Чудо. Встреча в поезде - Уэст Кэтрин - Страница 2

— Может, что-нибудь поищем на Вест Енд? — спросил он. — Боюсь, что для чего-нибудь другого у нас нет времени.

Просто ответь, что ты не можешь, велела я себе. Но вместо этого сказала: «О’кей».

Мы пересекли Бродвей и миновали два квартала по направлению к Вест Енду. Вечером по четвергам там играет настоящий джаз, и ежедневно — вполне приличные гамбургеры. Однако для беседы это было не лучшее место. Оно всегда переполнено, а музыка слишком громкая. Так что у меня не было возможности сказать Али, что я еврейка, или вообще о чем-нибудь поговорить. Покончив с гамбургерами, мы влились в толпу, которая текла к спортзалу.

Мы заняли хорошие места. Я сидела впереди на первой в своей жизни игре. Болельщиков развлекала парочка в масках льва и тигра, группа заводил и оркестрик. Все это для меня выглядело довольно экзотически. Я должна была также признать, что баскетбол оказался гораздо более интересным, чем я себе представляла. Игра меня захватила, и вскоре я уже и сама стучала ногами и воодушевляла криками нашу команду. Однако чуть ли не с самого начала игры повод для воодушевления пропал. Принстон вел в счете, и с каждой минутой разрыв все увеличивался. Вскоре стало ясно, что речь уже может идти не о том, выиграем мы или проиграем, а лишь о степени нашего унижения.

Игра закончилась победой Принстона со счетом 63: 40. Даже я понимала, что для нашей команды эти цифры — трагические. В то же время после игры должна была состояться вечеринка, и мы решили немного там поболтаться.

«Сгорающий дом», — загремело из громкоговорителей. Для мрачного настроения окружающих это была самая подходящая песня. Какой-то прыщавый малый с прической «конский хвост» похлопал Али по плечу:

— Хай, ну что, обторчался?

— Чума, а не игра, дед, — ответил Али без малейшего намека на британский акцент.

Они обменялись еще парой слов, используя непонятные мне выражения типа «Си-плюс-плюс».

— Это что, оценка игры? — спросила я Али, когда малый удалился.

— Нет, — засмеялся он. — Это компьютерный язык. Последний писк моды.

В компьютерном жаргоне я понимала не больше, чем в спорте, хотя он, кажется, звучал повсюду. Иногда мне казалось, что я единственная студентка в Колумбийском колледже, которая обходится без компьютера.

Али принес нам пиво. Мне стало легче, что он взял и себе. Я знала, что мусульманам не положено употреблять алкогольные напитки, и подумала, что он, наверно, не верующий.

— Так что ты думаешь о ситуации на Среднем Востоке? — спросила я как бы между прочим. Я решила, что мне следует прояснить для себя эту область.

— То, что евреи убили еще несколько арабов в Иерусалиме, в одной из исламских святынь. Обычное дело, не так ли?

— В действительности было вовсе не так, — отрезала я.

— Кроме того, арабы сами начали. Как обычно.

Тут Али разразился длинной тирадой о том, что сионисты забили американские средства массовой информации ложью и пропагандой, и что еврейское лобби контролирует американский конгресс, и что Штаты дают евреям оружие, чтобы убивать арабских детей.

Я почувствовала что-то вроде раздражения. Я и раньше встречалась с арабскими студентами и даже разговаривала с ними о Среднем Востоке, но никогда ничего подобного не слышала. Точнее, знакомыми мне арабами были несколько девушек из Ливана, и все они были христианками. Может, в этом и разница. Их мнение о Среднем Востоке в основном сводилось к тому, что все там посходили с ума, а тем, кто не сошел, лучше уехать оттуда и жить в Соединенных Штатах.

Али вполне мог сойти за сумасшедшего, но он все же был здесь, а не там.

— Израиль просто хочет, чтобы его оставили в покое, — улучив паузу в его бреде, сказала я. — Или ты хотя бы на минутку не можешь допустить, что он тоже имеет право на существование?

— Только не в Палестине. Пусть устраиваются где-нибудь в другом месте, скажем, в Австралии.

— Тогда уж лучше на Луне.

— Отличная мысль! Уж сколько лет евреи оскверняют наши святыни. Но скоро мы лишим их этого удовольствия.

— А как же с нашими святынями в Иерусалиме? Как со Стеной Плача?

