сочувствует палестинскому движению. Но русских евреев среди них нет. Вообще-то русские иммигранты занимают, как известно, жесткую позицию в отношении арабов.

— Этот араб знает, что я не сочувствую их движению. Думаю, что на самом-то деле это ему и нравится, как и то, что я еврейка. Это его только больше заводит, если вам понятно, что я хочу сказать…

Консул бросил на меня слегка встревоженный взгляд, и я сообразила, что в своей искренности зашла слишком далеко. На вид я была слишком чистенькой и невинной, чтобы понимать такие вещи, как власть секса и желание покорять, не говоря уже о том, чтобы самой заниматься этим.

— Думаю, он хотел бы склонить меня на свою сторону, — заторопилась я. — И я могу притвориться, что сочувствую его целям. Как раз из-за того, что я спрятала его диск, он убежден, что я влюблена в него. Это, конечно, бред, но он из той породы мужчин, которые убеждены, что они божий дар для женщин.

— В наши дни это, кажется, называется «самец-шовинист», — хмыкнул мистер Авриль.

— Для меня это новое выражение, но согласна, оно к нему очень подходит. Он думает, что я, бедная русская девочка, буду потрясена, что меня взяли в дорогой ресторан. Его нетрудно будет спровоцировать на хвастовство.

— Другими словами, вы считаете, что он типичный любитель? Судя по тому, что вы мне сказали, похоже, что так оно и есть. Но это, конечно, не снижает важности вашей информации. Как раз любители и приносят зачастую самый большой вред. Однако было бы ошибочно недооценивать наших врагов. Мы в Израиле запомнили этот урок после войны Йом Киппур^[6]. И все же араб-хэкер — это что-то совершенно новенькое. Мы уже сталкивались со многими угрозами с арабской стороны, но пока что компьютерного шпионажа среди таковых не было. Все, что вы узнаете, будет для нас весьма ценно.

— Сделаю все, что могу, — довольная, сказала я.

— Вам будет полезно спросить его о семье. Семейные союзы до сих пор считаются у арабов наиболее прочной политической силой, и им верны как ничему больше.

— Я, конечно, спрошу его, — сказала я.

— Мы были бы также весьма обязаны вам, если бы вы записывали все, что узнали. — Мистер Авриль иронически улыбнулся. — На нашем жаргоне это называется «отчет о контакте». Лучше делать запись в день разговора, пока память еще свежа.

— Обещаю, что завтра и запишу, — убежденно сказала я. Вообще-то, подумала я, мне будет трудно выполнить это обещание. Ничего мне так не хотелось, как оказаться после вечернего ресторана в постели Али. Возможно, контактному отчету придется подождать. Почему-то мне доставляло удовольствие, что Зви Авриль или не понимал этого, или делал вид, что не понимает.

— Вы можете связаться со мной прямо в консульстве, — сказал он, давая свою визитку. — Если меня нет, обязательно передайте свою просьбу. Там всегда могут со мной связаться.

Визитка была с одной стороны на иврите, а с другой — на английском. Там было просто написано: «Зви Авриль. Консул по науке». А также был адрес и номер телефона консульства.

— Вы производите впечатление благоразумной девушки, — продолжал он, — и, может, в том, что я хочу сказать, нет необходимости. И все-таки будьте очень осторожны. Никому об этом не рассказывайте. Ни друзьям, ни семье. Я давно знаю Наоми и Дэвида, и они будут молчать. То же требуется и от вас.

— Ну конечно, — возмутилась я. — За кого вы меня принимаете?

— К несчастью, искушение сказать другим, какой ты умный, бывает очень сильным. Это приводило к краху очень многих агентов, даже профессионалов. Я мог бы порассказать вам много удивительного на сей счет… Но предоставим бахвалиться нашим врагам, согласны?

Конечно, согласна, подумала я. Мы предоставим бахвалиться арабам. На что они еще способны, бедные невежественные существа?

9

— Али пригласил меня в La Grenouille, — объявила я Маргарет по телефону на следующее утро.

— В самом деле? — сказала она не без сарказма. — Должно быть, шпионское дело идет как надо.

