Девушка у обочины (ЛП) - Уайлдер Джасинда - Страница 29

— Почему? — интересуется Адам, хватая с пола свою футболку и протягивая ее мне.

Я гляжу на него с благодарной улыбкой.

— Почему, что? — нарезаю французский тост маленькими квадратиками и откусываю кусочек. Не могу удержать стон блаженства, когда насыщенный вкус взрывается во рту. Это не французский тост из «Айхоп»²⁸. Это необычный изысканный тост, поджаренный со специями и ингредиентами, которые не могу определить, но понимаю, что никогда прежде такое не пробовала.

— Вкусно, да? — говорит Адам. — Почему тебе так некомфортно быть голой?

Я пожимаю плечами, уткнувшись глазами в завтрак, чтобы избегать контакта глаз.

— Просто. По многим причинам.

Адам вздыхает и несколько раз кусает тост. Думается, что он переваривает услышанное.

— Ты ведь действительно ничего не рассказала мне о себе, — в итоге говорит он.

— Это не так, Адам. Я просто... не вижу смысла. — Цепляю кусок французского тоста, обмакиваю в сироп и ем, запивая кофе.

И опять Адам отвечает не сразу:

— Не имеет смысла больше узнать друг о друге?

— Не совсем так. — И наконец смотрю на него. Он возмущен, судя по выражению лица. — Я имею в виду, не похоже, что и ты откровенничаешь со мной.

Адам соскребает остатки яиц в кучу.

— Что ты хочешь знать? — смеется он, но в этом смехе нет никакого юмора. — В смысле, то, что нельзя найти в Гугле.

Я тяжело вздыхаю от досады и отставляю тарелку в сторону, уже пустую, за исключением бекона, который решила оставить напоследок.

— Адам, боже. Речь идет не об информации. Я уверена, что ты расскажешь мне все, что захочу узнать. И не сомневаюсь в этом. И я ничего не скрываю.

— Тогда расскажи мне что-нибудь. Хоть одну гребаную вещь.

— Зачем? — Я откусываю маленькие кусочки бекона. — Какой в этом смысл? Давай не будем придумывать то, чего нет, Адам.

Он рычит в раздражении.

—Ты продолжаешь говорить это. Как понять - то, чего нет? Я думал, что мы это уже проходили.

— Адам. Ты же не занимаешься сексом с тем, кого ты знаешь только сорок восемь часов и потом думаешь, что это будет союз, заключенный на небесах. Особенно, когда ты собираешься уехать. Это все, о чем хочу дать понять. — Я не должна испытывать разочарование, когда чувствую, что он не согласен. — Я отлично провела время, Адам. Ты удивительный. Все было просто невероятно. Честно, это были лучшие два дня в моей жизни, правда. Так что, спасибо.

— Так ты собираешься сказать, что не почувствовала... не знаю, как выразиться... связь? Ты не почувствовала это прошлой ночью? — Он сверлит меня глазами, и я отчаянно пытаюсь отрицать то, что в них вижу.

Я должна защитить себя и не могу пойти на это. Не могу позволить ему узнать, что я тоже почувствовала это, что все еще чувствую. Нельзя привязаться к нему. Не могу позволить эмоциям вырваться из клетки. Поэтому лгу:

— Возможно. Не знаю. Это был невероятный секс. — Что есть правда, которую, надеюсь, выпалила случайно. Не то, чтобы у меня было с чем сравнивать.

Адам долго смотрит на меня; его глаза пронзительные, требовательные и открытые. Я отчетливо вижу его эмоции. Вижу, что он что-то почувствовал, так же, как и я. Но это еще ничего не значит. Адам уезжает, и мы никогда не увидимся, так какой во всем смысл? Я стараюсь сохранить взгляд безразличным. На это уходит все силы. У меня есть жизненный опыт в укрытии эмоций, опыт в отрицании боли от одиночества, боли от кулаков или ремня приемного отца, боли от невозможности соответствовать, быть частью чего-то, иметь настоящий дом. Я знаю, как блокировать все это, как притвориться, что мне не больно. Знаю это так же, как и дышать, потому что всегда это делаю, делала и буду делать. Я представляю, как по кирпичику выстраивается высокая и крепкая стена в моем сердце, в душе, в чувствах.

После долгих секунд Адам залпом выпивает кофе и ставит чашку на столик с нарочитой аккуратностью, как будто борется с желанием разбить ее. И после он встает, расправляет плечи, выдыхает и уходит с принужденным контролем на балкон, закрывая за собой дверь.

