Начинка (СИ) - Франк Анастасия "Франк Ева" - Страница 35

Почему Джимм поступил именно таким образом? Неужели он… ощутил впереди чьё-то присутствие, или всё глупое совпадение?

Включённый телевизор девушка не сразу заметила, потому что громкость у него была практически минимальная, не на ноль, а на единицу. Разница невелика, и отец подумал, наверное, так же, прежде чем вернуть программе новостей адекватную слышимость и сейчас же выключить.

— Итак, — деловито продолжил Джимм, возвращая пульт на низкий столик у дивана. — Как дела в школе?

Она непонимающе моргает. Зачем ему спрашивать об этом? Школа… Чёрт, точно! Уход. Утренний разговор.

— Ты показала папку, Кира? — мрачнея с каждой секундой от её неучастия в разговоре, Джимм презрительно, даже брезгливо осматривает Киру с ног до головы. До этого оба избегали прямых взглядом, и становится очевидным, что он заметил изменения сейчас. — Почему ты вся такая омерзительно грязная? Погоди, это что, кровь?

Так ужасно, невыносимо сложно сосредоточиться, когда по миллион раз на дню твои гипотезы, в которых ты только убедился, рушатся, когда уверенность в существовании Фревина только в одной её голове оказывается ложью, когда пытаешься попробовать поцеловать трупа в парке, чтобы ещё тёплое тело помогло определить, схожи ли ощущения при прикосновении, как с ним.

Но он был зол за её поступок. Может быть, она тоже не одобрила бы в более здравом уме своё действие. Рэй безразличен ей, но чаще причинял раздражения похлеще жужжащего комара ночью, когда пытаешься уснуть. Фревин сместил действительно заметно на ней негодование: для отбрасывания Киры со скамьи на землю потребовалась бы немалое мощное сосредоточение всех накопленных эмоций в одну вспышку. Она и не помнит, было ли ей больно при моменте сдирания кожи с коленей об песок. Должно быть.

— Отвечай мне, Кира!

— Я только хотела попробовать, — тупо прошептала Кира в настоящем в адрес невидимому спутнику. Воспоминания продолжали вертеться у неё перед глазами. — Больше ничего.

Вина? Да. Кира испытывала именно её, несмотря на то, что с раннего детства позабыла о подобном чувстве, ведь оно ненужно и излишне для полноценной жизни — говорил Фревин ей и помогал, учил быть сильнее, отдаляясь от примитивности. И сегодня перед ним же ей было стыдно, совестно, гадко.

Вот почему ей необходимо избавиться от Фревина. Он, никто больше, сводил её с ума.

Руки виновника незаметно оказались вновь в волосах девушки, плели из крошечной пряди ещё меньшую косичку. Отец, неужели ты не видишь?

Джимм не выносил слёз, и в детстве Киры, когда своим избиванием он доводил её до столь нежелательного состояния, злился наоборот сильнее и с пущей резвостью и частотой теми же методами насилия причинял вред дочери или матери в целях их успокоения. Нелогично, но, в итоге, обе они понимали, как утихомирить главу семейства. Стать покладистыми, не обращая внимание на появляющиеся саднящие синяки и кровоподтёки. Всё можно решить силой и внушением страха — частый девиз отца в давнем времени.

И как Кира вернулась к забытым особенностям, к самой себе, так и Джимм не выдерживал накала.

— Господи, с меня довольно, черт побери… — Качая быстро головой, отец перестал бояться взглянуть на девушку. Вместо этого он, бесстрашно сокращая ставшее привычным между ними расстояние, с упоением сказал: — Иди сюда!

Истощённый организм не может бороться со здоровым сильным мужчиной. Кира понимала это, но упрямо отбивалась от его попыток схватить её, как и утром, за волосы. Ненадолго ей удавалось успешно уворачиваться, отбегать в сторону или бросать в отца первые попадавшиеся вещи в виде подушек, пульта, нескольких книг.

— Не трогай меня!

Кажется, слова дочери лишь сильнее развели в нём жажду не сдерживать свою ярость, гонять с бешеной скоростью адреналин, чтобы в конце концов испытать едкую победную радость, чувствуя не способную уже никуда убежать дочь. Кира, голодная и уставшая от перевозбуждения, не смогла должным образом отбежать, когда Джимм по-паучьи протянул к ней руку и крепко схватился за те самые пряди, среди которых была сплетённая косичка от Фревина.

