Сирийский синдром (СИ) - Кравченко Ольга - Страница 25

- Твой командир, – подойдя к висящему на деревяшке Пчелкину, Зафар за подбородок поднял его голову, – мог отделаться простым укусом, пять минут и все, ложная гадюка. А тебя бы пару раз легонько встряхнули и тоже все закончилось бы легким испугом. Может быть… А теперь, – слегка обернувшись, Зафар посмотрел на удерживаемого на полу боевиками Введенского, – вы оба будете наказаны. И только в состоянии полной отключки покинете эту комнату. Чтобы снова и снова возвращаться сюда, пока не придет время для съемок второй серии нашего кино. Вы должны хорошо выглядеть в кадре.

- Надеюсь, когда-нибудь своим вздернутым на столбе видом в кадре ты возьмешь Оскар. – Прошептал Пчелкин, тут же ощутив на шее холодное касание оголенных проводов, но успев закрыть глаза, чтобы не видеть, как от вырвавшегося из него крика Введенский едва не выскочил из собственной кожи, так он рвался к нему, бьющемуся в судорогах.

Как командиру удалось все же снова вырваться из рук курдов и преодолеть те несколько метров, что разделяли их, Пчелкин увидел уже сквозь застлавшую глаза пелену. Сам же Введенский, почти достигнув цели, налетел на локоть стоявшего возле Пчелкина курда, который отшвырнул его на пол, где его тут же скрутили как раз в тот миг, когда Витя принял второй разряд. И в этот раз их крики слились воедино. Когда он понял, что Витю накрыл приступ, он мог лишь, тяжело дыша, лежать на полу, сдерживаемый боевиками, не в состоянии ничем ему помочь.

- Извини, этой медицинской штуковины у меня нет, будешь вместо нее. – Шипел над его ухом Зафар, пока его беспредельщики закрепляли на теле Введенского провода, идущие от него через генератор к Вите. И как бы он не пытался держаться, но все равно вздрагивал каждый раз, когда плеть опускалась на его спину, а следом вздрагивал и Витя.

Как их выволокли из дома, Введенский помнил смутно, отключившись еще до того, как они оказались в темнице. И вот сейчас отчаянно пытался приподняться, чтобы хотя бы доползти до Пчелкина.

- Не двигайтесь. – Раздался тихий голос из-за спины. Марьям подошла к нему, мягко коснувшись спины, еле касаясь пальцами, прощупывала его. Ее прикосновения щекотали, но не причиняли ожидаемой боли, словно та отступала, стоило девушке дотронуться до них. Приятная прохлада, напоминающая августовский вечерний ветерок на их даче в Александрове, коснулась горящей спины. – Полежите пока, скоро полегчает.

Приподняв голову, Введенский наблюдал, как Марьям подошла к Пчелкину, осторожно перевернув его на спину, положила его голову себе на колени. Наклонившись, одной рукой накрыла его закрытые глаза, другую положила на грудь. Введенский даже забыл про собственную боль, вообще перестал дышать, когда ему показалось, что та не поднимается, оставаясь неподвижной, как бы он ни всматривался. Да и молчаливое положение Марьям не прибавляло оптимизма.

- Что!? – Не выдержал он, уже не в силах выносить затянувшееся молчание девушки.

Не отвечая, словно не слыша его, Марьям уже обоими ладонями накрыла Витины глаза и, склонившись к самому его лицу, начала что-то беззвучно шептать губами. Вдруг подняв голову, посмотрела на Введенского.

«Делай, что хочешь, только верни его!» Подумал он, отчего-то уверенный, что та поймет его молчаливое «добро». Цена, которой они вернут Витю, Введенского мало интересовала. Но, словно понимая, что это тот порог, переступив который, уже не будет пути назад, Марьям сомневалась лишь в одном: сделав это, она вторгалась в то, что Витя хранил, однажды раз и навсегда отдав другой женщине. И проникнуть туда без спросу, значит, оставить свой след. После этого он никогда не будет прежним. Но без этого… его не будет совсем. Очередной взгляд в сторону его командира, и его уверенный кивок.

Закрыв глаза, Марьям уверенно наклонилась к Витиным губам, осторожно коснувшись их, почувствовала долгожданный, будоражащий кровь вкус. Полностью погрузившись в него, став с ним одним целым, она почувствовала и боль в шее от электрических разрядов, и нервно бьющееся сердце, с каждым ударом замедляющее свой ход, руки свело от скрученных суставов. Но она упрямо не отпускала его губ.

