Стражи времени (СИ) - Ванин Сергей Викторович - Страница 5

— Так точно, согласен, товарищ лейтенант! Спасибо за доверие, — Семен взял папиросу. — А что, это лучше, чем, как мать с отцом на «Красном треугольнике» горбатиться, — подумал он про себя.

— Ну, вот и ладушки, считай, заметано. Ты, Семен, помалкивай о сегодняшнем происшествии в столовой, дело с капитаном этим, чокнутым, мы, я думаю, на тормозах спустим. По-тихому из армии уйдет, рапорт сам напишет, по состоянию здоровья, его и уволят на гражданку. А тебе, я думаю, два треугольника в петличку приколят и через месяц-два уже под Москвой, в Дзержинской дивизии плац топтать будешь. Вот так-то, друг! — лейтенант протянул руку, и Семен крепко пожал ее.

На утро приехал из командировки начальник Зубарева, капитан Швец. Через два дня Седых перевели из лазарета в окружной госпиталь, а еще через месяц, по-тихому, уволили на гражданку. Прощай герой, лечись, пей успокоительное. А Семен через два месяца, как и обещал Антон, был переведен в дивизию Дзержинского в звании младшего сержанта. А еще через полгода, по спецнабору, поступил в училище младшего комсостава войск НКВД, с благодарностью вспоминая лейтенанта Зубарева, задавшего ему такой грамотный жизненный вектор.

Вася Борзяк сидел за столиком в ресторане «Встреча», уплетая шашлык по-карски и, запивая его красным грузинским вином. Сегодня он отмечал день рождения, ему стукнуло 25 лет. Дата эта была весьма условная. Василий не знал, ни когда он родился, ни где появился на свет. Даже смутно не помнил своей семьи. Отсчёт его жизни потёк с того момента, когда какой-то красноармеец, нашедший его на грязной лавке глухого полустанка, не поленившись, донёс, завёрнутого в тряпку ребёнка, до ближайшего сиротского приюта. Именно этот день стал его днём рождения, а имя и фамилия доброго красного воина, нашедшего его, стали именем и фамилией мальчика. Только вот клички, воровского погонялы «Шалый», тогда у него не было. Появилось оно в 13 лет, когда подросший пацан сбежал из опостылевшего детского дома, больше похожего на тюрьму для несовершеннолетних. А тогда шел 1921 год, жизнь в стране Советов начала потихоньку налаживаться, но в убогом среднерусском захолустье обездоленным сиротам жилось, ой как не сладко. Время от времени местные жители, подходя к щелястому некрашеному забору «Спецдетисправучреждения N 71», как официально именовался приют, протягивали детям кто булку свежеиспеченного хлеба, кто яблоко, а кто и кусок сала. Детские ручонку хватали подачки быстро и отчаянно, ели, давясь, пока не отняли. Воспитатели не препятствовали подкорму. Сами еле сводили концы с концами.

Барак делился на две половины: в одной жили мальчики, в другой — девочки. Утром после завтрака проходили уроки. Потом обед, после него воспитанников вели на сельскохозяйственные работы в колхоз, расположенный неподалеку. Иногда возили в городок, где ребята трудились на ткацкой фабрике, помогая взрослым. Работа была тяжелая и не интересная. Мальчики еще справлялись, девочкам приходилось труднее. Они были слабее.

Вася был малым не робкого десятка, на рожон не лез, но и себя в обиду не давал. Жизненный принцип «Каждый за себя» был нарушен всего один раз, зато самым радикальным образом. Верховодил детворой здоровый 15-летний пацан Игнат по кличке Буйвол. На вид ему можно было дать и все восемнадцать. Родители его сгинули в молохе гражданской войны. Никто не знал, что с ними произошло, как они погибли. Игнат не рассказывал, а спрашивать у него боялись. Один раз, новенький мальчик задал этот вопрос и тут же был бит самым жестоким образом. По ухваткам Игнат был каким-нибудь кулацким отпрыском. Так, по крайней мере, говорили о нем воспитатели. Вообще, этот детский дом, по большей части, населяли дети, родители которых чем-либо провинились перед советской властью и, на себе испытали лживость, сказанного через годы, утверждения: «Сын за отца не отвечает». Отвечает, еще как отвечает, и до конца жизни отвечать будет, а как родятся у него свои дети, так и они отвечать будут, и так далее до седьмого колена. И будут они изгоями в остальном светлом, ни чем не запятнавшем себя мире. Хотя ни в чем они не виноваты, но будут все время ощущать собственную неполноценность перед другими.