Я остаюсь на месте, все еще притихшая и бесчувственная.

Но не могу оставить его в таком состоянии. Не могу уйти и позволить ему думать, что это ничего не значит для меня, или отойти в сторону, не тогда, когда вижу боль в его опущенных плечах, когда Адам наклоняется, облокачиваясь локтями на перила балкона.

Сегодня солнечное, прекрасное утро - на небе ни облачка. Чайка пролетает за окном, крича и махая крыльями. Адам стоит совершенно неподвижно, его широкая спина напоминает каменную скульптуру из мышц и кожи. Я хочу пойти туда, провести руками по его спине, плечам. Хочу поцеловать каждый позвонок. Почувствовать его кожу, скользя руками под резинкой трусов. Я хочу еще побыть с ним.

Мои ноги несут меня туда. Я не в силах остановить их, хотя знаю, что бы ни случилось дальше, я по-прежнему закрыта и не смогу его впустить. Но у меня нет сил побороть движения ног и остановить руки от желания открыть раздвижные двери. Не могу одернуть ладони от прикосновения к нему.

— Передумала? — спрашивает Адам, не поворачиваясь.

Мои губы прижимаются к его широкой спине между лопаток. Хочу ответить «Да». Но не могу ему врать. Я не передумала, а если скажу, Адам узнает правду. Если он посмотрит на меня, то поймет. Так что я просто потрогаю его. Поизучаю мускулистую грудь, медленно вычерчивая ладонями круги. Адам опускает голову, будто знает, почему я не отвечаю на его вопрос. Может, нет? Конечно же, знает. Он такой умный и проницательный и каким-то образом может читать меня. Адам делает глубокий долгий вдох, его грудь вздымается.

Звук открываемой двери предупреждает нас, что мы не одни. Балкон, на котором мы находимся, является общим, по крайней мере, для трех или четырех номеров. В каждом из них балкон выделен в отдельную зону с помощью пары деревянных, белых, двухметровых перегородок, которые являются одновременно и стеной, и скамейкой. Если стоять около перил, как мы сейчас, то можно увидеть другие балконы. Я слышу голоса пожилых мужчины и женщины. Они говорят о том, как здесь красиво и какой прекрасный вид. Деревянный пол скрипит под ногами, когда те приближаются к перилам.

Адам разворачивается, толкает меня назад, берет за плечи и двигает к скамейке-перегородке. Затем поворачивает меня лицом к стене, берет запястья в свои огромные руки и прижимает ладони к дереву. Его нога скользит между моими и раздвигает их врозь. А тело, как гора позади меня, заграждает все - солнце, плеск голубого пролива, балкон. Сердцебиение ускоряется, и пульс начинает стучать в ушах. Его руки скользят под футболку и касаются моей талии. Адам вдавливается мне в спину, и я чувствую, как его сердце бьется напротив моей спины, ощущаю, как он дышит, глубоко и быстро, чувствую его член, который становится толще и длиннее, все больше упираясь в мою попу.

Его губы прикасаются к моему уху.

— Ни звука, — шепчет Адам. — Даже не дыши громко.

Я киваю, и чувствую, как покрываются влагой внутренние стенки влагалища, как жар скручивается в спираль в животе. Его ладони скользят по нему, затем выше, накрывая грудь, поднимаясь и лаская, пока пальцы царапают соски. Жар и напряжение сжимают все внутри меня. Потом одна рука опускается между моих бедер, другая остается на груди, играя с одним соском, а затем с другим. Приходится прикусить губу - трудно удерживаться от вздохов и стонов, когда он скользит не одним, а двумя пальцами в мою щелочку.

Эти пальцы, боже... они погружаются в меня, растирают влагу по клитору и кружат, кружат, и я двигаю киской в ответ на его прикосновения, молча умоляя заставить меня кончить. Адам знает, точно знает, что мне нужно, чего хочу, и дает мне это. Он не растягивает удовольствие, не играет в игры, а доводит меня до оргазма в считанные секунды, что я даже чувствую терпкий соленый вкус крови на губе, которую прикусила в попытке хранить молчание.

— О, боже. Почему мы не приезжали сюда раньше, Боб? — дрожащий немолодой женский голос издается совсем рядом по другую сторону тонких деревянных стен. — Здесь так мило и приятно.