Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 25

— Она украинка?

— Да. С польских земель. Мало того она еще из католической семьи. Даже не униатской. Может, ты этого не помнишь и не знаешь, а организаторами практически всех еврейских погромов до революции были католики.

— Ничего не понимаю, — сказал я, однако послушно привинчивая на лацкан орден. — Что же тогда русских во всем обвиняют?

— Тебе и не надо ничего понимать, — буквально прошипел Коган мне в ухо. — Не лезь в это во все. Ты должен быть прямой как твоя новая шпала в петлицах. Готовый выполнить любой приказ в любое время. Делу Ленина и лично товарищу Сталину предан. Все. Остальное потом, когда этот бардак тут закончится. Думай лучше о партсобрании на котором тебя в члены ВКП(б) принимать будут, а Ананидзе пропесочивать заодно персональным делом. Вот тогда, при всех госпитальных коммунистах, при всех проверяющих, ты сможешь Ананидзе задать свой прямой вопрос: где Соня Островская?

— Когда будет это партсобрание? — спросил я, воодушевившись.

— Сегодня после обеда.

— Как сегодня? — удивлению моему не было предела.

— А чего тянуть? Пошли. Надо еще второй твой орден на лацкан привернуть.

Я подхватил стоящий около двери приготовленный для меня однополчанами полупустой сидор с привязанными к нему бурками. Закинул его на плечо. Подхватил костыль.

— Я готов. Пошли.

Бурки и вправду были не ахти. Фетр черный — это полбеды, но вот кожаный набор на них светло-коричневый, как на белых бурках. Несимпатично как-то. Зато тепло. И не босиком же мне ходить по снегу. Тем более что у меня дом объявился. Наверняка не пустой.

В коридоре по дороге в свою палату я вдруг спросил Когана.

— Саш, а ты можешь поспособствовать, чтобы мне халат на пижаму поменяли?

— Зачем тебе?

— Ну-у-у-у… бурки теперь у меня есть. Тулупчик, надеюсь, в госпитале найдется какой-нибудь на время. Гипс снимут, так хоть по дворику госпитальному погулять без привязи, свежего воздуха глотнуть. А то эти окна крест-накрест заклеенные надоели уже.

Палата встретила неожиданной тишиной. Все мои сопалатники раскрыв рот, слушали раздававшийся из черной фибровой тарелке красивый женский голос.

— Шо такое? — спросил Коган.

На него шикнули, заткнули и только майор сжалился над нашим любопытством.

— Нота Молотова всему миру. Тихо.

Нашел в тумбочке свой орден, поколов еще дырку в лацкане, прикручивал его, прислушиваясь к радио.

''…имеющиеся в распоряжении Советского Правительства многочисленные документальные материалы свидетельствуют о том, что грабежи и разорение населения, сопровождающиеся зверскими насилиями и массовыми убийствами, распространены во всех районах, попавших под пяту немецких захватчиков. Непререкаемые факты свидетельствуют, что режим ограбления и кровавого террора по отношению к мирному населению захваченных сел и городов представляет собой не какие-нибудь эксцессы отдельных недисциплинированных военных частей, отдельных германских офицеров и солдат, а определенную систему, заранее предусмотренную и поощряемую германским правительством и германским командованием, которые сознательно развязывают в своей армии, среди офицеров и солдат самые низменные зверские инстинкты.

Каждый шаг германо-фашистской армии и ее союзников на захваченной советской территории Украины, Молдавии, Белоруссии и Литвы, Латвии и Эстонии, карело-финской территории, русских районов и областей несет разрушение и уничтожение бесчисленных материальных и культурных ценностей нашего народа, потерю мирным населением нажитого упорным трудом имущества, установление режима каторжного труда, голодовки и кровавых расправ, перед ужасами которых бледнеют самые страшные преступления, какие когда-либо знала человеческая история.

Советское правительство и его органы ведут подробный учет всех этих злодейских преступлений гитлеровской армии, за которые негодующий советский народ справедливо требует и добьется возмездия.

Советское правительство считает своим долгом довести до сведения всего цивилизованного человечества, всех честных людей во всем мире свое заявление о фактах, характеризующих чудовищные преступления, совершаемые гитлеровской армией над мирным населением захваченных ею территории Советского Союза.

