Подмена (СИ) - Чередий Галина - Страница 58

— То, что я посчитаю нужным. — Это что, призвание особое — быть до такой степени засранцем?

— То есть, пока ты не знаешь?

— Я размышляю над этим. — Ну и пошел ты, деспот. Ясно, что ответов не будет.

— Я могу как-то повлиять на то, в какую сторону склонятся твои размышления?

— Не можешь. Но если будешь продолжать пытаться так же, как только что, это будет нравиться нам обоим, — кривая циничная ухмылка и резкое движение бедер, не намекающее, а прямо говорящее, что он имеет в виду.

Бесстыжий, похотливый кобель! Как будто без этого я бы не догадалась! Думаешь, я стану выторговывать своим телом твою благосклонность, если уж жизнь так не купить?

— Ты говорил, что я не привлекаю тебя больше. — Зачем затрагиваю эту тему? Что надеюсь услышать?

— Меня нет, — после продолжительной паузы ответил Грегордиан. — Но моего зверя влечет сверх всякой меры. А я больше не хочу с ним бороться.

Ну, и кто теперь лжец? Может, я ни черта не понимаю во всех местных магических штуках, но точно знаю, кто занимался со мной сексом только что. И это точно был не зверь, ибо уверена, что он был бы нежен, в отличие от своей бессердечной, хоть и весьма человекоподобной ипостаси. Откуда знаю? Неважно. Просто знаю и все. Жалуюсь ли я на чрезмерную жесткость? Нет. С некоторых пор предпочитаю все в натуральном виде. В том числе и элементарную похоть. Это лишает иллюзий, но чудесным образом придает взгляду кристальную чистоту.

— Разве это нормально — желать кого-то, кого так ненавидишь? — Аня, да о чем и кому все это?

— Себя спрашиваешь или меня?

— Неважно.

— Люди, к которым ты себя упрямо причисляешь, смешивали секс с ненавистью с начала времен.

Вот откуда это неуместное ощущение, что он все старается для меня облегчить или хоть облечь в более привычные формы? Ведь разумом я понимаю, что наплевать ему на мое восприятие.

— Так неправильно. Это все уродует и извращает, — отмахиваюсь я хоть и не гневно, но однако непримиримо.

— Ты слишком мало знаешь, чтобы утверждать, что правильно, а что нет.

— Что со мной будет? — настойчивее спрашиваю я и опять поворачиваю голову, чтобы лишь на секунду успеть уловить всполох эмоции в серых ледяных омутах.

Будь ты проклята, чокнутая Богиня, сотворившая безумный мир и этого невыносимого мужчину! Да за одну эту краткую вспышку истинного, изначального я готова сдохнуть хоть сейчас! Почему-у-у?!!

— Ты будешь и дальше делить со мной постель, — ответил Грегордиан, отворачиваясь и порождая тысячу вопросов, но главный всего один. А реален ли отблеск чувства, что я заметила, или я вижу лишь то, что хочу увидеть, и подо льдом только еще один слой льда, такого же обжигающе холодного? — Я же постараюсь найти способ оставить тебе жизнь.

Оставить? Как это? Жизнь как нечто типа бонуса в подарок? Или как долбаный рождественский презент, но с условиями?

Как же хотелось завопить во все горло — да сука, подавись ты им!!

— Она такой и будет, эта жизнь? — Но вместо крика у меня лишь вкрадчивый шепот. — Я останусь твоей безвольной игрушкой, которую можешь убить, если не угодила, или швырнуть друзьям, как кость собакам?

— Я тебя уже не убил! — Грегордиан, говоря это, не смотрит на меня, и поэтому мне нет нужды прятать краткий оскал, пока разворачиваюсь и утыкаюсь лицом в его грудь. — И прежнего гнева уже не испытываю. Не зли меня снова, и я не причиню тебе излишней боли.

