Сирийский синдром (СИ) - Кравченко Ольга - Страница 34

- Ты сам один сплошной сюрприз. – Смахнув упавшую на глаза прядь волос, улыбается Лиза и вновь обнимает несносного, но такого любимого брата.

- Вообще-то, – заходя последним, Белов опустил на пол рюкзак Пчёлкина, что им вернули уже на аэродроме в Раменском, – там нельзя было звонить за два часа и во время взлета, а в Москве мы только в машине заметили, что за всей вчерашней кутерьмой забыли зарядить телефоны.

Не отпуская обнимающую его за плечи сестру, Пчелкин обводит взглядом родные стены, в которые и не надеялся уже вернуться. И вспоминает, как вдруг замер, поднявшись на этаж и, словно школьник перед дверью понравившейся ему девчонки, завис рукой над кнопкой звонка. Словно самый сладкий звук, слушал трель и последующий звук шагов. Щелчок замка, и все слова застревают в горле. Да и к чему они сейчас? У Лизы всегда лучше всего получалось изъясняться жестами.

Вслушиваясь в оглушающую его своей звенящей любовью и ожиданием тишину, Витя не сразу вернулся взглядом к сестре, а та, как и стоящие за его спиной Космос, Валера и Белов, терпеливо ждала, понимая все испытываемые им сейчас чувства, который в принципе можно было вложить в одно-единственное слово.

- Дома…

Произносит его сам Витя, скинув ботинки, проходит вглубь сумрака коридора и, вдруг повернувшись, молча смотрит на сестру. Все поняв без лишних слов, она кивает в сторону спальни.

- Я за хлебом, – поворачивается к друзьям, едва Пчелкин скрывается за дверью, Филатов, – заодно домой заскочу. Кир снова у нас ночевал?

- Как я поняла Тому, он остался на базе. Закончили вчера поздно, не стал уже в Москву рваться. Думаю, сейчас как раз в дороге. Надо ему позвонить! – Встрепенувшись, Лиза протягивает руку за телефоном.

- Не надо. – Мягко, но решительно останавливает ее Кос. – Сюрприз же…

Она замирает и послушно кладет телефон на полку. Позволив своему космическому чудовищу притянуть ее к себе и заграбастать в объятия, обхватывает его за плечи и только сейчас понимает, как волновалась все эти несколько дней уже и за него самого, зная его горячий нрав и бесбашенность. Амбразур много, а Космос Холмогоров один. И, положа руку на сердце, нужен ей самой.

- Не знаю, как остальные, а я хочу жрать. – Проводив взглядом вышедшего из квартиры Валеру, Белов поворачивается к замершим в позе заклинившего замочка Холмогоровым. – С вами все понятно. Оттуда, – смотрит в сторону пока еще хранящей тишину спальни, – тоже быстро не ждать. Придется мне, одинокому холостяку, позаботиться о том, чтобы мы, вернувшиеся из пекла, не почили бесславно уже дома. От голода.

Вдруг раздавшийся из спальни сдавленный крик заставил их броситься к двери.

- Я видела в морозилке целую форель. – Тихо закрывая дверь, в щелочку от которой они увидели вцепившуюся в Витю рыдающую Ольгу, Лиза увлекает безропотного Космоса в сторону гостиной, хитро подмигнув Белову.

Не успевает тот сказать и слова, как ставший подкаблучником и, похоже, испытывающий от этого неподдельное удовольствие старый друг исчезает за шуршащими ниточками веревочной шторы, и вот уже из недр дивана доносится его довольное рычание соскучившегося по своей самочке льва.

Усмехнувшись, Белов качает головой и, на ходу закатывая рукава, идет в сторону кухни. Проходя мимо коридора, вынужденно останавливается на скромную трель звонка.

- Быстрый же ты, однако! – Открывает дверь и замирает, логично предполагая, что стоящая напротив него женщина в юбке, плаще и сапожках на семисантиметровых шпильках, но с ярко выраженной военной выправкой, мало похожа на Валеру Филатова. – Мммм? – Многозначительно мычит он.

- Подполковник Мария Взрывнова. – Представляется та, вежливо дожидаясь приглашения войти, коего ей пришлось ждать достаточно долго, пока солидного вида мужчина в дверях подбирал с пола свою челюсть. – Я не отниму много времени. Я по поручению генерала Бортникова. Могу я видеть…? – Оказавшись уже в коридоре, она поворачивается в сторону доносящихся из гостиной характерных звуков.

