Злобный леший, выйди вон! (СИ) - Аведин Илья - Страница 90

- Отдал бы титул ренегата, - сказал ученый и отмахнулся. – Ну, хоть свое забрал.

- Можно? – Леший протянул руку ученому. Тот хотел вложить в нее фасольку, но Леший показал на шишку.

Он взял ее двумя руками, а затем развел их в стороны. Шишка застыла в воздухе. Леший развел пальцы и из шишки вылетели семена и закружили вокруг нее, как пчелы возле улья. Он не мог скрыть улыбки, а затем и вовсе засмеялся.

- Теперь точно сила вернулась! – обрадовался Олег. – Мы можем вернуться?

- Да, пора. Идем к саням.

У выхода из селения они вновь столкнулись с лешим, что нес корзину фасоли. Он выглядел чем-то обеспокоенным. Маленькая фасолька выглянула из кармана ученого и прыгнула в корзину к собратьям.

- Куда ты? Я думал ты пойдешь с нами?

- Мне кажется, она погрозила нам ручкой, - сказал Олег.

- Ну вот, оставила меня.

- Я тоже оставлю вас, - сказал Корак. – Был рад познакомиться.

- Как? И ты уходишь?

- Улетаю, да.

- Спасибо тебе, - сказал Леший и поклонился. – Спасибо за все.

- Прощайте, - крикнул Корак и полетел обратно в селение.

Из травы показались змеи и вновь сплелись в березовые сани. Леший забрался на козлы. Олег с Теодором Кительсоном уселись позади.

- Наконец вернемся в лес, - сказал Олег.

- Да, о нашем возвращении. Я решил остаться наместником. Раз уже я заперт в этом теле, буду, пожалуй, хозяином на два дома.

Зеленый Яр - одна из многих деревень южной стороны. Из хозяйства держали свиней да овец. Растили коноплю, горох, но все чаще сорняки. Был до недавних пор сапожник хороший в деревне, да и тот утоп. Мужик, что полез спасать, сказал, что тот опустился на дно, ухватился за большой камень и ни в какую отпускать не хотел. Он попытался вразумить сапожника, да разве под водой долго поговоришь? Вынырнул один. А тело потом всплыло, да с таким животом надутым, будто он там не тонул, а рыбу все это время ел.

Жизнь в деревне текла как вода в болоте. Крестьяне трудились в поте лица, наместник в поте лица продавал продукты их труда. И вроде все были довольны участью, кроме, разве что, сапожника, пока не услышали крестьяне слух от проезжих вольных охотников: «В Лысовке то жизнь. Вот где не грех под барином ходить». Подобные слухи ползли со всех сторон. Последний слушок пришел с ярмарки, что в Крапивино, куда наместник пустил одного крестьянина, потому как сам не смог отправиться за сорок верст из-за проблем с узлами, известного рода. Только мужик вернулся, собрал ночью крестьян в своей избе, и поведал о наместнике, при котором живется лучше, чем где бы то ни было.

- Говорят, у него в деревне порядок другой. Что крестьянин сам соберет и вырастит, то его дому и принадлежит. Вот так вот. Диво. А когда на торги надо ехать, то едут крестьяне одни. Даже мечники не едут. Как вернутся, так каждый даст часть заработка наместнику. Только часть эту каждый сам выбирает. Наместник их не обижает, а потому дают порядочно. Он вроде как даже избы всем переделал, на новый манер.

Крестьяне выслушали все это, повздыхали и разошлись по домам. Только у двоих братьев, что с самого детства живут подле друг друга, двор ко двору, возникла мысль.

- Попробуем?

- Не знаю, Ерема. Я же человек семейный. Ладно бы еще детей не было, так их двое. Куда же я с двумя птенцами и бабой-то побегу?

- А мы с тобой все так устроим, что за нами никто и не угонится, а? Не могу я здесь больше жить. Каждый новый день – новый кусок земли в мою могилу. Да и живот болит все чаще, уже и в бок кусает.

- А ты травы пьешь?

- Что толку от них.

Братья какое-то время шли погруженные в  свои думы.

- Да, в одном ты прав. Жить здесь уже невозможно. А в Лысовке-то жизнь другая. Там на себя работаешь, и лишь чуть-чуть на наместника. Только, ты знаешь, что будет, если нас поймают?

- Не думай об этом, Гаврюша. Нас не поймают. Мы доберемся до Лысовки и останемся там. Мы ведь мужики толковые, работящие. Скажем, что идем с востока, из Примедногорья.