Вот значит как. Излишней. Если он меня и убьет, то сделает это гуманно. Как же меня это утешает! Хотя, может, в моем случае стоит говорить не «если», а «когда». А вот ответа, намерен ли он мною делиться, не последовало. Ну, так и что за существование ждет меня впереди? Разве вообще стоит жить? Засыпать, просыпаться, ходить, есть, дышать, зная, что в любой момент твоим временем, телом, душой, жизнью кто-то может распорядиться, как ему вздумается? Существовать в клетке, из которой просто не существует выхода, потому что по всему выходит, что именно эта самая чертова клетка и есть единственная зона безопасности в окружающем хищном безумии? Нет, мое сознание отталкивало, наотрез отказывалось принимать факт подобной действительности. Но в этот момент я вдруг вспомнила как мельком, когда-то в моей уже прошлой реальности видела передачу о девушках, которые попали в сексуальное рабство. Какие ужасы им пришлось пережить, оказавшись в чужих странах без прав, без поддержки и без малейшей надежды. Тогда мне стало такое тяжко смотреть, и я поспешила выключить, но запомнилось, что сказала одна из этих девушек с глазами древней старухи. «Я решила, что выживу. Несмотря ни на что. Потому что только там я поняла, что нет ничего важнее, чем знать, что новый день для тебя все же наступил».

И это говорила девчонка, которую похитили в шестнадцать, жесточайше избивали и безжалостно насиловали бессчетное количество раз, держали Бог знает сколько в грязном подвале без единого луча солнца, морили голодом и уничтожали саму ее личность. Разве у меня все настолько плохо? Грегордиан напал на меня? Да. Но не убил. В гневе отдал своим дружкам, но все обошлось. Заставил убить? Ну, с этим ничего не поделать и придется просто принять этот факт. Взял силой? Нет, на самом деле неправда. Я хотела его. Несмотря на всю противоестественность самого наличия желания при подобных обстоятельствах оно было. Было!! Не отвертишься, не сотрешь, не перепишешь заново! И мне его сейчас не анализировать надо, а использовать как щит для собственной души. Я ни в чем, ни в едином моменте не готова оправдывать действия Грегордиана, обращенные на меня, но смысл изводить себя, убиваясь? Изматывать, смакуя и перебирая каждую унизительную подробность? Единственное живое существо, кому от этого больно, — я. Да, ненавижу себя и даже презираю за низменную неодолимую тягу к этому мужчине, но не настолько, чтобы казнить долго и изощренно, пытая больнее, чем может кто-либо извне. И уж точно не настолько, чтобы с легкостью отказаться от дара жизни! Какая разница, как я его получила, какой ценой он, возможно, кому-то обошелся, но теперь он мой! И я должна искать способ его сохранить, не дать отнять, а не добровольно смиряться и, погрузившись в уныние и бесчувствие, позволить ему просто утечь безвозвратно. Я собираюсь жить, а не медленно умирать в этом проклятом мире! Не может быть, чтобы не было здесь места, где все будет хотя бы сносно, где я не смогу хоть сколько-то снова управлять своей судьбой. Но я никогда не узнаю об этом, если сдамся сейчас.

Но даже если все так сложится, что осталось мне совсем немного, то тем более не желаю провести последние дни в роли вечно рыдающей жертвы, тянущей руки к палачам в нижайшей просьбе о смягчении приговора. Сам чертов приговор еще не прозвучал, хоть и витает в воздухе, но лучше уж я буду пить взахлеб, смакуя и с бесстыдным наслаждением катая на языке каждую оставшуюся минуту, чем стану стенать и вымаливать у своих или чужих богов милосердия.

Словно отвечая на мои мысли, желудок громко заурчал, и я без лишних раздумий села к столу и услышала, как самодовольно хмыкнул Грегордиан позади меня. Ну, да, наверняка его самомнение припишет мое волшебное возвращение аппетита чудодейственной силе его члена. Кому нужны гастроэнтерологи, психологи и прочие маститые «-ологи», когда есть фантастический член деспота Грегордиана?

— Ну как? — спросил он, когда я стала пережевывать первый кусочек.

— Нормально. Рыба. — Голод, едва обозначившись, вдруг обрел зверскую силу, и я едва сдерживалась, чтобы не начать жадно давиться, стремясь его унять.

В самый разгар моего совершенно не эстетичного пиршества внутрь дома проскользнула та самая дамочка тару-ушти и, полоснув по мне мимолетным взглядом, опять нацепила свою искушающую улыбочку и, медленно покачивая бедрами, пошла к деспоту.

— Желаешь ли ты, архонт, продолжить эту ночь в моей компании или прислать кого-то из самых юных еланий? — замурлыкала она, и у меня кусок в горле застрял от мгновенно полыхнувшего чистейшего бешенства.