Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 11

— Ари, ты прибыл к нам в палату нагой и босый как их тех ворот, что валит весь народ. У тебя с собой вообще никаких вещей не было? — затараторил политрук.

— Саш, если б я помнил, — качнул я ногой.

Тренажер ответил скрипом.

— Погоди ногой болтать. Ты курящий. Значит, спички или зажигалка хотя бы должны были быть, раз — предположим, папиросы ты все скурил? Логически рассуждая… Опять-таки из полка тебя за прошедший месяц скорее всего проведали… Гостинцы привозили? Или нет? Не поверю, чтобы лётчики без гостинцев в госпиталь пришли.

— Саш, спрашивай у персонала, — ответил я ему, подколов. — Логически рассуждая. Я ничего не помню.

И в свою очередь спросил его о главном.

— Ты лучше скажи мне как комиссия прошла?

— Комиссия как комиссия, — дернул Коган щекой, — ничего неожиданного. Не годен к строевой. Ограниченно годный к нестроевой в военное время. Ты ожидал для меня чего-то другого?

— Да, — улыбнулся я.

— Догадливый… — улыбнулся мне в ответ Коган. — Мне предложили занять должность политрука госпиталя. Этого госпиталя. С оставлением меня в рядах Красной армии. Даже комнату в Москве пообещали.

За моей спиной медичка сказала.

— Ой!

— Здорово, — образовался я за приятеля. — Тогда у нас точно появятся артисты в палатах? Полковник будет счастлив.

— Какой полковник?

— Лысый, — напомнил я ему. — Комдив — анекдотчик.

— Нет уже того полковника. Помер.

— Как помер? — удивился я. — Такой живчик был.

— Как поц. Вот стоял и упал. И больше не дышит. А в палатах артистов у нас и так достаточно. Я бы даже сказал — клоунов. Полная самодеятельность, — хохотнул он. — Но ты прав. Должен этим кто-то заняться персонально. Ладно, я побежал, — протянул он руку для пожатия. — Белье сдавать, форму получать, бумажки выправлять…

— Беги. Комиссарь, — пожал я его ладонь.

— Не… комиссарить мне рано, — ответил он на ходу. — Комиссар в госпитале есть. Полковой комиссар Смирнов. Я ему в помощь буду.

У двери он обернулся и подмигнул.

— Газеты по палатам вам читать. С мелодекламацией.

— А что такое мелодекламация? — спросила медичка, когда за Коганом захлопнулась дверь.

— Не помню, — честно ответил я.

— Не интересно с вами разговаривать, — заключила девица. — Переходим к следующему снаряду.

Когда я вышел из кабинета ЛФК то оторопел от толп народу, рассекающего по обычно пустоватым госпитальным коридорам. И в военной форме и в гражданке. Мужчин и женщин. Женщин было больше. Они меня чуть с ног не снесли. Упал бы точно, если бы меня две женщины лет двадцати пяти в форме, в шинелях и буденовках, вовремя не подхватили.

Буденовки у них были мастерски пошитые. На лбу зеленая звезда с малиновой окантовкой. В центре ее кокарда — обычная эмалевая звездочка. Петлицы также зеленые с малиновым кантом. На каждой шпала! Над шпалой золотистая чаша со змеей. Военврач третьего ранга. Звание равное армейскому капитану. Коган меня в местной геометрии рангов первым делом просветил.

И сами девушки такие ладные, аккуратные. Длинные шинели по фигуре ушитые. Ремнями крест-накрест перевитые. Да еще в островерхих буденовках. Очень они напоминали шахматные фигурки.

— Извините, мы не нарочно, — проворковала одна врачиха, устанавливая меня вертикально, пока ее подруга подбирала мой костыль с пола.

— А чтобы подобного не случилось с вами снова, мы вас проводим до палаты. Где она? — даже не предложила, а потребовала другая.

— На втором этаже, — только и успел я проблеять.

У лестницы я все же спросил в честь чего сегодня в госпитале демонстрация.

— Формируются санитарные поезда. Эвакуационные. Мы их штатный персонал. Нас по такому случаю даже раньше на полгода из института выпустили. Так, что все выходные вам тут будет тесно и шумно. Я — Маша Шумская, Она — Лена Костикова. А вы?

А я схулиганил перед девчатами в не обмятой форме.

— Герой Советского Союза старший лейтенант Ариэль Фрейдсон. Честь имею.

