За зеркалами (СИ) - Орлова Вероника - Страница 57

            - Ты выбрала неправильную формулировку вопроса, Ева.

            Сказал вкрадчиво, будто давая мне шанс отступить назад. Но он ошибается, если думает, что я остановлюсь, что уступлю. Он ошибается во мне ровно настолько, насколько ошибалась я в нём самом.

            - Неееет...нееет, Натан. Мы оба знаем, что он верный. Ты...ты никто. Ты просто самый обычный преступник, бродяга, по которому давно уже плачет тюрьма. Ты скармливал мне крохи добытой тобой информации, припрятав самую важную, самую опасную её часть. Ты самовольно решил играть жизнью маленького мальчика. И ты проиграл.

            Захват на моих запястьях слабеет, позволяя, наконец, сбросить с себя его руки.

            - Или второй вариант. Ты знал, кто такой Живописец. Ты знал и позволил ему заполучить ребёнка, потому что связан с ним? Ты молчишь, Дарк. Возможно, потому что я права? Покрываешь своего близнеца? Из братской любви или есть другая причина твоего молчания? А может, благородный король бездомных на самом деле не такой уж и порядочный? Может, он и есть Живописец на пару со своим братом?

            И громко закричать, когда он, обхватив ладонью моё горло, оттолкнул меня к стене сарая так, что я сильно ударилась затылком. Но закричать не от боли, а от той испепеляющей ненависти, которая поглотила его зрачки, исказила черты лица до неузнаваемости чистейшей мужской яростью.

ГЛАВА 22. Натан. Ева

Первым желанием - заставить её заткнуться любой ценой. Заставить замолчать, пока не перешла едва уловимую грань, которая ещё удерживает, не позволяет выплеснуть на неё всю ту ярость, что шипит внутри, плюётся огненными каплями смертельно опасной лавы.

            - Не заходи в болото, из которого не сможешь выбраться, Ева.

            Сквозь стиснутые челюсти, подавляя потребность выдрать с её искривлённых в презрении губ усмешку. Выдрать зубами, с мясом...

            - Тогда помоги мне, Дарк, - прошептала неожиданно. Настолько неожиданно, что я застыл, вглядываясь в её глаза, пытаясь понять, почему этот шёпот вместо той волны гнева, которую только что обрушила на меня, - помоги мне не увязнуть в нём.

            Подняла руку и приложила ладонь к моей скуле, и я невольно вздрогнул. Показалось, что не пальцами дотронулась, а выстрелила из своего «кольта».

            - Расскажи мне всё сам, - ласкает кончиками пальцев, удерживая мой взгляд, и я не сразу понимаю, что повторяю её движения своими пальцами, так же осторожно трогая её горло.

            Какая же у неё нежная кожа. И кажется просто жизненно необходимым касаться её ещё и ещё. Кажется, я могу возненавидеть себя только за мысль о возможности разорвать контакт с ней.

            - Расскажи, пока я ещё верю. Пока верю тебе.

            Просит открыться, а я не могу. Потому что это не моё. Всё, что она хочет услышать...что должна услышать, оно мне не принадлежит. Оно чужое ровно наполовину. А вторая половина, та, что моя, её точно не устроит. Потому что я вижу в её глазах, я вижу это в отражении боли на её лице - она не простит мне моей части. Не поймёт её и неспособна принять. А я никогда не унижусь до того, чтобы просить её об этом. И резким порывом негодование на собственное сожаление. На то, что меня какого-то беса волнует её отношение ко всему этому.

            - У тебя тоже есть этот выбор. Поверить или нет, Ева. Делая его, - прислонившись к её лбу, потому что от аромата её кожи кружит голову, - помни, что разбитое стекло не склеить.

            Хотя ни хрена это не стекло. Это зеркало. Зеркало, осыпавшееся неровными осколками. И сколько ни вглядывайся в каждый из них, видишь только тьму. Никаких отражений на покрытой трещинами поверхности. Только разводы страха. Страха всё же наткнуться на монстров, спрятавшихся по ту сторону осколков. Самого настоящего ужаса однажды всё же оказаться в той тьме, без шансов выбраться из зеркала наружу...ужаса стать таким же монстром.