Введенский, затаив дыхание, наблюдал за этим бесконечным поцелуем. Все, что творила эта девушка, выходило за рамки его понимания и здравого смысла. Он видел уже начавшие синеть губы Пчелкина, его безжизненно свисающую с ее колена руку, но все равно верил и ждал. Давно оставив страх смерти где-то позади, боялся сейчас только одного. Что у Марьям впервые не получится. И признаться честно, он бы позволил ей все, лишь бы вернула… Верил в нее сейчас больше, чем в Бога.

А потому, когда она неожиданно отпрянула от Вити, и в тот же момент его губы дрогнули, еле слышно раздавшийся стон прозвучал подобно самой прекрасной музыке.

- Мам, мама! – Вздрогнув, Ольга подскочила, обнаружив себя на диване, а Кира сидящим около нее на корточках. – Ты стонала во сне.

Оглянувшись, Ольга увидела, что за окном уже сгущаются сумерки. Промотавшись полдня по городу, оставшееся время она провалялась с Викой в их с Витей спальне. Снова вспоминала их знакомство в далеком 89-ом, разлуку и новую встречу, после которой они уже не расставались никогда. И даже если он уезжал, его сердце оставалось с ней. Вопреки расстояниям, она всегда знала, что где-то он есть, и что он вернется. Поэтому после увиденного ее разрывало на части, потому что она не могла понять, как признать, что его больше нет, в то время как сердце упорно твердит обратное. И когда Витя во сне пришел к ней, она все поняла. Не обращая внимания на реакцию и настороженно-взволнованное отношение к ней Лизы и Тамары, приняла для себя одно. Он жив. А вот то, вернется ли он, сейчас во многом зависело от тех троих, что полетели в разрываемую войной страну не по долгу службы, а по велению сердца.

- Надо немного прибраться в Витином кабинете и заняться ужином.

- Я сделаю что-нибудь по-быстрому.

Кир обеспокоенно наблюдал за матерью. Первый ступор, пришедший после отрицания, он пытался осознать всю ночь. Просто закрыв глаза, делая вид, что спит, он слышал то и дело входящих в комнату отца и мать Насти, чувствовал, что она сама не отходит от него ни на минуту. Вообще, его одного старались не оставлять, и, не желая обижать близких людей отца, Кир принимал их заботу, хотя на самом деле ему хотелось остаться наедине. С собой. И с отцом. Нащупав рукой его медальон, что он одел себе на шею после его отъезда, пытался прислушаться к голосу сердца. Звал его, слушая гудящую в голове тишину. Но слышал только его: «Я обещаю сделать все, чтобы вернуться.». И ему так отчаянно хотелось в это верить, что слова матери ничуть не удивили его, не вызвали страха за нее и за себя, а лишь уверили в той робкой надежде, что сейчас жила в нем, не давая сойти с ума.

- Хорошо. И подогрей пюре для Вики, пожалуйста. А я пойду разберу бумаги, мало ли какие срочные счета для оплаты. Ты же знаешь, как папа серьезно к этому относится. – Ольга поднялась с дивана, на который сама не помнила, как попала. – К его возвращению все должно быть так же, как при нем. – Увидев стоящую в дверях Лизу, откровенно не скрывающей обеспокоенного взгляда, сделала шаг в ее сторону. – Ты посмотрела то, что я просила?

- Олюнь… – Лиза подошла к ней.

- Лиз, я не сошла с ума. Не надо со мной разговаривать, как с умалишенной. Ты же сама не хуже меня знаешь и чувствуешь Витю. Только не говори, что поверила в это кино! Снять можно все, что угодно, особенно когда хочешь добиться определённой реакции. Я верю, что он попал в беду, я поверю, что он в плену, но я не верю, не чувствую, что он мертв. Он жив! И нужно сделать все, чтобы вытащить его оттуда!

- Оль, – признаться, Лиза была согласна со снохой, тот сон и Витины слова ей самой не давали покоя, но она боялась тешить себя пустой надеждой, – если он жив, ребята его найдут, будь уверена.

- Они звонили?

- Да, Кос звонил уже перед вылетом. Официального разрешения им не дали, но намекнули, что на все их действия закроют глаза. Фактически им дали карт-бланш на уничтожение того, кто держал или держит Витю и Игоря Леонидовича в плену. Влад уверен, что они вместе.