Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 21

— Все же нагнал Соломон официальщины. Хорошо хоть протоколировать это все не нужно было. Бумаги, которые он оставил Капочка в укладочку подошьет и все дела… Но разрядить обстановочку… более чем… Не находите?

О! Это уже ко мне обращение. Чуть не зевнул.

— Нахожу, — брякнул я от неожиданности.

— Ну, так расскажите нам анекдот, — улыбнулся академик,

— Какой? — испугался я, так как уже знал, что за антисоветский анекдот можно на ровном месте схлопотать пять лет лагерей. А вот всех тонкостей антисоветчины я еще не усвоил.

— Желательно свежий, — кивнул мне Ципинюк. — Или… Если нет свежачка, то свой любимый. Есть такой?

— Ну-у-у-у… — растерялся я в потугах выбора.

Тут промахнуться нельзя. Сидят такие благостные, улыбчивые, прямо друзья мои лепшие… а на самом деле официальная комиссия из НКВД с неясными полномочиями и непонятным исходом.

Политические анекдоты сразу отпадают — я себе не враг. Пошлые очень даже возможны, но с нами дама… Так что обойдемся без поручика Ржевского, тем более что кино такое вроде бы еще не сняли. Вроде как оно послевоенное. Хрен его мама знает, что им надо? Все же, наверное, желательно и без матерочков. А жаль. Сильно сужает поляну.

— Слушайте, — начал я рассказывать, выдавливая слова с кержачским акцентом на букву ''О''. — Сидят два чолдона на речке. Рыбу удят. Один другому вдруг говорит с обидой.

— Бают, Ваньша, что ты к моей Машке бегаш. Нехорошо это.

Второй чалдон досмолил самокрутку, затоптал ее неторопливо в дерн и отвечает.

— Вот ты, Гриньша, баешь, что это нехорошо. Машка же твоя утверждат, что хорошо. Хрен поймешь вас, Ивановых.

— Нельзя же так, предупреждать надо, — звонко перекричала аспирантка дружный смех ученых мужей. — Я чуть свежую заварку не пролила.

— Однако обстановка разрядилась как по заказу, — заявил Ципинюк, — Будете отрицать?

— Не буду. Я еще хочу. Только сначала стол накрою. И чаю попью. — И повернувшись ко мне, девушка предложила. — А вы пока чай пьете, подумайте, что будете в другой раз рассказывать. Желательно что-то близко к авиации. Не может быть, чтобы вы авиационных анекдотов не знали.

Ее тоненькие ручки моментально заставили стол восточным чайным сервизом, горчичными сушками, мелко колотым сахаром на блюдечке, Большим электрическим чайником с кипятком и заварочным чайничком.

— Капа, а что заварки так мало? — удивился Сигалов на миниатюрный заварочный чайничек.

— Мне, Семен Михайлович, лишний раз заварить труда не составляет, зато заварка всегда свежая, а не чайный трупик. Чай полезный только первые двадцать минут после заварки. Потом — это всего лишь подкрашенная вода.

Чай заваривать девушка действительно умела очень хорошо. Не откажешь. Даже у доктора Туровского получалось хуже. А уж на что тот в чайной церемонии просто священнодействует.

Некоторое время вся компания, не роняя слов, пила из маленьких пиал крепкий ароматный чай. По цвету — нефтяной, по вкусу — божественный, настраивающий на благость под перекат маленьких кусочков труднорастворимого литого сахара во рту. Лимон все потребляли пока только в качестве ароматизации помещения — так и стояли не тронутые ломтики на блюдечке.

Ципинюк, отложив пустую пиалу, промолвил с некоторой просительной интонацией.

— Ариэль Львович, вы нам обещали анекдот из авиационной жизни.

— М-да… — подтвердил Сигалов.

— Просим, просим… — вторил им Пешнёв.

Осмотрел я из всех по очереди. Вроде не прикалываются. Но, не китайскую же травку пить со мной они приперлись в госпиталь? Люди-то они вроде занятые. И при чинах немалых. А за окном война идет… Ладно, буду рассказывать анекдоты, пока не пойму что они от меня хотят.

— Призвали товароведа в армию. В воздушный десант. Там поставили заведовать складом амуниции — парашюты выдавать. И вот докопался до него один красноармеец.

— А если у меня парашют не раскроется?

— Дернешь кольцо запасного, — успокаивает его товаровед.

— А если и тот не раскроется?

— Значит заводской брак. Приходи. Поменяем.

Громче всех смеялась Капитолина, прервавшись от процесса изготовления новой порции заварки.