            - Нету выбора. Никакого. Ты не оставляешь его мне, - потрескавшимися губами, хрипло, продолжая обжигать пальцами мои скулы, - ни одного шанса, Натан.

            Ошибается. Я уже решил, моя безумно красивая девочка, что у тебя будет этот шанс. Шанс не на правду, потому что вся эта грязь должна оставаться как можно дальше от тебя.  И ты возненавидишь меня, но да, я не позволю тебе в этом запачкаться. Потому что слишком чистая. И даже если ты не захочешь этот грёбаный шанс...и я знаю, что не захочешь. Что будешь отбиваться любыми средствами. Слишком гордая потому что. Слишком сильная, чтобы согласиться стать слабой. Жаль, что мне плевать, Ева. На самом деле плевать.

            - Ты права. У тебя нет и не будет никакого выбора.

            Поцелуем в губы, зашипев от боли, когда острые ноготки впились в моё лицо, и Ева задергалась, пытаясь оттолкнуть меня. Сжал её шею, невольно восхитившись молчаливому упрямству, с которым вонзилась в мои губы зубами. С такой силой, что мы оба почувствовали привкус моей крови. Улыбаюсь, пачкая Еву ею, жадно размазывая свою кровь по пухлым губам. Мог бы, всю бы собой запачкал, отравил бы напрочь, чтобы так же корчилась по мне, как меня выворачивает от яда по ней. Мог бы, заразил бы её демонов тем же безумием, от которого мои собственные поджариваются в вечном пламени одержимости по этой женщине.

            - Он и есть Живописец? Твой брат?

            Глухо выдохнула мне в рот, так, что, скорее, почувствовал эти слова движением её губ, чем услышал...и вернулся в нашу с ней неприглядную реальность с другими демонами, гораздо более страшными и кровожадными.

            - Нет.

            Так же тихо, раскрыв ладонь, чтобы смотреть, с каким облегчением сделала глоток кислорода, широко открыв рот и зажмурившись. Глаза свои распахнула, и я, зачарованный, на какой-то миг застрял неподвижным в их роскошной синеве.

            - Тогда кто он?

            - Мой брат. И это единственное, что я расскажу тебе о нём.

            - Какое совместное дело позволяет тебе вести слежку?

            Внимательно посмотрел в её лицо. Конечно, догадалась. Вдруг подумал о том, что был бы разочарован, если бы не поняла.

            - Часть акций его фирмы принадлежит мне?

            - Ложь...или же они оформлены на другое имя.

            Не сдержал короткого смешка. Конечно, она всё уже проверила.

            - На другое имя.

            - Как он приходил к Кевину?

            - Он говорил, что они дружат с директором приюта.  - она открыла рот, и я покачал головой, - Он не описывал убийцу. Даже психологу. Я не знаю, что эта тварь делала с детьми, но психолог сказал, что Кевин был закрытым, словно завёрнутым в каменный кокон, и сколько тот ни бился, но так и не смог отыскать конец, чтобы размотать его.

            Она молчала, не перебивая, жадно слушая, иногда хмурясь и глядя куда-то мне за спину.

            - Он имел беспрепятственный доступ каждый раз?

            - Кевин сказал пареньку из приюта, что если проболтается о нём, то «друг» перестанет дарить подарки. Они виделись всего несколько раз. И тоже были слёзы и разговоры.

            - Это странно...

            - Ну вообще-то да. Мы же с тобой говорим о садисте-убийце. А они редко бывают нормальными.

            А ещё странно разговаривать с тобой на подобную тему, а думать при этом лишь о том, какая ты красивая, смотреть на твои приоткрытые губы и на то, как иногда быстрым движением розового язычка ты облизываешь их, и ощущать, как снова ноет в паху, как начинает шуметь в голове и учащается пульс в такой близости от тебя. Она что-то сказала, резко дёрнув головой в сторону, и я понимаю, что пропустил мимо ушей её слова, глядя на свои же пальцы, ласкающие её горло. Смуглые на светлой коже, они опускаются к выступающим ключицам, и я беззвучно чертыхнулся, когда почувствовал, как у неё сбивается дыхание, и затуманивается взгляд. Такая отзывчивая...мать вашу, какая ж она отзывчивая!