Ради тебя (СИ) - Снежинская Катерина - Страница 12

- У меня здоровье, как у лошади, - ошарашено пробормотала Тиль.

- Кто знает? - приподнял брови Арьере. - Так часто бывает: болезнь долгие годы гложет человека, но близкие скрывают это ото всех. А потом случается неприятность. Может, вам всё же стоит обратиться к доктору, дорогая? Сейчас же прошу простить меня, вынужден откланяться, ждут в опере.

Супруг подошёл к креслу, двумя пальцами подцепил её руку, на колене лежавшую, запечатлел почтительный поцелуй и так сжал ладонь Тильды, что она едва от вскрика удержалась.

- Спокойной ночи, моя дорогая, - промурлыкал Амос.

И удалился, насвистывая фривольный мотивчик.

***

Тринадцать лет назад

Море бросалось грудью на скалы, бахало о камни литыми волнами, злобно плевалось в щели пеной, песком и галькой, так, что земля гудела: ровно - у-у-у... - будто в недрах паровой котёл работал. А потом, когда многотонный водяной вал врезался в стену, под ногами вздрагивало, стонало коротко и болезненно - и снова монотонный машинный гул.

Желтовато-серый откос уходил вниз ровнёхоньким срезом, словно кусок пирога оттяпали, только, наверное, таких гигантских пирогов не готовила даже мать великанов в Вечную ночь. Скала тянулась и тянулась вниз: в пяти шагах от края видно только кипящие на прибрежных камнях волны, и тонюсенькая, с ниточку, полоска каменистого пляжа. Хотя на самом деле она была широкой, просто со скалы не видно, а подойти ближе Тиль не решалась. Нет, упасть она не боялась, но стоять на краю такой верхотуры как-то неправильно, не должно здесь быть людей. Их право лишь с галёрки наблюдать.

Вот тучам, серым, но изумительно разноцветным - густо-фиолетовым, жёлтым с едва заметным пурпуром, сиреневым - висящим рваным полотнищем над морем и скалами, тут самое место. И чёрному росчерку альбатроса, беснующегося в туманной дымке над катящимися валами. И шквалистому, порывистому ветру, то замирающему до оглушительной тишины, то дышащему так, что глаза приходилось щурить, рукой придерживая шляпку с впивающейся в горло лентой. Вот этому всему тут точно было и место и время, а человеку нет, не было.

Мягкая ткань приятной тяжестью легла на плечи, укутала теплом, пахнув каминным дымом. Тиль искоса глянула на подошедшего кузена, поправила клетчатый плед, который Карт накинул.

- Ветер холодный, простудишься, - равнодушно пояснил Крайт.

Он стоял, сцепив руки за спиной, глядя то ли на волны, то ли на небо, не понять - полукруглая тень от козырька форменной фуражки не давала лицо увидеть, но на родственницу Карт не смотрел точно. И кусачая досада на бесцеремонно разрушенное тревожное уединение пропала, зато появилось чувство, сильно смахивающее на благодарность.

Ведь, в сущности, заботилась о Тиль только мама: одеяло подтыкала, вот так же плед приносила, когда дочь в саду засиживалась. Дядюшка, конечно, ни в чём не отказывал и подарки дарил, но это не то. Даже воспитательница, велящая переобуть промокшие ботинки, тоже не то. А вот без того самого жить не то чтобы невозможно, но как-то неполно, что ли?

- Ты моря не боишься? - ни к селу ни к городу спросил Карт.

- А должна? - растерялась Тиль.

И растерялась не потому, что вопрос прозвучал неожиданно, просто появилось чувство, будто кузен каким-то чудом подслушал её мягонькие, пушистенькие мысли. Откуда это ощущение взялось - совершенно непонятно.

- Да нет, не должна, - едва заметно дёрнул плечами Крайт.

- Почему это ты вдруг решил со мной заговорить? - буркнула Тильда, пряча замёрзший нос в складках пледа.

- А почему ты со мной не разговаривала?

- О чём мне с тобой говорить? Всё равно...

Тиль прикусила губу и ещё глубже в плед зарылась. Она и сама не знала, что там «всё равно». Ну как объяснить человеку: он просто никто, ничего незначащая персона? Просто так болтать у них не получится, а тем для серьёзного обсуждения нет и не найдётся. В общем, не разговаривали раньше, нечего и начинать.

