Еврейское счастье военлета Фрейдсона (СИ) - Старицкий Дмитрий - Страница 33

Я остановил чтение главы в густой тишине. Хоть ножом такую режь.

Вдруг их угла палаты раздался слабый голос, разбивая эту хрупкую тишину.

— Тот, кто это писал, не лежал по четыре часа на льду под пулеметным огнём — головы не поднять. Когда наши зашли с фланга и немецкий пулемёт сковырнули, никто со льда уже подняться не мог. Восемьдесят два человечка с роты там навсегда и остались лежать. Не пуля их убила, а холод и лёд. И глупость комбата.

Так… Началось в колхозе утро. Русский солдат пробует на зуб очередного агитатора. С неудержимой страстью русского мужика посадить в лужу интеллигента.

— Не могу судить, — отвечаю не без некоторой заминки. — Меня там не было. Во-вторых, я ничего не понимаю в наземной войне и тактике. Я летчик.

— Так чёж вы нам тада проповедь читаете про пяхоту? — это меня спросили уже с ближайшей койки.

— Попросили вам прочитать, вот и читаю. Я ни разу не политрук а такой же ранбольной как и вы. Разве что выздоравливающий уже.

Чувствую я себя под их взглядами просто обоссаным. Сижу на грубой табуретке и обтекаю. Неприятное ощущение.

— Не нравится вам. Не буду, — добавляю и встаю с табуретки.

В дверях сталкиваюсь с незнакомым мне старшим политруком.

Оборачиваюсь к обмороженным бойцам.

— Вот вам настоящий политрук, — указываю на него брошюркой, — у него и спрашивайте.

Обхожу эту нескладную фигуру и чешу по коридору в свою палату, слыша за собой тоненький комариный голосочек.

— Партия…, Сталин… Все как один плечом к плечу… Священный долг…

На ходу передумал и завернул в политотдел.

Кивнув замполитрука, я без разрешения влетел в кабинет к Смирнову и сходу ему вопрос.

— Что за новый старший политрук по палатам ходит?

Наглость, конечно, с моей стороны, но чуйка не то, что взвыла, заскулила слегка, а вот очко жим-жим.

— Какой политрук? — вижу по глазам, что полковой комиссар ничего не понимает.

Рассказываю, как что было.

Вызванный комиссаром в кабинет замполитрука вошёл сразу с подносом в руках — своего комиссара он знал, как облупленного. С заварочным чайником и стаканами в подстаканниках.

На вопрос о новом политруке доложил.

— Это, товарищ полковой комиссар, наш новый особист. Зовут его Гершель Калманович Амноэль. Звание старший политрук. Кстати я слышал, что с особистов политические звания скоро снимут. Вернут ихние. Энкагэбешные.

— Амноэль… Амноэль… — вспоминал комиссар, наморщив лоб. — Не было печали, черти накачали. Только почему старший политрук, он же майором госбезопасности был? А это бригадному комиссару вровень.

— Не могу знать, — вытянулся замполитрука. — Кипяток нести?

— Неси.

Когда замполитрука вышел, комиссар мне сказал, понизив голос,

— На язык замок повесь. Вспомнил я этого Амноэля. Он при Ежове карьеру делал именно тем, что на своих же доносы писал. И не анонимные, а собственноручные. И что удивительно нагло никогда не врал, а дело заводилось по его сигналу моментом. А сколько стороннего народа под вышку подвел этот упырь нам не пересчитать. Ну, Лоркиш… Ну, хитрюга. Не хотите грузина, вот вам еврей, жрите, не обляпайтесь.

Комиссар в сердцах стукнул кулаком по столу. Чайные ложечки зазвенели в пустых стаканах. Затем продолжил меня инструктировать.

— По марксисткой теории спорить с ним запрещаю. Он жуткий начётчик и талмудист в этом деле. Чуть, что не так — сразу донос накатает. Что ты эту теорию вредительски извращаешь. Как? Уже без разницы. Что правый, что левый уклонизм тут одинаково плохо. Лучше время потеряй его послушай. Попроси растолковать как правильно. Он это любит — поучать. Эх… не вовремя Мехлис на Волховский фронт укатил.

Тут замполитрука внес большой электрический чайник, парящий с носика.

— Что мне теперь с агитацией делать? — спросил я.

— То же, что Коган поручил — читать по палатам брошюрку Горбатова. По главе на палату. Потом сдвигаешь главы. Диспутов никаких с бойцами не веди — не уполномочен. Чай покрепче будешь?