- Это не Виктор Павлович. – Усмехается Белов, отчего-то вдруг засмущавшись перед новой знакомой. Холмогоровы и тишина понятия несовместимые, но даже их сейчас с легкостью перекрывали набирающие громкость звуки всхлипывания из спальни уже на фоне плача проснувшейся Вики. – О, ВВП дает стране огня. Извините, личное… – Заметив удивленно-вопросительный взгляд, спешит спутанно объясниться Белов. Черт, только не говорите, что он еще и краснеет.

- Передайте, пожалуйста, Виктору Павловичу эти документы и то, что Александр Васильевич ждет его завтра утром к десяти. – Протянув тоненькую папку в руки вконец запутавшегося в словах и мыслях депутата, подполковник поворачивается к двери.

- Что вы сделаете, если я приглашу вас взорвать мое одиночество сегодня вечером?

«Едрить тебя, Александр Николаевич! Чего несешь, Ромео на пенсии!?» Сам ошалев от собственных слов, Белов не сразу заметил приподнявшиеся в улыбке губы.

- Я попрошу вас заехать за мной к восьми.

Уже закрыв дверь, Белов вдруг сообразил, что понятия не имеет, куда ехать за внезапно оглушившим его «динамитом».

- Виктор Павлович знает мой адрес… – Донеслось из-за двери.

Все-таки, умные женщины — это клад. Пусть и с динамитом. Усмехнувшись притихшим в гостиной и спальне звукам, он продолжил свой прерванный к гастрономическому счастью путь. Робкая весенняя капель за окном, в котором он взглядом проводил отъехавшую машину, дарила надежду и на счастье уже совсем другого рода ему, когда-то однажды его упустившему и неожиданно осознавшему, что болезнь по имени Оля отпускает его, давая шанс не наблюдать любовь со стороны, а позволить ее, наконец, испытать себе самому.

– Люблю Москву за непредсказуемость и напор. – Поднимая столб брызг из безразмерной лужи, еще вчера вечером бывшей сугробом, таксист усмехнулся, приоткрывая окно и впуская в салон еще морозный, но уже дышащий теплом воздух. Сидящий на заднем сиденье молодой пассажир сдержанно улыбнулся. – Сынок, – вдруг посерьезнев, водитель посмотрел в зеркало заднего вида, – ты словно похоронил кого…

- Почти… – Вздрогнув, Кир отвернулся от созерцания серости за окном и посмотрел на седого статного мужчину за рулем, больше похожего на бывшего военного, чем на водителя такси. – Зачем нам чужая война? – Почему-то спрашивает он совершенно чужого ему человека, который просто везет его из пункта А в пункт Б и ему, по сути, должно быть плевать на одно из множества промелькнувших перед газами за день лиц.

- Я тебе так скажу, малец. – Аккуратно сворачивая в переулок, чтобы объехать вечную пробку у съезда с ТТК, таксист лезет в карман, но не за сигаретами, как сначала подумал Кир, а за небольшим портмоне, открыв, протягивает его ему. С потрепанной, обожженной по краям фотографии на него смотрит молодой, лет тридцати, летчик. – Земля она ведь одна наша общая. Кто-то может и считает, что его касается лишь то, что происходит в пределах его маленького мирка с присвоенным тому адресом, а кто-то, – забирая из протянутой Киром руки портмоне, бросает на него мимолетный взгляд, – не делит боль на свою и чужую.

- Отец тоже так говорил, – вздохнув, Кир сжал висевший на шее под свитером медальон, – когда его в Сирию послали.

Зачем он открывается случайному собеседнику, он объяснить не мог. Как не мог больше держать в себе распирающие его боль и страх, что не просили, требовали выхода, грозя разорвать его сердце на куски, как те пули разорвали сердце отца.

- Ты это видел? – Когда рука таксиста с портмоне замерла в воздухе, Кир понял, что последние слова произнес вслух.

- Почти две недели назад в сети всплыло видео. – Ответил он, снова ощутив щиплющие глаза предательские слезы, что он так старательно глушил в себе весь последний месяц. – Все так реально выглядело. Но мама отказалась верить, ведет себя так, словно однажды откроется дверь, и он вернется. Она говорит, что папа всегда приносил в ее жизнь тепло и свет. Прям как сейчас… – Брошенный в окно взгляд на заливающее мостовые солнце, под которым превратившийся за зиму в льдины снег сдавался, растекаясь робкими пока еще ручейками.