- Что всё равно? - спокойно отозвался Карт. - Всё равно я тебя не пойму? Мне всё равно на тебя плевать? Или ты всё равно одинока и никакие разговоры тут не помогут?

- Много ты понимаешь!

- Ну, я-то думаю, что много, - кузен усмехнулся - Тиль видела, как его щека дёрнулась. - Но, скорее всего, ошибаюсь. Только бросай ты читать современные романы. Там что ни беда, то трагедия, а герой одинок, аки верблюд в пустыне.

Он так и сказал - «аки».

- Я ничего такого и не читаю!

- Ну да, конечно. Только книги по всему дому расшвыриваешь, - кивнул Крайт. - Но это просто так, для красоты.

- Нам на каникулы задали прочитать и эссе написать, - тут же исправилась Тильда.

Почему-то признаться, что она уже третий раз - и всё с упоением! - перечитывает о злоключениях мальчика-сироты и даже иногда слёзы сдержать не может, сейчас было стыдно. Может из-за этого «аки верблюд». А может потому, что несчастный приютский воспитанник, маленький вор поневоле, игрушка в чужих руках очень напоминал её саму? Нет, конечно, Тиль никто не бил, по чужим карманам лазить не заставлял, да и что такое работный дом она представляла очень смутно. Но ведь герой тоже остался без родителей и был таким одиноким!

- Ну так напиши. Читать-то зачем?

Лающий голос Крайта вернул в реальность чересчур уж резко, будто кузен ей действительно пинка отвесил.

- А почему вы ко мне на ты обращаетесь? - ляпнула Тиль, напрочь позабыв, о чём они тут беседовали.

- А ты? - Вот Карта, кажется, из колеи ничто выбить не могло: стоял, весь такой невозмутимый, тучи рассматривал. - Если захочешь, я дам тебе одну вещь почитать, «Десять дней[3]» называется. Но наставницам её не показывай, а то накажут ещё.

- Почему?

- Да кто ж их знает? - Крайт опять плечами пожал. - Неприличного, говорят, много. Хотя... А сколько тебе лет?

- Тринадцать недавно исполнилось, - машинально ответила Тильда, окончательно перестав понимать, о чём речь идёт.

- М-да, это я, кажется, погорячился, - озадаченно крякнул Карт, потёр пальцем переносицу. - Ладно, я, вообще-то, другое сказать хотел. Это, конечно, не мои слова, но уж очень они к месту.

И кузен вдруг такую штуку отколол, какой Тиль от него совсем не ожидала: опустился на одно колено, вперёд подался, заглядывая ей в лицо. Девочка аж назад от неожиданности шарахнулась, споткнулась, но Карт упасть не дал, за плечо придержал, а потом руку - тяжёлую, будто каменную - так и не убрал.

- Слушай, - сказал сурово, эдак очень по-взрослому. - Одиночество - это всё враньё. Не бывает так, чтобы человек совсем один остался. И не бывает, что его сразу все бросают. Вернее, случается, но только если он этого сам хочет.

- Я не понимаю... - промямлила Тильда.

- Всегда найдётся тот, кто захочет помочь. Ну, может, и не помочь, но рядом быть захочет точно, - медленно, веско выговорил кузен. - Для этого надо на других посмотреть, а ты видишь только себя.

- Неправда!

Это обвинение было таким жестоким и несправедливым, что невесть откуда взявшиеся слёзы буквально закипели в носу, дышать трудно стало и видеть тоже - пелена глаза занавесила. Ведь наставницы каждый день твердили, что нет греха гаже, чем эгоизм и самолюбование. И Тиль очень старалась: всё, что требовали, исполняла, никого не осуждала, не грубила, ну, почти. А вот не жаловалась точно, даже помогала, когда её просили. Правда, получалось не всегда, но она же старалась!

- Правда, - с настойчивость инквизитора сказал Карт. - Ты только и думаешь, как тебе плохо и одиноко. Но это же не так.

- У меня никого нет!

- Есть, - уверенно кивнул кузен.

- Где?

- А ты оглянись, - Крайт чиркнул ей пальцем по носу - снизу вверх - и поднялся, руку ей подал, но не как обычно, не как взрослой даме, а будто ребёнку. И Тиль, сама не соображая, что это она такое делает, сунула свою ладонь в его. - Пойдём, а то ты совсем замёрзла. Хочешь, приготовлю кадетский чай?

- Я его никогда не пробовала, - промямлила Тильда, непонятно с чего вдруг оробев.