— Если можно крепкий, — попросил я.

— Почему нельзя? — улыбнулся комиссар. — Чай не дефицит. Мы Китаю помогаем оружием, они нам чаем и рисом через Монголию. Индийский чай вот пропал, а я его вкус больше люблю. Раньше его морем в Одессу поставляли. Одесса теперь под румыном. Проливы у турок, что вот-вот могут в войну влезть на стороне Германии. На Кавказе приходится целый фронт держать против османов. А что поделать? Без Баку и его нефти нам очень плохо придется. И так вон авиабензин американский через Англию получаем. Пароходами.

Дождавшись, когда Смирнов стал прихлёбывать из стакана чай, спросил.

— Коган сказал, что вы с кем-то договорились о моей парадной форме для Кремля. На награждение. А то у меня ничего нет. Может можно как-нибудь в полк съездить. Товарищи, надеюсь, помогут.

— Не нужно. Сошьют тебе новую форму в Центральном ателье НКО. Оплатишь только работу. Тебе, как раз, жалование и за сбитый бомбер с полка деньги привезли. Получишь в кассе госпиталя. Они уже там. Мой совет: не пожадничай, и закажи себе, раз уж попал в генеральское ателье, зимние хромачи. Такие… с вкладными чулками из лисьих чрев.

— Из чего? — не понял я.

— Из лисьих брюшек, — пояснил комиссар. — Мех короткий на них, но густой и тёплый. Тебе — летуну, и в воздухе в них не холодно будет.

С новым госпитальным особистом я встретился в тот день еще один раз в столовой на ужине. Он подсел за столик, за которым харчился я в одиночестве.

— Не помешаю, — пропищал.

Я напрягся внутренне, но не возразил — место-то мной не куплено.

— Садитесь. Приятного аппетита. Нас тут кормят хоть и бедно, но вкусно.

— Что поделать, — ответил он мне тоном доброго дядюшки. — С того момента как отогнали от Москвы фашиста на сто пятьдесят километров, все фронтовые надбавки сняли не только с пищевого довольствия но и с денежного. Таковы правила. Москва больше не прифронтовой город.

Протерев общепитовскую алюминиевую ложку чистым носовым платком он, понизив голос, сказал.

— Извиняюсь, что не в официальной обстановке, товарищ Фрейдсон, но чувствую, что в здешнем, теперь уже моём, кабинете будет хуже.

Я сильнее напрягся. Вот не было печали…

А Амноэль продолжил.

— Должен перед вами извиниться от лица всего Управления Особыми отделами НКВД за действия моего предшественника. Надеюсь, что вы как советский человек не распространяете действия одного отщепенца на всю структуру особых отделов в армии.

— Спасибо. Извинения приняты, — ответил я, проглотив торопливо пшёнку, которую перед этим запихал в рот, стараясь как можно быстрее закончить ужин в такой компании.

— Я рад, что вы все прекрасно понимаете. А от себя я поздравляю вас с приемом в члены партии. И само собой с высшей правительственной наградой.

Я поблагодарил его по второму кругу. Блин горелый, он что, в друзья ко мне набивается? Вроде как я по возрасту не подхожу — он почти в два раза старше меня. Глаза впалые, под глазами набухшие мешочки. Морщинистый весь, усы пегие, залысины при сохранившейся остальной шевелюре. Гимнастерка богатая — шевиотовая. Подворотничок белоснежный, хотя и фабричный, но точно по размеру. Никаких значков и наград. То ли нет, то ли не носит принципиально. Ногти коротко обрезаны.

Я постарался быстрее закончить ужин и откланяться. Если я с ним вместе ужинать буду, то народ со мной начнет лозунгами разговаривать. Оно мне надо?

Даже курить ушел в туалет второго этажа. Но перекурить не удалось. В зажигалке кончился бензин.

В палате госпитальный старшина одаривал ранбольных табачным довольствием. Всем, даже майору, которому был положен ''Казбек'' выдали ''Беломорканал''. По пятнадцать пачек из расчета на весь январь месяц.

— Все. Фронтовая норма кончилась, — пояснил он нам. — Хорошо хоть ''Беломор'' удалось у интендантов выбить на средний и старший комсостав. Даже полковому комиссару ''Казбека'' не досталось. Чую погоним дальше немца, будут нам махорку выдавать. Выздоравливайте быстрее, товарищи командиры.