— Нашими? — переспросил он, сузив глаза.

Я вовсе не так хотела сказать ему об этом, но теперь было поздно, да уж и не важно.

— Да, — сказала я вызывающе. — Нашими. Моими.

Я росла и воспитывалась в России, вне еврейской религии и культуры. Я никогда не была в Израиле и не испытывала потребности помолиться у Стены Плача. Но в этот момент я остро почувствовала, что все это мое.

— Постройте себе другую стену, — сказал Али. — Можете все туда валить и плакать. Надеюсь, у вас будет о чем поплакать. Мы вам в этом поможем.

«Сгорающий дом» остановился за секунду до того, и в наступившей тишине слова Али прозвучали достаточно четко. Я оглянулась и, к своему ужасу, увидела, что многие, должно быть, услышали его, и, что еще хуже, это были те, кого я знала. Среди них была и еврейская пара из России — Борис Рабинович и Вера Штейн, они смотрели на нас с одинаковым выражением шока на лицах.

Борис был аспирантом на факультете физики, и перед тем как приехать на учебу в Штаты, он жил в Израиле. Внезапно я вспомнила, что Борис служил в израильской армии, видел боевые действия в Ливане и даже был ранен. Уж кого-кого, но только не его я бы призвала в свидетели этой сцены.

Вне себя от гнева и унижения я просто выплеснула свое питье в ухмыляющуюся арабскую физиономию. Али оцепенел на мгновенье — лицо мокрое, со свежих его одежек капает пиво… Затем он мрачно сдвинул брови и угрожающе шагнул ко мне. Но дальше он не двинулся. Перед ним вырос Борис, твердый и решительный. Он был почти на голову ниже Али, плотный крепыш в очках из роговой оправы. Когда-то он на меня поглядывал.

— Не смей ее трогать, дерьмо, — сказал Борис сквозь стиснутые зубы.

Ничего не ответив, Али сильно его толкнул. Но Борис не упал — в быстром развороте он перенес свой вес на переднюю ногу и ударил Али локтем под ребра. Али отшатнулся, а затем бросился на Бориса, размахивая кулаками. Борис увернулся от ударов, но один попал в цель. Очки слетели с его лица и упали где-то в углу. Раздался звон разбитого стекла. Борис быстро заморгал. Из носа у него текла кровь. Али ударил его кулаком в живот, и Борис согнулся пополам — он потерял дыхание и лицо его побагровело. Я почувствовала, как ему больно, будто это меня ударили. От ярости у меня потемнело в глазах. Чтобы Бориса так вот избивали — этого я не могла вынести. Я оглянулась в поисках подходящего оружия. На соседнем столе я увидела большой металлический поднос, уставленный пустыми банками из-под пива и прохладительных напитков. Я схватила поднос, так что банки полетели во все стороны, и ударила им Али по затылку. Кажется, поднос не причинил Али особого вреда, но грохот при ударе был оглушительный. Али был ошарашен. Раздался смех и возгласы в знак поддержки. Я поняла, что эта стычка привлекла, к несчастью, внимание довольно большой аудитории. Щеки мои горели от стыда. Я подняла над собой поднос и снова ударила Али. И еще раз. Он резко развернулся и выбил поднос у меня из рук. Тем временем Борис восстановил дыхание и нанес Али капитальный удар в челюсть. В этот момент, прокладывая себе дорогу сквозь толпу, появились два человека из охраны колледжа. «Все, будет, ребята», — сказал один из них. Как в кино, они подошли сзади к Али и Борису и завернули им руки за спину. Толпа осуждающе загудела. Люди из охраны пытливо вглядывались в лица студентов. Один из них встретился со мной глазами. Я нырнула в толпу, бросилась из зала, спустилась по ступенькам и выбежала из здания. Во дворе я заставила себя замедлить шаги и сделала несколько глубоких вдохов и выдохов. Вечер был холодный и ясный, в небе стояла луна, мимо нее медленно плыли облака. Не торопясь я пошла по территории колледжа, с удовольствием ощущая на горящем лице зимний воздух. Пока я дошла до общежития, я уже полностью успокоилась. В комнате я села за стол и набросала план сочинения по экономическому развитию, где рассматривался вопрос выбора подходящей технологии для сельского хозяйства в слаборазвитых странах. Работа моя подвигалась. В общем и целом, ничто так не помогает собраться с мыслями, как небольшой стресс.