Васе приглянулась девочка Таня, она была на два года старше его, но выглядела моложе. Маленькая, затравленная, с вечно опущенными глазами. Ее часто обижали другие девчонки, во время обеда быстро хватали ее пайку хлеба, воровали сахар. Насмехаясь, называли блаженной, вареной. Таня не плакала, закрыв глаза, ждала, когда товаркам наскучат издевательства. Василь решил взять над Таней шефство. Во время ужина у Тани опять отняли хлеб и сахар, заставив хлебать жидкую пшенку через край миски. За столом девочек стоял жуткий визг и хохот, смотреть на сцену унижения сбежался почти весь детдом. Дежурившая по столовой воспитательница пыталась перекричать визг десятков голосов, но не смогла, зайдясь в надсадном кашле. Василий подошел к веселящейся компании, отнял у Тани пустую миску, которой она пыталась заслониться от девчонок и, с маху надел на голову заводиле этого мероприятия, глухо стукнув по дну посудины кулаком. Получилось впечатляюще — все разом замолчали. «Кого еще уделать?» — вежливо поинтересовался Борзяк. Желающих не нашлось. Потом Вася принес Тане со своего стола чай в кружке и кусок сахару.

— Давай Танюха, мечи резче, а я рядом постою, чтоб не отнял никто.

Таня, приняв пищу из рук Василия, благодарно посмотрела на него, улыбнувшись, наверное, первый раз за время пребывания в детском доме. Однако счастье было не долгим, через два месяца Таня слегла, она и раньше подкашливала еле слышно, будто вздыхала, как бы извиняясь за то, что своим кашлем приносит кому-то неудобство. А тут кашель стал нестерпимым, жгучим и страшным. Таню тут же увезли в больницу, принялись лечить, но все было тщетно. Василий так и не узнал, что с ней было, отчего она умерла, как вообще попала в приют. Он даже не знал ее фамилии, он помнил только ее имя и то вскоре забыл его, окончательно зачерствев душой. И было от чего. Буйвол-Игнат обзавелся подручными из вновь прибывших ребят, наглых, дерзких, вороватых. Учителя и воспитатели в большинстве своем женщины, сами побаивались такого дитяти. Встретит где-нибудь в темном углу, какой спрос с малолетки? Даже не посадят.

«Пока не прибил никого, упечь не имею права» — разводил руками участковый, который два раза вызывал Игната на беседы. Да только он плевать хотел на нравоучения и угрозы старших.

— Мне тюрьма как дом родной будет, чем наш приют не тюряга? Да, я, считай с рождения уже сижу, подумаешь, с нар на нары перелягу, — гоготал Буйвол. — Гы, гы, гы, — вторили ему дружки. Компания издевалась над всеми подряд и, вот, дошла очередь до Василия.

Однажды у учительницы по математике украли кошелек с только что полученной зарплатой. Дело было не шуточное, нужда кругом, зарплата, и так мизерная, да и той женщина лишилась. А у нее дочка десяти лет, мужа нет, в гражданскую убили.

Старший воспитатель, решив отыскать пропажу устроил самодеятельный обыск. Ему надо было участкового вызвать, чтобы все чин по чину, да по протоколу, а он сор из избы выносить не стал. В тумбочке, возле койки Борзяка, он нашел красный учительский кошелек, без денег, естественно. Не разобравшись, напустился на Василия:

— Ах ты, сука, гад, бандитский выкормыш, у своих тыришь. Теперь без жратвы сидеть будешь, пока зарплату учительнице не вернешь, а там поглядим, что с тобой делать!

— Я ничего не брал, кошелек мне подбросили, — хмуро оправдывался Вася.

— А кто тогда брал, сучье племя?

— Не знаю я, вы власть, вы и ищите.

Учительницу обчистил Буйвол с подручными. Это знали многие мальчишки. Уже третий день Игнат сотоварищи хлестали по ночам водку на чердаке барака. По утрам, с помятой рожей и запахом перегара, попадался он на глаза учителям, но те молчали, старшему свои наблюдения не докладывали, как бы чего не вышло. В ту ночь Буйвол и еще два парня, спустившись с чердака, подошли к койке Василия. Вася проснулся от удара, нестерпимая боль пронзила тело, бить Игнат умел и любил.