Изнанка судьбы - Лис Алина - Страница 60

Или Четвертый Страж — леди Юнона. Без родового имени, потому что у Стражей нет иной семьи, кроме Братства. Без возраста, потому что при мысли о прожитых годах представляется колодец — темный и бесконечно древний. Пережившая с десяток мужей и бесчисленное количество любовников. Одинаково пресыщенная человеческим миром и его Изнанкой.

Неприкаянная, как все Стражи.

Порыв ветра заставил свечи тревожно затрепетать. На полу завозилась тень, похожая на огромного ворона, но женщина у зеркала не вздрогнула и не обернулась на тихий скрип ставней.

Чуть раньше в веере бесконечных вероятностей была и эта. Юнона знала мужчину, который только что проник в ее комнату — неслышно, словно вор, — и не боялась его.

Она вообще мало чего боялась в этом мире.

— Зачем ты пришел, Отто? — ее голос прозвучал холодно и резко.

Он остановился за ее спиной, тяжело дыша, словно после долгого бега. Зеркало послушно отразило грузный силуэт, похожий на вставшего на задние лапы медведя.

— Ты помнишь, — хрипло откликнулся мужчина. — Прошло четыре года, но ты помнишь. Юнона…

Его огромные ладони опустились на хрупкие плечи, сжали так, что женщина недовольно скривилась. Он нагнулся, вдохнул запах ее волос.

— Ты сменила духи, — все тот же хриплый, полубезумный шепот. — Я помню старые, благородный запах — ирис и мускус. Маэстро Тинтанелли смог повторить их для меня. Я велел приготовить десять флаконов. Моя постель пахнет ими, Юнона. Каждую ночь…

— Мне казалось, мы обсудили все еще четыре года назад, — она хотела, чтобы это прозвучало мягко, но получилось все так холодно. — Все кончено, Отто! Уходи!

— Мужчина всегда выполняет свои клятвы. Я сделал это, — ответил незваный визитер, лаская ее шею. — И пришел подарить тебе свободу.

Она презрительно сузила глаза:

— Какую свободу? О чем ты?

— Свободу от божественного проклятья, — он заговорил все быстрее, сбиваясь, путаясь, спеша выплеснуть что-то важное. — Я сделал это! Да, сделал! Меж нами больше нет преграды, любовь моя. Теперь мы сможем быть вместе. И вместе состариться…

Она сняла его руку с плеча так, будто это было дохлое насекомое:

— Ты болен, Отто. Я повторю то, что сказала еще четыре года назад: я не люблю тебя. Никогда не любила. Ты надоел мне. Уходи, или мне придется заставить тебя уйти.

Мелькнула мысль дернуть шнур, вызвать слуг, но Юнона представила, какие шушукания и сплетни ждут ее на следующий день, и поморщилась.

Нет уж. Она вполне в состоянии сама разобраться с назойливым поклонником.

В темных глазах мужчины мелькнула угроза:

— Ты снова за старое? — прорычал он.

— Уходи, Отто. Я повторяю это в последний раз.

— Я уйду. Но ты пойдешь со мной.

Она и так слишком долго терпела. Когда-то молодой Отто фон Вайгер был мил в своей щенячьей влюбленности и даже заставлял ее сердце биться чуть быстрее. Но есть пределы, которые не дозволено перешагивать никому.

Юнона вскинула руку, чуть прищелкнула пальцами и…

Ничего не случилось.

Она недоуменно посмотрела на свою ладонь, предприняла вторую, а затем и третью безуспешную попытку. Гортанный выкрик также не возымел никакого эффекта, и впервые за долгие годы ей стало страшно.

— Я же сказал: ты пойдешь со мной, — прошептал фон Вайгер, снова опуская свои медвежьи лапищи ей на плечи, и Юнона явственно ощутила, что стоит ему стиснуть пальцы чуть сильнее, как он сломает ей ключицы.

Она выдохнула, кивнула его отражению в зеркале.

— Хорошо. Ты разрешишь мне одеться?

— Одевайся, любовь моя.

Она медленно облачалась в платье и думала. Разум, привыкший видеть десятки, сотни вариантов — лишь сними очки, — сейчас наблюдал только вязкую тьму.

Неужели прочие люди всегда обитают в этой жутковатой неизвестности?

Думай, Юнона, думай!

Он безумен, и он опасен, потому что обладает властью блокировать силу Стража. Какие еще возможности ему доступны?

Словно желая полюбоваться на себя в зеркало, она сделала шаг к двери. И еще один. Остановилась у зеркала и, преодолев одним прыжком расстояние до шнура, вцепилась в него так отчаянно, словно от этого зависела ее жизнь.