— Так уж и герой, хватит заливать, — девчонки даже остановились.

Я обиделся. Вынул из кармана халата газету, развернул и дал им почитать.

Врачихи на внешность были обычные. Не красавицы и не уродки. Форма им шла. Особенно буденовки.

— Ой, и правда герой, — прикрыла губы ладошкой Костикова.

— А может он и не Фрейдсон вовсе? — заосторожничала Шумская.

— Ведите уж меня в палату и там спросите, как меня зовут, — предложил я, отбирая у них газету.

В палате Коган натягивал на свои кривые ноги галифе из синей диагонали. Они у него были английского фасона: очень узкие внизу и в коленях, а аккуратные ''уши'' начинались на ладонь выше колен.

— Ойц, мадамы, пардоньте, — он резко повернулся к нам спиной, демонстрируя свой плоский зад с отвислыми на нем кальсонами. — Один момент.

Натягивать тесные галифе, да еще одной рукой ему было неудобно, и он замешкался, неловко дергаясь.

На помощь ему бросилась Шумская. Толкнула Когана ненароком, и они чуть не грохнулись ниц на кровать, но кавалерист вовремя схватил военврача за хлястик шинели. Хлястик затрещал, выстрелил пуговицей, но удержал.

Они вновь приняли вертикальное положение, и в три руки довольно быстро галифе оказалось на положенном месте. Через минуту врачиха уже выговаривала политруку, что с таким тесным галифе надо носить шелковые кальсоны. Не иначе.

— Они и были у меня шелковые, — Коган густо покраснел. — Да вот пока мне руку отрезали, кто-то их спёр.

При этом политрук неловко пытался надеть правой рукой на левое плечо подтяжку. С правой стороной он справился лихо.

Шумская помогла ему и с подтяжкой и с габардиновой гимнастеркой и с портупеей без кобуры.

Коган стал выглядеть браво. Особенно блестя медалью ''За боевые заслуги'', но все портил свободно висящий левый рукав с сиротливой красной звездой. Наконец и его заправили за ремень.

— Позвольте представиться, — слегка наклонил он разлохмаченную голову перед женщиной. — Старший политрук Александр Коган. Политрук этого богоспасаемого заведения.

— Так это вы нам должны читать лекцию о международном положении? — спросила Костикова.

— Не буду отказываться от такой чести, — вскинул подбородок Коган.

— А что же вы тогда одеваетесь в палате раненых?

— А где ещё, если я утром лежал на этой койке в статусе раненого, — улыбнулся политрук.

Заглянул в палату доктор Туровский.

— Так… Это ещё что за митинг?

— Мы вашего ранбольного героя привели, Соломон Иосифович. По дороге позаботились, чтобы его не затоптали, — улыбнулась Шумская.

Доктор Туровский вскинул руку и упёр указательный палец в грудь военврача.

— Шумская.

— Так точно, товарищ военврач второго ранга, — бодро отрапортовала та. — Военврач третьего ранга Шумская. Представляюсь по случаю присвоения воинского звания.

— Э…. - палец врача уже смотрел в грудь другой военврача. — Костина.

— Костикова, Соломон Иосифович, — поправила она.

— Ну-с, девушки, поздравляю вас врачами. Не рано ли?

— Следующие за нами курсы будут выпускать уже по сокращенной программе. Нам, уж не знаю: за кого следует помолиться, засчитали полный курс.

— И как оно в новом качестве?

— Еще не поняли, Соломон Иосифович.

Улыбаются обе.

— Пошли отсюда, у меня договорим, — взял он девушек под руки.

У дверей обернулся.

— Коган.

— Слушаю вас, — вытянулся политрук.

— В морге у нас полковник Семецкий лежит. Хладный уже. Надо бы как-то траурно оформить… наглядно в холле. Это теперь ваша же епархия?

— Будет исполнено, Соломон Иосифович, — политрук перевел тональность разговора к больше интимности.

— Я надеюсь на вас, Саша, — улыбнулся ему доктор и повлек за собой девушек из палаты. Да так, что их пожелания нам выздоравливать мы услышали уже из коридора.

— А что с полковником, — спросил Раков.

— Надорвался от анекдотов, — буркнул Коган. — Жил грешно, да и помер смешно. Смеялся. Зашелся. Сердечный приступ. Не откачали… И так бывает.