Она успела увидеть равнодушно стоявшего у выхода сероглазого мужчину, а потом закричала от боли. Но ненадолго: весь воздух вдруг выбился из лёгких от наклона против воли назад. Она упала на спину, и звон в голове поразил её.

— Чтоб ты сдох! — не имея возможности ещё как-то противостоять, жалостливо из-за своего низшего положения крикнула Кира. — Ублюдок!

Почему Фревин не поможет ей? Почему он стоит, будто зритель в театре? Он же НАСТОЯЩИЙ! Чёрт, зачем всё происходит столь сумбурно и отвратительно! Она же знает, Фревин может прикоснуться не только к ней.

Но не хочет.

Её безжалостно тянули за обе руки, словно трупа, пренебрегали судорожными стонами девушки, когда на встречу попался порог, который больно впился в и до того покалеченную (может, всю жизнь) голову, почти сдирал волосы, норовил резать кожу до снятия скальпа. Она бы не удивилась, увидев заместо рыжих волос одни клочки и прорехи с видом на мозг. Хоть бы умереть раньше.

На лестнице Джимм то ли сжалился, то ли потерял часть своего пыла. Он без осторожности подхватил её на руки и, тяжело дыша, поднялся по лестнице. Кира не помнила, плакала она ещё или нет: больше она запомнила потолок, куда была возможность смотреть — в некоторых местах, особенно по углам, скопилась паутина с пылью. Во времена мамы дом был чист не только с первого взгляда.

Ручка двери поддалась со второй попытки от чрезмерно нервных и резких движений отца. Знакомые оттенки тепла, тёмно-оранжевые шторы — её комната уже не представлялась как уютное укрытие.

Пока Джимм грубо роняет Киру на постель, краем глаза она замечает вошедшего Фревина. Зрение немного подводило, но всё-таки убедиться, что мужчина не собирается и дальше помогать или, чёрт побери, хотя бы что-то делать, у неё получилось.

— Где твой чемодан? — отец первым же делом направился к шкафу, чтобы обхватить все висевшие там вещи и одним махом свалить их на пол вперемешку с вешалками, шарфами и ещё какой-то дурацкой ерундой. — Раз ты не в состоянии собрать свои тряпки, я сделаю это за тебя!

Кира и не думает говорить с Джиммом. Она вообще уже ничего не думает. Если только о боли в голове. Почему всегда достаётся именно этой части тела?

Несколько её любимых рубашек были разорваны с таким треском, словно они были живыми. Оторванные пуговицы разом разлетелись по всей комнате, а одна упала прямо на Киру, в район горла — ямку в середине над ключицами. Ещё бы чуть-чуть надавить, и та перекрыла бы путь кислороду.

Джимм, судя по звукам, ибо Кира сейчас прикрыла глаза и доверилась слуху, устало садится на пол и мучительно вздыхает, а потом что-то приглушает этот шум. Вероятно, он прикрыл лицо руками.

— Скажи, — голос тоже доносится нечётко и искажённо, — почему ты все время хочешь усугубить ситуацию, почему всегда ищешь поводы, чтобы я ненавидел тебя ещё сильнее? — убирает ладони, даря следующему рыку лучшую чёткость и громкость: — СКАЖИ ЖЕ!

Она через силу приоткрывает глаза и не удивляется, примечая, что Джимм на грани. Бедный папочка, доведённый своей дочерью. Или же наоборот?

— Разве я не дал тебе достаточно, как любой отец свой дочери? Неужели тебе мало?! Я оставил тебя, сделал все возможное для выдачи перед людьми тебя за нормального человека! Я столько лет закрывал глаза на то, что моя дочь — убийца! Но ты… — Джимм поднялся обратно на ноги, чтобы приняться ходить по кругу по комнате, задевая случайные вещи, пиная ногами обрывки одежды, порой ловя их в воздухе и с нечеловеческой силой сжимая, комкая в нечто непонятное. — Ты даже после лечения Гестии неисправна, мать твою! О, боги, как иронично, ведь как раз Рейчел и испытала на себе первое твоё истинное лицо — мерзкого выбледка, дерьма, которых нужно с самого начала убивать в утробе!

Сердце забилось быстрее.

Если когда-нибудь кто-то и мог решать, стоит ли ей продолжать жить или нет, то только она сама. Не Джимм, который с лёгкостью мог сравниться с ней по своим скверным поступкам. Хотя убийство и избиение с изменой для сучьих людей не равно, но Кира считает иначе. Считает… Да кто она, чтобы рассуждать об этом? Когда они оба успели превратиться в… монстров? Может быть, Фревин среди них был святым?