Мгновение спустя он схватил ее, резко и больно выкручивая руку, рыча на ухо и грязно ругаясь, но это было уже неважно. Звон должны были услышать на кухне, вот-вот в комнате появится кто-то из слуг. Надо только потянуть время…

— Госпожа нервничает, — отметила фрау Готтер, поглядывая на тревожно звенящий колокольчик.

Девица с овечьим лицом вскочила:

— Я схожу, спрошу, чего надо.

Фрау Готтер неодобрительно пожевала губу, посмотрела ей вслед, ругая свою добросердечность. Вроде и старательная девушка, а сразу видно: не приживется она в доме. Деревня из нее так и прет. Как бы баронесса не осердилась.

А девица пробежала по этажу, изображая всем своим видом рвение, но уже на подходе к лестнице сбавила шаг. Медленно поднявшись по ступенькам, замерла у двери, вслушиваясь в доносящиеся из-за нее звуки борьбы и мычание. По ее глуповатому лицу пробежала насмешливая улыбка. Дождавшись, пока звуки смолкнут, и постояв для верности еще с десяток минут, она распахнула дверь. Оглядела открывшийся беспорядок и завизжала.

Элисон

На главной площади Братсмута было людно. Воскресный день после полудня — народ шел с рынка, из храма, прогуливались степенные, зажиточные горожане. В воздухе ощущался неуловимый предпраздничный дух.

Канун Мидста, середина зимы. В Гринберри Манор сейчас украшают окна ветками ели и остролиста, на кухне пекут пироги, в одном из которых обязательно будет монетка…

Порыв ветра донес запах свежей выпечки из ближайшей булочной. Я сглотнула и оперлась о стену. От аппетитного духа голова пошла кругом. Я не ела два дня.

Это было одной из главных причин, по которой я сейчас стояла на площади, собираясь с духом.

Вид у меня, должно быть, был прежалкий. Грязное, истрепанное платье, нечесаные волосы свалялись в колтун, рваный плащ, а ведь совсем недавно он был новым и добротным. Безденежное бродяжничество никого не красит, испытания, щедро отмеренные мне дорогой, отложили отпечаток на всей моей внешности. Лицо осунулось, сильнее выдавались скулы. Особенно изменились глаза. Когда я разглядывала полчаса назад свое отражение в начищенной до медного блеска табличке, меня поразило, каким затравленным сделался взгляд. В дополнение к нему за считанные дни стала почти родной привычка красться по стенке и втягивать голову.

Мне повезло тогда — даже не заболела после ночевки на холодном камне под открытым небом. Отлежавшись пару дней в деревне, я продолжила путь, уже без лошади.

Дорога не была жестокой. Меня не тронули ни люди, ни звери. Не стало проблемой отсутствие мужчины-защитника рядом. Никому не было дела до замызганной бродяжки Элли.

И все же я сделала ошибку. Не когда сбежала от Рэндольфа, позже. Надо было пробираться обратно в Сэнтшим, где остались родные. Связаться с братом, попросить помощи и денег. Я же зачем-то пошла на юг, к перешейку, соединившему Гэльский полуостров с материком. Словно собиралась продолжить путешествие в Церу, только уже без фэйри.

Ночами, устроившись на сеновале за половину медяшки, я плакала от холода, боли в стертых ногах и страха перед будущим. Оно казалось беспросветным. Мне хотелось обнять Рэндольфа. Я скучала по брату, сестрам, даже по маменькиным нотациям. Терри ошибся, когда сказал, что только я могу решить свои проблемы. В действительности я слаба и неспособна о себе позаботиться.

За два дня пути до Братсмута кончились деньги, и навалилась безнадежность.

Сейчас я мало чем отличалась от нищих, клянчивших деньги у ступеней храма. А очень скоро отличие должно было стереться совсем, потому что я собиралась с духом, чтобы начать просить милостыню.

Я никогда не отличалась особой гордостью, безумцам это не к лицу, но все же яма, в которую собиралась шагнуть, ужасала даже меня. Оставайся малейшая возможность попросить о помощи у родных или друзей, я бы воспользовалась ею. Но я была одна, за сотню миль от дома, без денег и любых бумаг, что могли бы подтвердить мою личность. Быть безумицей несладко, даже когда ты графская дочка. Мне не хотелось проверять, каково это — считаться в глазах окружающих чокнутой бродяжкой, верящей, что она Элисон Майтлтон, — поэтому я не пыталась смущать умы людей своей невероятной историей.