— Не… — покачал головой Ципинюк. — Давай про пилотов. Десант это не совсем авиация.

Пожалста. Их есть у меня.

— Штурман. Прибор?

— Четырнадцать.

— Что четырнадцать?

— А что прибор?

— Уже ближе, но никак не новый. Никак, — пожал плечами Пешнёв. — Я его уже слышал про Чкалова с Громовым, когда они через северный полюс в Америку летали. — Однако смеяться ему это не мешало. — Удивите нас, товарищ Фрейдсон.

— Я боевой летчик, потерявший память, а вы меня принимаете за артиста разговорного жанра из филармонии, — подпустил я малость обидки.

Капа стала разливать по пиалам новую заварку, разбавляя ее кипятком.

— Ну а для меня… — и опять сделала мне глазки. — Я вот для вас старалась, — покачала перед глазами заварочным чайничком. — Постарайтесь и вы для меня, пожалуйста…

— Подумайте, пока мы чай пьем. А то пойдет работа и всем станет скучно, — выдал Сигалов неожиданное резюме. — Сейчас капитан Ципинюк достанет свой любимый альбом и понеслась душа в рай.

— Не буду доставать я альбом, товарищ старший майор, — возразил Сигалову Ципинюк, — Готов побиться об заклад, что у Ариэля Львовича нет ни одной татуировки. Ведь так? — это уже ко мне вопрос.

— Так, — подтвердил я. Тушку, которая мне досталась, я уже успел подобно изучить.

— Ну, вот видите… — обрадовался Ципинюк своей догадке. — Лицо у нашего собеседника правильное, дегенеративно-криминальных признаков не наблюдается. Уши соразмерные и красивые, мочка ярко выраженная. Хороший подбородок. С интеллектом на лице. Нет, не поможет нам и Ломброзо[26] в этом случае.

— Уговорили, — сдался я. — Летчик — штурману: карту дай.

Тот в отрицание: дома забыли.

— Вот черт, опять по пачке ''Беломора'' лететь.

Этот анекдот успеха не имел, и комиссия приступила к работе.

— Капочка, что скажешь. С чего начать? — выступил Пешнёв.

— Я думаю, что с тестов…

— Капитолина, — резко перебил ее академик. — Женщина не думает. Женщина чувствует. Сколько раз говорить, чтобы запомнила.

— Виновата, Роман Ароныч, исправлюсь, — потупилась девушка. — Я чувствую, что начинать надо с тестов Роршаха.

— Вот! Вот! — воскликнул Пешнёв и потряс средним пальцем в потолок. — Прислушаемся же к женщине. Женщину чувства не обманывают.

А Капитолина уже достала из сумочки вдвое сложенный лист ватмана с симметричными кляксами.

И началось…

Лучше бы я анекдоты рассказывал.

Ужинать я что-то, сдуру, попёрся в столовую на первом этаже, но там меня быстро наладили обратно в палату. Числюсь я лежачим и мою пайку туда уже нянечки укатили.

Так-то вот. Везде засада.

Сердобольные поварихи предложили чайку хлебнуть, а у меня чай и так разве что из ушей не тек от гостеприимства мозголомов. И не бочковым чайком баловалась ученая братия и их сестрия, а настоящим, китайским, байховым.

Опять на второй этаж с этим чертовым костылем под натертой подмышкой. Когда только гипс снимут. Все обещают, и обещают… Я уже и тонкую палочку у коменданта нашел-выпросил — под гипсом чесать, а то карандаш больно короткое орудие.

Палата встретила меня привычной Раковской гармонью и новой грустной песенкой.

— Напишет ротный писарь бумагу… — Выводил танкист душевно. — Подпишет ту бумагу комбат. Что честно, не нарушив присягу пал в смертном бою солдат…

Тихонько, стараясь не стучать костылем, прокрался на свою койку, аккуратно смел в два присеста вечную вечернюю пшенку с олифой, а вот остывший чай пить не стал.

— Ты как? — спросил я грустного армяна, когда Раков, наконец, заткнулся.

— Отрезали ступню, — сморщил майор свое мясистое лицо. — Диабет у меня — сказал великий доктор Богораз. Не заживет никогда нога, сказал. Представляешь, ара, по скольким госпиталям отмотал, а ни одна сука кровь на сахар не проверила. А доктор Богораз только глянул на рану и сразу спросил: диабет есть? Не знаю, отвечаю. Меня сразу из операционной выперли, в соседней комнате уложили. Крови из вены откачали полный шприц. Потом через час пришли и сказали: сахара в моей крови столько, что пора раздавать трудящимся на дополнительный паек.