Лабиринт (СИ) - Соболева Ульяна "ramzena" - Страница 52

Конечно, я мог ошибаться, только внутри все вопило о том, что я на верном пути. Все верно, запрятать нужную информацию в пределах города — практически то же самое, что отдать ее Беликову прямо в руки. Не стоит так же забывать, что любой из нашего окружения мог оказаться предателем. Несмотря на жесткие проверки и постоянный контроль мы всегда думали о худшем. Хочешь мира — готовься к войне. Никакого чертового оптимизма. Всегда будь готов к чужому дыханию за своей спиной. Завибрировал сотовый, мельком глянул на часы на своем запястье — минута в минуту. Не сомневался, но каждый раз проверял, насколько точно выполняются мои указания.

— Да, Русый. Я не на месте сейчас. — Ни одна живая душа не знала, куда я направляюсь. Любой риск нужно свести к минимуму.

— Все сделали, все под контролем.

— Карина дома?

— Да, конечно.

— Следить за каждым шагом. Из дома — ни ногой. Ни на какие истерики не обращать внимания. За Фаиной так же.

— Сделано уже.

— С Дариной что?

— Тоже под контролем.

— А сынок Беликова? Смотри, чтобы без лишних телодвижений там. Если что — обезвредить. Не мне вас учить. Но живым он нам нужнее… пока что.

— Все понял, Андрей Савельевич.

— Все, Русый. Отключаюсь. На связи.

Я отключил телефон и заказал выпивку, пытаясь унять нетерпение, чувствуя себе в ловушке под названием "наберись терпения и жди". Ждать всегда тяжело, особенно если впереди — неизвестность и нулевая гарантия результата. Это можно сравнить с надеждой, которая, стоя на лютом морозе, сбрасывает сейчас последнее захудалое платье. Не выжить ей, шансы нулевые, но пока она здесь — ты и сам еще можешь дышать.

Я не имею сейчас права на сомнения. Не имею. Потому что это выход, который я обязан найти. Обязан. Иначе… никаких иначе, бл***. Я найду этот гребаный компромат и засуну его Беликову в глотку. Пусть давиться им, проклиная Воронов и ту секунду, когда наши пути пересеклись. Он не понимал, с кем связался. Не с очередной шайкой, группировкой или братками, свихнувшимися на бандитской романтике. Это все ширпотреб. Мыльный пузырь, который лопается от первой же иглы опасности. Беликов со своей низкой душонкой не мог знать, что такое настоящая преданность. Неподдельная. Которая не зависит от личной выгоды. Которая вопреки. Абсолютная. И, в чем я был уверен, взаимная. Это та сила, которую не сломать. И это то чувство, которое не каждому дано испытать.

Я не представлял пока, что буду делать, когда самолет приземлиться в Красноярске, но сейчас меня больше раздражало то, что я вынужден столько часов просто сидеть, маринуясь в бесконечных потоках мыслей, которые становятся особо острыми и тревожными в этом долбаном замкнутом пространстве. Но выбора нет… Боинг взлетел и я сделал первый облегченный вздох… наконец-то.

Сойдя с трапа самолета, ощутил на себе взгляд. Еще до того, как заметил его. Такие вещи словно чувствуешь кожей. Как прикосновение, которое сейчас последует. Меня узнали. Позже понял, почему не мог сообразить сразу, кто это — меня сбила с толку монашеская ряса. Я приблизился к мужчине, и он, кивнув в сторону черного ауди, пропустил меня вперед. Мы шли молча, а я еле удерживал улыбку, пока он не открыл дверцу, приглашая меня внутрь.

— Ну здравствуй, Граф.

— Фима, ну ты и вырядился. А вообще, черный к тебе к лицу, — я рассмеялся, наблюдая, как помощник Макса подбирает подол рясы до пояса. Эта картина выглядела настолько нелепо, что оставаться серьезным было невозможно.

— Не смейся, Граф, я себя чувствую гребаным клоуном во всей этой херне…

— Раб Божий Серафим, вам же, вроде, положение не позволяет материться. Грешим… ой, грешим.

Он и сам рассмеялся, понимая, как все это выглядит со стороны.

— Выдвигаемся, нам еще в келью мою попасть надо. Попробуй другим объяснить, что там грехи посерьезнее не намечаются… А то воздержание, знаешь ли…

— Иди к дьяволу, Фима, ты не в моем вкусе. Заводи, давай. Время не ждет.