— Шпионское дело полностью провалилось, — солгала я. — Но, по крайней мере, моя личная жизнь встала на ступеньку выше.

— Ты хочешь сказать, что израильтяне не заинтересовались?

— Я так о них и не слышала, из чего ясно, что не заинтересовались. Должно быть, у них есть вещи поважнее.

— Тогда почему ты идешь с этим подонком?

— Он не так уж плох, — запнулась я. — Он потому не звонил мне, что летал домой на несколько дней. Вообще-то, он мне почти нравится.

— Какое разочарование, — вздохнула Маргарет. — Шпионство было гораздо занятнее, пусть даже ты и раздула его сверх всякой меры, чтобы оправдать свиданку с арабом.

— Так вот, значит, что ты обо мне думаешь? — рассердилась я.

— Да, но, во всяком случае, сам подход был необычный, — продолжала Маргарет. — Теперь все будет более традиционно. Дальше ты станешь жаловаться, что эти нехорошие израильтяне угнетают бедных палестинцев.

Я почувствовала, что Зви Авриль был прав. Искушение защищаться было почти непреодолимым. Но придется устоять. Может, я и дойду до жалоб на плачевное состояние палестинцев. Но пока я погожу с этим несколько недель для правдоподобия, если уж допустить, что я смогу столько продержаться возле Али.

— Оставим политику, — сказала я. — Что мне надеть в La Grenouille?

— Естественно, короткое черное платье. Сегодня большая распродажа в «Мэйсис». Пойдем выберем. Для твоей новой шикарной жизни нужна новая одежда.

Тем вечером я сидела напротив Али в La Grenouille. Помещение было полно цветов и выглядело красивым и романтичным. Маленькие в шелковых абажурах лампы на столах и лепнина из золотых листьев, украшающая стены, наполняли зал мягким теплым сиянием. На мне было короткое черное платье, купленное днем в «Мэйсис». Это была простая туника из жатого бархата, длиной до середины бедер. Высокий строгий воротник в викторианском стиле, но руки обнажены. Платье стоило больше того, что я могла позволить себе даже на распродаже, но оно меня очень красило, и Маргарет уговорила его купить. На Али был шелковый итальянский костюм и мокасины от «Гуччи».

Метрдотель приветствовал Али, назвав его по имени, и выразил свое удовольствие видеть его снова. Али заказал «Шато Симар» 1973 года.

— Может, я найду для вас семидесятого года, — сказал метрдотель. — Кажется, у меня остались одна-две бутылки.

Меню выглядело довольно устрашающе, и я предоставила Али заказать для меня.

— Мы возьмем то, что уже проверено, — сказал он. Для меня он заказал салат из foie gras^[7] и утиную грудку в кисло-сладком соусе, а для себя бисквит из омара и седло барашка.

За соседним столом сидел коренастый лысеющий мужчина, который показался мне знакомым. С ним была блондинка в коротком черном платье, даже короче моего. Она была старше меня и вся в бриллиантах. Мужчина украдкой посматривал на меня. Али это заметил и спокойно сказал:

— Должен признать, что мне не стыдно показаться с тобой на людях. Среди прочих ты просто украшение. — Я ничего не сказала. — Ты знаешь его? — спросил Али.

Я снова взглянула на мужчину. На сей раз я его узнала. Он был хорошо известным вкладчиком капиталов, его недавно обвиняли в тайных торговых операциях.

— Да, — сказала я. — Я читала о нем в газетах.

— Кто здесь, вне всякого сомнения, криминальный элемент, так это высший класс, — сказал Али.

— Раз уж ты затронул эту тему, Али, то мне так и не понятно, какой ты совершил криминал и как тебе удалось освободиться. — Я обратила внимание, что в манере задавать вопрос я повторяю Зви Авриля.

— Проникновение в компьютеры очень похоже на тайную торговую операцию, — сказал Али. — Это очень трудно доказать, и почти всех, кто этим занимается, невозможно схватить за руку. Моя ошибка в том, что я связался с О’Брайеном и Мелоуном. ФБР, должно быть, что-то узнало про меня, когда занялось ими. Те парни воровали кредитные карточки. Если они угодят в тюрьму, то именно за это.