Дропкат реальности, или магия блефа - Мамаева Надежда - Страница 2

– Вечером, конечно, свободна, вот только уложу сына и трех дочурок спать, – и, не давая молодцу опомниться, Васса игриво прощебетала, как бы извиняясь: – Раньше у них папашка был, он их и укладывал, но он слинял, вот спиногрызы плохо и засыпают, но если новый на должность отца появится…

Девушка усиленно захлопала ресничками, кося под альтернативно одаренную. Парень впечатлился и уже более серьезным тоном, с обращением на «вы» произнес:

– Вот ваше письмо, передайте его герру.

Больше не говоря ни слова, развернулся и вприпрыжку унесся дальше по улице.

– Надо же ж, какие мы пугливые, – для порядка прокомментировала девушка, для пущей картины уперев руки в бока. Закрыв дверь, она вернулась обратно к деду.

– Васса, зачем ты так с молодым человеком? – Тон старика был серьезен, но мракобесы в глазах плясали джигу.

– Я-то совсем ничего, я совсем даже не против, это он какой-то пугливый оказался… – поддерживая игру деда, начала Васса.

– Ладно, давай сюда, что он там принес.

Девушка протянула письмо деду. Такая корреспонденция, с графской печатью рода Бертран на сургуче, приходила ежегодно два раза – на день рождения Вассы и под Новый год. Писала матушка, поздравляя дочь с очередным праздником.

Вассария, сначала старательно выводившая неумелой рукой руны на пергаменте и отсылавшая свои послания чуть ли не каждый месяц (они так и оставались без ответов), впоследствии стала лишь пунктуально отвечать на приходящие письма, отстраненно интересуясь погодой, природой и матушкиным здоровьем. Пришедший конверт выбивался из привычного эпистолярного графика.

Меж тем дед распечатал сургуч и углубился в чтение. По мере того как его выбеленный временем, но все еще цепкий взгляд бегал по строчкам, лицо все больше походило на такое, о котором шулера говорят – игральный фасад: без эмоций, бесстрастное, ничего не выражающее. Плохой признак.

Дед оторвал взгляд от листа, испещренного бисерным почерком матушки Вассарии, с кучей завитушек и вензелей в конце каждого слова, и, на мгновение замолчав, произнес:

– Ну что ж, это должно было когда-то случиться. Я дал тебе все, что мог. Денег, увы, у меня нет, есть только знание и умение выигрывать в карты. Их тебе я и передал. А сейчас, похоже, твой отчим и моя бывшая невестка вспомнили о том, что у них подросла девица на выданье и решили расплатиться с кем-то из знати, заключив брачный договор на твое имя.

Умению держать удар дедушка научил Вассу еще в первый год ее пребывания в этом доме. Вот и сейчас, раздираемая бурей чувств от смятения до негодования, внешне девушка старалась выглядеть спокойной. Не задавала вопросов, обычных для семнадцатилетней фьеррины, оказавшейся в схожей ситуации. Старик одобрительно усмехнулся и мгновение спустя продолжил:

– В письме не сказано, за кого тебя прочат, но готовься к тому, что будущий супруг навряд ли будет воплощением девичьих грез, скорее уж таким же старым ревматиком, как и я.

В его словах была доля истины: на подарки судьбы из рук отчима надеяться не приходилось.

– В письме также сказано, чтобы я отправил тебя в столицу в сопровождении компаньонки, но поскольку ее у нас и в помине нет, придется тебе поехать одной.

– А как же приличия? – подначила дедушку внучка.

– А разве ты их соблюдаешь? – в тон ей ответил Хайроллер.

Так и началась предсвадебная эскапада Вассарии.

Чахлая на вид каурая лошадка проявляла чудеса выносливости, одолевая с завидным упорством до семидесяти лин в день, в то время как породистые рысаки, пройдя это же расстояние (правда, немного быстрее), требовали смены. Довеском к ее седлу и поклаже выступала Васса, мокрая, грязная и злая. От дилижанса, ходившего раз в месяц в сторону столицы, и дамского платья они с дедушкой отказались. Одиноко путешествующая фьеррина – большой искус для мошенников. Да и к сроку, указанному в письме, Вассария никак при таком способе путешествия не успевала. Поэтому – мужское седло, порты, заправленные в голенища сапог, да плащ, подбитый мехом. Последний, укрывавший от мороси, что является предвестником скорой зимы, лип к лошадиному крупу и уже не согревал, насквозь пропитанный влагой. До столицы оставался один дневной переход, и заночевать на этот раз Васса планировала в таверне, что уже виднелась у обочины широкого и многолюдного тракта. Чуть в стороне от нее располагалась небольшая деревенька. Девушка припомнила карту, что рассматривала с утра, кажется, название этого поселения Старые Параты. Что такое эти самые «параты» она не знала, но почему-то данное словосочетание прочно ассоциировалось у нее со старыми портками. Уж не знамо почему.