Всю дорогу мы ехали молча. Не до смеха уже было. Каждый понимал, что и здесь, за тысячи километров от эпицентра событий, мы можем быть под чьим-то наблюдением. Мне никто не мог гарантировать, что сейчас за нами нет хвоста. Или что нас не "встретят" прямо в монастыре. Этих "а если" было слишком много, чтобы даже их допускать. Назад пути нет, как и другого выхода. Поэтому говорить не хотелось, а молчание, которое висело в воздухе, было понятно обоим, и в то же время усиливало напряжение, от которого хотелось избавиться.

— Давно сферу деятельности сменил? — я обратился к Фиме с вопросом, ответ на который знал и так, просто тишина действовала на нервы, притом обоим.

— Несколько дней как. Папку как Максим получил, так я сразу сюда — запрятать понадежнее. Кто нас по церквям-то искать будет…

— Да уж… Лучше любой квартиры подпольной. У настоятеля лишних вопросов не возникло насчет послушника непонятного?

— Он сразу понял, что есть информация, которой лучше не знать. Вот что значит — мудрый человек.

— Нам сейчас надо действовать очень быстро. Четко, но не вызывая подозрений. Делай все, что нужно там по уставу вашему, а я с батюшкой потолкую тем временем.

Мы подъехали к воротам монастыря. Тут была особая атмосфера. И хотя я не верил во всю эту религиозную хрень про Божью благодать и прочую чепуху, почувствовал себя неуютно. Словно даже воздухом этим дышать кощунственно. Словно земля, на которой трава эта зеленая и цветы растут, не для ног таких, как мы, предназначена. У всех свое место под солнцем, своя территория, и есть границы, которые перед нами навсегда закрыты.

Мне навстречу вышел батюшка. Пожилой уже, невысокого роста, лицо в морщинах все, а в глазах — умиротворение. Я сто лет не видел такого взгляда. В котором не скрывают ничего, ясного, чистого, праведного.

— На исповедь приехал, сынок?

— Рано мне еще, батюшка, каяться.

— Тут главное, чтоб и не поздно было… — слова эти произнес, а мне словно ножом по сердцу полоснули. Так много в этом слове "поздно". Слишком много… и слишком больно, чтобы позволить себе думать.

— Иначе дьявол душу мою в ад заберет?

— А ты думаешь, сынок, что ее забирать куда-то нужно? Ад… он ведь с нами… сами себя в него загоняем…

— Я помощь предложить хотел. Может, нужно что-то для монастыря? Колокола новые или ремонт какой сделать…

Он посмотрел мне в глаза, словно в душу заглянул. Улыбнулся слегка. Понял, что не хочу продолжать.

— У нас все есть, с Божьей помощью и вашими молитвами. А ты себе помоги лучше. Вижу, что гложет тебя что-то, сильно гложет. Тяжесть какую-то носишь. И бросить боишься. Только не нужна она тебе. Покой — вот что важно… запомни это.

Слушал его, а слова как далеким эхом в голове звучат. Как будто старик этот нереальный какой-то. Видит меня впервые, и как книгу прочитал, что внутри творится, увидел то, на что сам себя заставлял глаза закрывать.

Не знаю, почему, но мне хотелось как можно быстрее отсюда уехать. Забрать то, что мы здесь спрятали и убраться ко всем чертям, чтобы не травиться воздухом этим чистым, слишком чистым для наших легких.

Звон колокола словно разбудил ото сна, заставив напрячь глаза, чтоб навести прежнюю резкость. Краем глаза заметил, как направляется в сторону машины Серафим и, попрощавшись с батюшкой и взяв с него слово связаться со мной, если что-то понадобиться, поспешил к автомобилю.

— Ну что, все на руках?

— Да.

— Тогда гони в аэропорт, сейчас обратно вылетаем.

Сердце колотилось в груди от накатившего адреналина. Да. Получилось. Еще один шаг позади. Теперь я уже не думал о том, что что-то может пойти не так. Похоже, удаче нравится наше общество и она пока что не собирается его покидать. Я сжимал в руке папку с документами, впиваясь пальцами в твердый переплет, словно демонстрируя, что ни одна сила на земле не сможет у меня ее отнять. Вот оно. Вот он — выход. Держись, Макс. Осталось совсем немного. И оглянуться не успеешь, как глотнешь воздуха свободы. Скоро Беликов будет валяться в наших ногах, умоляя не губить его жизнь… И мы этим воспользуемся по полной.