- Так ты тогда должен кузнечным делом владеть хорошо, раз ты из Примедногорья.

- Не ты, а мы. И скажи, Гаврюш, разве каждая тварь в реке рыба? Есть еще змеи, выдры, бобры, водяной в конце-то концов. Так что, я все также могу быть мукомолом, а ты будешь работать на скотном дворе. В Лысовке говорят, голов двести скота нынче всякого разного.

- Двести голов?

- Да, да. Понимаешь, что там творится? Ни год-два, деревня станет городищем, при таком то наместнике.

- Я боюсь, что нас поймают и казнят.

- Такая жизнь как сейчас не лучше, Гаврюш. Сколько ты не ел, чтобы детки кушали? Несколько дней, так? Разве же это жизнь? В Лысовке такого не будет.

- А если слухи – это всего-лишь слухи и там такая же деревня, как и наша. Вдруг, они цену себе набивают, чтобы их товары больше ценились?

- Крестьяне продают товар дешевле нынче, чем раньше, ты же слышал Федора.

- Слышал.

- Я понимаю, мне тоже страшно. Но жить так я больше не в силах. Я либо сбегу один, либо с тобой. Хотелось бы с тобой.

Еще день прошел, а за ним ночь. Гаврил решился. В последний вечер, они сидели за столом в избе Еремея, заговорщически  склонившись над крохотной лампой.

- Я вот так решил. Дня лучше, чем завтра и быть не может. Я сейчас растолкую. Гляди. Завтра прибудет тот старик из Венева, что развозит вино. Мечники, точно тебе говорю, захотят «снять пробу». Так и просидят в своих бараках до самого утра, пока бочку не осушат. Значит, никто не будет дозором стоять у выезда. Еще нам поможет снег. Он идет уже три дня не переставая, и по всем приметам, будет идти и дальше. Что там?

- Показалось, кто-то за окном.

- Это Блоха, собака Татьяны. Вечно она об мой забор трется. Так вот. Снег сокроет наши следы, если кто и хватится. Как только купец уедет, так мы обождем немного, и пустимся следом.

- На чем же мы пустимся?

- Аркану дали телегу на починку. Он ось поставил, но пока за ней не прислали, она стоит подле избы. Ее и возьмем.

- Да ты что? Своруем?

- Нет. Он мне должен был. Будем считать, что я так долг взял.

- Да ему же влетит за это. Хорошо если плетями отделается. Не гоже, чтобы за нас страдали другие,  Еремей.

- Кто-то же должен.

- Нет. Найдем другой путь.

- Я и так и так обдумал, никак по-другому не выбраться отсюда. Нужна телега и все тут.

- А если с купцом тем договориться?

- Из Венева который? Ты что? Он за такое не возьмется. С Блохой у забора договориться проще будет.

- Ты примечал, сколько он бочек везет?

- Кто ж его знает. Две оставляет здесь – это точно. Сам видел, как дети потом катались в пустых бочках со склона.

Гаврил улыбнулся.

- Чего скалишься?

- А ты поразмысли.

- Слушай, ты если что-то придумал, то говори. Не надо тут из себя выделывать, хорошо?

- Тише ты. Хорошо, хорошо. Я вот, что подумал. Много ли места в тех бочках, в которых дети катались? Ну, они там плотненько сидят?

- Да нет, повернуться можно. Тем более теперь, когда бочки подразбились да ослабились.

- Тогда вот что. Не будем воровать телегу у Аркана. Он мужик хороший, правильный.

- Как же правильный. То, что он сделал на в пролеске…

- Уже забыть пора, Ерема. В остальном-то он мужик, что надо.

- Я соглашаться не хочу и не буду, но ты продолжай.

- Значится так. Я такой план предложу, - сказал младший брат и наклонился над лампой так, что борода накрыла ее верхушку и отбросила тень, похожую на каленую решетку. Суеверный Еремей легонько толкнул Гаврила назад.

- Когда купец приедет, он, как всегда, отправится с мечниками, чтобы лично принять похвалы за доставленное вино и испить с ними пару чарок. В это время мы с тобой должны  сделать так, чтобы три бочки из оставшихся в телеге оказались пусты. В них мы поместим жену мою и детей. Затем, мы погрузим в телегу те две старые бочки и сами спрячемся в них. А как только купец выберется за деревню и отъедет порядочно, мы с тобой появимся из укрытия и упросим его как-нибудь помочь нам.