Вы прослушали текст Ноты Народного комиссара иностранных дел Союза Советских Социалистических Республик товарища Молотова: ''О повсеместных грабежах, разорении населения и чудовищных зверствах германских властей на захваченных советских территориях''. Повтор нашего эфира слушайте сегодня после вечерней сводки Совинформбюро''.

И сразу большой многоголосый мужской хор на всю страну запел ''Вставай страна огромная…'' Проникновенно так запел как молитву.

— Вот тебе и праздник… — выдохнул я. — Давить их надо как гнойных гнид. А я тут валяюсь.

— Уже забыл, как неделю назад помер? — откликнулся Арапетян. — Долечись сначала, как положено. А то не долеченный боец — обуза подразделения.

— А что за праздник у тебя, Ариэль? — спросил Данилкин, слегка убавляя громкость тарелки, чтобы не забивала наши слова.

За меня ответил Коган, прибавив себе торжественности в голосе.

— Товарищи командиры, я представляю вам Фрейдсона Ариэля Львовича в связи с присвоением ему воинского звания ''капитан''. А также в связи с награждением его орденом Красной звезды.

— А мимо ''героя'' ты, значит, пролетел? — усмехнулся Раков.

— Почему пролетел? — удивился я.

— У нас так с комбатом было. За бои под Смоленском представили его к герою, а дали Красную звезду. И все.

— А указ был? — пристал к нему Коган. — Мало кого когда к чему представляют. И что все это и дают? Фигушки. Меня вон к Красному знамени представляли, а дали медаль. А некоторым представленным с нашего полка вообще ничего не обломилось. А на Арика указ был. Все его видели и все его читали. И сегодня полковник из штаба ВВС, когда орден ему вручал, сказал что ''звезду'' вручать будут отдельно. В Кремле.

— Вот это повезло, — завистливо протянул Раков. — Сталина живьем увидишь.

— Сталина там может и не быть, — предположил опытный Данилкин — Вручает звезды героев председатель президиума Верховного Совета СССР товарищ Калинин.

— Все равно повезло, — упорствовал Раков. — Я Кремль только снаружи видел. Внутрь туда так просто никого не пускают.

— Так. Ладно. Раз обмыть шпалы и звезды не получается, пошли, братцы, это перекурим. Арик, доставай, что там у тебя осталось вкусного, — Данилкин бодрился, а глаза были у него грустными.

Когда за мной пришел типичный мелкий чинуша с внешностью крысюка — мелкий, востроносый с глубоко посаженными черными глазками, представившийся инструктором из аппарата Партконтроля, звать меня на допрос к тете Гаде, я на своей койке читал ''Краткий курс'', что не осталось аппаратчиком не замеченным. Он моментом сделал мне замечание:

— А почему конспект не ведете?

— Так я же не по заданию, — отвечаю. — Для себя читаю.

Он даже бровь поднял от удивления, потом поманил за собой и пошел впереди, нисколько не сомневаясь, что я иду за ним следом.

По дороге в холле попалось на глаза объявление о партсобрании.

Блин, когда Коган все успевает? Ночами еще врачиху драть. Электровеник, блин.

Повестка дня была представлена интересная.

1. Обсуждение ноты народного комиссара СССР ко всему цивилизованному миру о зверствах немецко-фашистской военщины на оккупированных территориях СССР.

2. Задачи коммунистической организации госпиталя по обеспечению открытия в госпитале отделения ожого-гнойной хирургии.

3. Прием в члены ВКП(б).

4. Персональное дело коммуниста Ананидзе. А.Т.

Тетя Гадя оказалась миловидной старушкой за полтинник. Может больше. Точнее не сказать, ибо, как известно, маленькая собачка до веку щенок. Седину в волосах она не закрашивала, но эта масть — ''соль с перцем'' — ей очень шла. Росточку она была небольшого. Стройная, даже сухонькая. Фигура плоская. Лицо ''с остатками былой красоты'', как пишут в бульварных романах. Одета она была в длинную коричневую юбку и кремовую блузку скрепленную у горла камеей. На плечи накинут пуховый платок.