Оставив лошадь у коновязи и кинув монетку расторопному мальцу, зашла, мысленно помянув недобрым словом бывшего хозяина кобылы, удружившего с кличкой животины – Пехота. Причем ни на какие другие эта зараза не отзывалась, разве что на Пёху еще, хотя, справедливости ради, каурая ее оправдывала – плелась по грязным колеям тракта и не вязла.

Таверна приветливо встречала путников гвалтом, запахом прокисшего пива и чесночным духом, который призван был отпугнуть нечисть. По мнению Вассы, так и первых двух составляющих вполне бы хватило, но хозяин рачительно развесил плетенки с сим луковичным не только у входа, но и по всему залу.

Девушка устало откинула капюшон, выискивая взглядом свободное место. Плохая погода сделала эту задачу трудновыполнимой – зал был полон народу. Кто попроще – прихлебывал пиво и закусывал пенный напиток сушеным окуньком, кто побогаче – за отдельным столиком вкушал бараньи ребрышки с гречневой кашей и вином.

Углядев-таки свободный столик, правда, недалеко от выхода, из которого сноровистая разносчица то и дело выносила заказы или уносила подносы с пустой посудой, Васса ринулась на облюбованную территорию.

Устроилась на лавке и вытянула ноги, а заодно оперла спину и многострадальную поясницу о притолоку двери, за которой в очередной раз скрылась подавальщица. Дорога изрядно вымотала Вассу. Ей хотелось поесть и поскорее завалиться спать. И особо даже неважно при этом, насколько чистой будет постель – девушка чувствовала, что рухнет туда, не раздеваясь.

Вассария отстраненно подумала, что надо бы заплатить за нумер вперед – а то вдруг еще пожалует кто, и свободных комнат вовсе не останется. Но вставать ей откровенно не хотелось.

Дородная, но при ее комплекции невероятно расторопная тетка нависла над девушкой спустя всего каких-то пару клинов, за это время Васса как раз успела отогреться, но не сомлеть от тепла.

– Чего изволит фьеррина? У нас сегодня подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, заправленной шкварками, есть вчерашние щи с мясным пирогом, свиная рулька вот-вот поспеет… – разливалась не хуже площадного зазывалы подавальщица.

– Каши со шкварками и кружку сбитня. – Вассария мысленно подсчитывала сребры, что остались у нее в кармане. На мясо явно не хватало.

Слегка разочарованная таким скудным заказом, разносчица повернулась к фьеррине своей весьма внушительной кормой и уплыла восвояси. Уже через два клина перед Вассой стояла вожделенная каша. Положив оговоренный сребрень на столешницу, девушка принялась за еду. Между делом она отметила, как команда ловкачей обувает какого-то улана в арамского везунчика – игру до жути примитивную, но почему-то наиболее распространенную среди вояк.

Ну да – каждый о своем: портной всегда подмечает, ладно ли скроен сюртук, сапожник вперится в обувку, а шулер – знамо дело, перво-наперво отметит негласных коллег по цеху. И лишь потом может обратить внимание на то, как заезжий сказитель настраивает лютню, трактирщик утирает выступившие на проплешине бисеринки пота, а ушлый крысюк, балансируя на потолочной балке, точит зубы о пеньковую веревку, к которой привязана чесночная плеть. Надо полагать, и грызуну не по нраву забористый дух, вот и спешит избавиться от его источника. – Умная тварюшка.

Васса с непонятным ей самой азартом наблюдала за крысюком: вот плетенка начала раскачиваться, как незакрепленная стропа на гросс-мачте, и, оторвавшись-таки от балки под победный визг крыса, перевернулась в воздухе, упав аккурат на темечко солидного господина, решившего оттрапезничать в сем трактире. Голова герра при этом происшествии пострадала незначительно, зато значительно пострадала гордость, поскольку основная сила удара злополучной плетенки пришлась на парик. Он-то и смягчил столкновение, но при этом не просто съехал набок, а подпрыгнув, словно в него вселился беспокойный дух, описал плавную дугу и упал к ногам подавальщицы.